Костёр. вечер двадцать четвёртый

КОСТЁР
Вечер двадцать четвёртый
Тишина

«Есть тишина пустая.
А есть та, в которой слышно себя».

В этот вечер костёр почти не нужен был. Дед всё равно развёл его — по привычке, по уважению к месту. Но огонь получился маленький, сдержанный, будто знал: сегодня он не главный.

Ночь стояла прозрачная. Даже лес не шумел.

— Ты говорил, — начал Мишка после долгой паузы, — что завтра будет разговор о тишине. Но ведь мы и так часто молчим.

— Молчим по-разному, — ответил дед. — Иногда — потому что нечего сказать. Иногда — потому что не хотим слышать ответ.

Он сел рядом, ближе, чем обычно. Не напротив.

— В жизни человека, Миш, наступает момент, когда шум уходит. Не сразу. Сначала ты просто устаёшь от него. От чужих мнений. От ожиданий. От вечных «надо».

— И остаёшься один?

— Остаёшься с собой. — Дед улыбнулся. — Это не всегда одно и то же.

Мишка обхватил колени.

— Я иногда боюсь тишины. Когда нет телефона, музыки, разговоров… в голове становится громко.

— Потому что ты впервые слышишь то, что давно откладывал, — спокойно сказал дед. — Тишина ничего не добавляет. Она убирает лишнее.

Огонь слегка шевельнулся, но не треснул.

— А если в этой тишине — неприятные мысли?

— Значит, им давно пора было появиться, — ответил дед. — Они не враги. Они сигналы.

— Но от них хочется убежать.

— Убегают те, кто думает, что должен быть идеальным. — Дед посмотрел на внука внимательно. — А ты живой. Живым иногда бывает страшно наедине с собой.

Мишка долго молчал.

— Дед… а ты умеешь быть в тишине?

Дед не ответил сразу. Он смотрел на огонь, как будто видел в нём не пламя, а прожитые годы.

— Я научился, — сказал он наконец. — Не сразу. И не полностью. Но достаточно, чтобы не бояться её.

— А что ты там находишь?

— Честность, — ответил дед тихо. — Ту, которую не скажешь вслух. Только себе.

Они сидели рядом, не глядя друг на друга.

— Сейчас мир очень шумный, — продолжил дед. — Все говорят. Все требуют. Все объясняют. А тишина стала почти подозрительной.

— Почему?

— Потому что в тишине человек перестаёт быть управляемым. Он начинает думать сам.

Мишка поднял глаза.

— Значит, тишина — это сила?

— Если ты не используешь её как убежище, — кивнул дед. — А как пространство для роста.

Огонь стал совсем маленьким. Остались угли.

— Завтра, — сказал дед, — поговорим о надежде. Не громкой. Не героической. О той, что держится без обещаний.

— Она вообще бывает? — тихо спросил Мишка.

Дед улыбнулся — тепло.

— Если бы её не было, мы бы здесь не сидели.

Они поднялись. Холод был мягкий, осенний.

Костёр дотлевал сам.
Он не требовал внимания —
как тишина, которая уже всё сказала.