Глава четвёртая

– Поднимайся наверх, я тут, – раздался со второго этажа голос профессора. – Куда ты пропал? Наверное, Алесь увлёк тебя своими сказками?

Оставив ведро с водой внизу, Флориан поднялся на второй этаж.
По обеим сторонам коридора располагалось несколько комнат, дверь в одну из которых была открыта.Флориан вошёл.
Справа у стены стояла старинная никелированная кровать, а рядом с ней – небольшая тумбочка, на которой удобно примостилась настольная лампа с причудливым плетёным абажуром. Над тумбочкой висела картина, написанная маслом: на фоне василькового поля в лучах восходящего солнца светловолосый мальчуган лет десяти играет на скрипке. Слева у окна расположились небольшой дубовый стол и удобное кресло, а рядом – украшенный тонкой витиеватой резьбой платяной шкаф.

– Алесь и вправду чем-то похож на сказочника, и, хотя у нас не было времени на долгие разговоры, я успел понять, что он очень интересный собеседник, – ответил Флориан.

– Это так! Наверное, нет такой темы, на которую с ним нельзя было бы поговорить!

– А Иосиф? Он похож на Алеся?

- В каком смысле похож? Внешне? Нет, они совсем не похожи друг на друга, да и интересы у них разные, но это не мешает им общаться. Алесь после поездки в Индию лет пятнадцать назад стал приверженцем индийской философии, а Иосиф всю жизнь скрупулёзно занимается исследованием христианства.

– Вот это да! Ну, в таком случае я засыплю их вопросами! Да и вас тоже! Знаете, здесь, в Ольшанке, всё кажется мне таким необычным. Я даже представить себе не мог, что, отъехав от столицы всего на каких-то триста километров, я окажусь совершенно в другом мире.

– Так ты ведь ещё ничего тут не видел! Впереди у нас целая неделя, я покажу тебе самые красивые места в окрестностях и расскажу обо всём, что тебя заинтересует. Но и ты, надеюсь, утолишь моё любопытство и расскажешь что-нибудь о себе, ведь кроме скупых анкетных данных я о тебе толком ничего не знаю.

– Да что мне рассказывать? В моей жизни кроме музыки ничего не было.

– Мне хочется узнать о тебе как можно больше. Какой ты на самом деле, чем увлекаешься? Ведь есть же что-то ещё кроме музыки, что тебе нравится?

– Да я и сам толком не знаю какой я. Мне кажется, я добрый и сентиментальный, но иногда я становлюсь таким невыносимым, что со мной просто невозможно разговаривать. Любая мелочь может вывести меня из себя. А ещё я, наверное, чересчур гордый – даже самому себе мне бывает трудно признаться в том, что я не прав.

– Может, это не гордость, а гордыня? – хитро прищурился профессор, доставая из шкафа комплект постельного белья. – Вернёмся поздно, так что лучше постелить постель прямо сейчас. Я, собственно, для этого сюда и поднялся.

Время приближалось к полудню, и, чтобы утолить голод, который уже давал о себе знать, Флориан с профессором решили устроить на террасе чаепитие с овсяным печеньем. Выйдя на террасу, они расположились за круглым плетёным столом, с удовольствием подставляя лица лучам полуденного солнца.

– С детства обожаю овсяное печенье! – по-детски радуясь, воскликнул Флориан. – Отец был прекрасным кулинаром, он умел приготовить всё, что угодно, варил не только вкусные борщи и солянки, но и пёк отличные пироги с разными начинками, а его овсяное печенье было таким вкусным, что я, не моргнув глазом, мог за один присест съесть целый противень.

– Недаром говорят, что самые лучшие повара — мужчины, — заметил профессор, а затем, пытаясь скрыть за улыбкой неловкость, спросил: — Ты не обидишься, если я задам тебе очень личный вопрос?

– Нет, конечно.

– Ты так тепло говоришь о своём отце, а что сталось с твоей матерью? После развода родителей ты с ней больше не виделся?

На миг лицо Флориана омрачилось, он постарался придать ему непринуждённое выражение, однако это вышло у него не совсем убедительно. Немного помолчав, он тихо произнёс:

— Я не помню свою мать. Меня воспитывал отец. Мне было года три, когда они расстались. Папа никогда не вспоминал о ней. Лишь несколько лет назад я уговорил его рассказать мне о матери, и, если верить всему, что он рассказал, — а у меня нет оснований не верить ему, — она бросила нас и уехала с молодым любовником-пианистом покорять мир. Что с ней случилось потом и где она сейчас — я не знаю, да и знать не хочу. У меня к ней нет никаких чувств. Она для меня просто не существует.

– Прости, что я спросил об этом, и тем самым причинил тебе боль, – горько вздохнул профессор.

– Всё хорошо, у меня нет от вас никаких секретов.

– Спасибо. А что до твоей матери, Бог ей судья. Кто знает, что творится сейчас в её душе, возможно, она горько сожалеет о том, что так поступила с тобой, и раскаивается.

Флориан отвёл глаза и глубоко вздохнул. Он и вправду никогда не вспоминал о матери, но вопрос профессора невольно разбередил в его сердце рану, которая, как оказалось, никуда с годами не исчезла, а лишь предательски зарубцевалась, чтобы иногда напоминать о себе.

– Помните, в ту ночь, после концерта, вы спросили меня о моих планах на будущее? Тогда я ещё и сам толком не знал, чего я хочу, но за последние дни я столько всего передумал...

– И до чего ты додумался?

– Наверное, то, что я скажу, удивит вас. Знаете, я вовсе не мечтаю о карьере концертирующего музыканта, ведь по натуре я домосед, и мне совсем не хочется мотаться по свету со своей скрипкой. Я хочу жить обычной жизнью, хочу иметь семью, свой дом, в котором буду жить с любимой женщиной и нашими детьми. Вы меня понимаете?

– Стараюсь понять. А как же музыка? Надеюсь, ты не забросишь скрипку в чулан?

– Ну что вы, конечно, нет, об этом не может быть и речи! Мне ведь придётся зарабатывать, чтобы содержать семью, так что выступать я всё равно буду. Но есть ещё кое-что, о чём вы пока не знаете: не так давно я начал писать музыку, хотя, наверное, это громко сказано. С помощью нот я пытаюсь выразить всё то, что у меня на душе, что волнует меня – мои мысли, чувства, желания...

– Это не такая уж большая неожиданность для меня. Я всегда знал, что рано или поздно ты к этому придёшь, так что если ты сумеешь реализовать себя не только как музыкант, но и как композитор, я буду очень рад.

– Я не сомневался в том, что вы поймёте меня!

– И не сомневайся в этом никогда! Я всегда сумею тебя понять. А что с твоими сочинениями? Я могу услышать хоть что-нибудь из того, что ты написал?

– Кому, как не вам, я могу показать свои опусы? В любое время, когда захотите, я с удовольствием сыграю для вас.

– Зачем же откладывать? Бери скрипку, и пойдём в сад!

То, что Флориан увидел за домом, было похоже больше на небольшой парк, чем на сад в привычном понимании этого слова. Тут не было фруктовых деревьев – вместо них по всему периметру участка располагались цветники и искусно подстриженные кустарники, а небольшой фонтан и уютная беседка, увитая плетистыми розами, делали это место похожим на райский уголок.

- Это небольшая соната, одно из самых первых моих произведений, - сказал Флориан и взял в руки скрипку.

Едва раздались первые звуки музыки, профессор закрыл глаза, и ему почудилось, будто он находится на морском берегу. Сквозь предрассветную дымку пробивались золотистые лучи восходящего солнца, освещая ровную, ничем не потревоженную морскую гладь. Неожиданно появилась огромная стая чаек. Птицы, словно в танце, закружили над морем, и этот танец был так прекрасен, что профессор с восторгом подумал: «Какая сказочная красота»!
Сколько прошло времени, Святослав Константинович не знал, но, когда он открыл глаза, Флориан уже закончил игру и, опустив скрипку, вопросительно смотрел на него.

– Что тебе сказать, Флорушка? Твоя Морская соната просто восхитительна! Если в ней и есть какие-то мелкие недостатки, то о них я скажу тебе потом, когда прослушаю её хотя бы ещё несколько раз. Сейчас я не решусь дать какую-либо оценку, потому что всё ещё нахожусь там, на морском берегу.

– Но ведь я вам ничего не говорил! Как вы узнали? – изумился Флориан.

– А зачем что-то говорить? В каждой ноте слышны шум моря и крики чаек над волнами.

Флориан был поражён тем, что услышал. Значит, у него получилось! Значит, ему удалось выразить в музыке то, о чём он никогда не сумел бы сказать словами!

– А ведь ты не просто так написал эту сонату, правда? Наверное, она кому-то посвящена? – спросил профессор.

– Я написал её в память о моём погибшем друге Алёше. Наша дружба была короткой, но это – самое прекрасное, что было в моей жизни.

– Вот видишь, а ты говорил, что кроме музыки в твоей жизни ничего не было! Думаю, Алёша услышал твою сонату. Такая музыка слышна и на небесах, поверь мне! Расскажи мне о своём друге.

– Мы познакомились с ним на берегу моря. Он был старше меня на три года. Я и надеяться не мог, что он захочет со мной дружить, но между нами с первого дня завязались такие добрые отношения, что о разнице в возрасте никто ни разу и не вспомнил. Алёша был необыкновенный! Он очень любил музыку и знал много интересного о жизни и творчестве композиторов и музыкантов, чем приятно удивил меня. Его любимым скрипачом был Фриц Крейслер, у них дома было несколько пластинок с записями этого великого скрипача и композитора, и когда он услышал мою игру, то сделал мне самый дорогой для меня комплимент – назвал меня «мой маленький Крейслер».

– Надо признать, он был недалёк от истины! Удивительно, что подросток, не обучавшийся музыке, так любил скрипку и знал о таком великом скрипаче, как Крейслер!

– Его мама была учительницей в музыкальной школе, и это она привила ему любовь к музыке. Но его главным увлечением была не музыка, а фотография. Куда бы он ни шёл, с ним всегда был его старенький фотоаппарат. Он фотографировал всё, что встречал на своём пути, но больше всего любил фотографировать море.

– К счастью, не все молодые люди интересуются только сексом и алкоголем!

– Ну что вы! Я ни разу не слышал от него грубого слова, хотя, нельзя сказать, что он был пай-мальчиком. Наоборот, он слыл заводилой среди местных мальчишек, и они прозвали его Альбатросом. Благодаря Алёше я узнал так много нового и интересного, что на многие вещи стал смотреть совершенно другими глазами. Я был счастлив, что у меня есть такой замечательный друг, и когда наша дружба так внезапно оборвалась, я понял, что заменить его не сможет никто и никогда.

– Очень печальная история! И с тех пор ты ни разу не был в тех местах?

– Когда умерла бабушка, мы с папой ездили на похороны. Я пытался выяснить, где похоронен Алёша, но мне сказали, что его вместе с родителями похоронили на родине отца, а где именно – никто не знал. Конечно, хотелось бы опять увидеть море, дюны, побродить по берегу, но, признаюсь, мне немного страшно туда ехать.

– Из-за Алёши? Но если в твоём сердце всё ещё живы эти воспоминания, и тебе хочется увидеть места, где прошли счастливые дни твоего детства, почему бы не съездить туда? Густав запланировал на осень большое турне по балтийскому побережью. Для тебя это прекрасный шанс не только познакомиться с ним, но и снова побывать в Прибалтике. Я обязательно поговорю с ним, и, может быть, он даже пригласит тебя принять участие в его концертах.

– Это возможно? – недоверчиво спросил Флориан.

– Разве в этой жизни есть что-то невозможное? А до осени ты ещё поработаешь над своей сонатой и, быть может, превратишь её в настоящую симфонию, – то ли в шутку, то ли всерьёз сказал профессор.

– Вы умеете читать мысли? Как раз об этом я сейчас и подумал.

Когда они вернулись в дом, профессор достал из дорожной сумки небольшую жестяную коробку с настоящим баварским марципаном и довольно вместительную деревянную пивную кружку со специальной крышкой, чтобы пиво не выдыхалось слишком быстро, и положил их в яркий бумажный пакет.

– Это сувениры для Алеся и Марты. Всегда привожу Марте её любимые марципаны, а Алесю – очередную пивную кружку. Пивом он не злоупотребляет, но пивные кружки коллекционирует уже много лет.

– Уж не вы ли к этому причастны? – озорно блестя глазами, спросил Флориан.

– К тому, что он коллекционирует пивные кружки? Ты прав, это произошло с моей подачи. Первую я привёз ему много лет назад из Австрии, и она ему так понравилась, что он решил их собирать. С тех пор привожу ему кружки отовсюду, где мне доводится бывать.

В половине пятого они вышли из дома и отправились в усадьбу Богдановичей. Перед уходом профессор напомнил:

– Не забудь скрипку! Алесь с Мартой – истинные ценители хорошей музыки, и ты сможешь услышать от них непредвзятое суждение о своей сонате.

Если утром всё внимание Флориана было приковано к Алесю, с которого он не спускал глаз, боясь пропустить хоть слово, то теперь ничто не мешало ему смотреть по сторонам. Справа, скрываясь за кустами и деревьями, блестело озеро, на противоположном берегу которого возвышалось старинное здание, похожее на дворец.

– Что это за здание? – поинтересовался Флориан.

– Это дворец одного местного барона, построенный ещё в восемнадцатом веке. Наследников у него не было и, согласно завещанию, после его смерти во дворце разместился санаторий. Кстати, в этом санатории родилась Марта.

– Не понял...

– Всё просто. Отец Марты, Владимир Михайлович Ганс, был талантливейшим хирургом, а мать – сестрой милосердия. Они оба работали в этом санатории.

– Так значит, Марта прожила здесь всю жизнь?

– В общем-то, да, но, благодаря своей профессии, – она крупный специалист в области романо-германской филологии, – ей довелось побывать во многих странах.

– А Алесь? Он ведь тоже здесь родился?

– Конечно, он родился в родовом поместье Богдановичей, но он тоже объездил полсвета. Его картины выставлены в самых известных музеях и картинных галереях мира.

Обогнув высокий холм, поросший густым кустарником, они оказались на небольшой деревенской улочке с аккуратными разноцветными домиками, утопающими в цветах. Слева, почти у самого подножия холма, начиналось поместье Богдановичей, вернее то, что от него осталось, а справа, на лугу, пастушок с собакой пас небольшое стадо коров. Вдали возвышался купол православного храма, обнесённого каменной оградой. Всё это так тронуло Флориана, что он взволнованно произнёс:

– Как тут красиво! Прямо как на открытке, что была у меня в детстве. Только там ещё была мельница, совсем маленькая, похожая на игрушечную.

– Мельница есть и тут, недалеко отсюда, только не игрушечная, а настоящая.

– А почему это место называют Долиной Ангела?

– Существует легенда, что когда-то, давным-давно, в этих местах жил очень набожный и необыкновенно талантливый юноша по имени Себастьян. Он обладал даром предвидения, понимал язык животных и птиц, и умел исцелять людей от тяжёлых болезней. Себастьян мечтал основать в Ольшанке мужской монастырь, но когда на нашу землю пришли иноземные захватчики, он вместе с другими жителями деревни самоотверженно встал на борьбу с ними. Силы были неравными, и однажды Себастьян с товарищами попал в засаду. Их схватили и после страшных пыток и издевательств зверски убили. До сих пор никто не знает, где эти храбрые воины нашли своё последнее пристанище, где их могила, но старожилы утверждают, что после гибели Себастьян стал часто являться жителям деревни и предупреждать их о любой грозящей опасности. С тех пор это место и называют Долиной Ангела. Видишь купол вдали? Это православная церковь. Её настоятель пытается отыскать в церковном архиве хоть какие-нибудь документы, проливающие свет на эту историю, но пока безрезультатно. Складывается впечатление, что какие-то тёмные силы намеренно скрывают от людей правду.

– Очень интересно! А я думал, что священники только молятся и призывают прихожан к покаянию!

– Ты ошибаешься, среди них много разносторонне образованных, интеллигентных людей, которые прекрасно разбираются во многих, не только религиозных, вопросах.

– Мне стыдно признаться, но я ни разу в жизни не был в церкви. Мой отец – до недавнего времени я был в этом уверен, был человеком неверующим. Во всяком случае я никогда не видел, чтобы он молился или читал какие-нибудь религиозные книги. Он не ходил в церковь, не соблюдал посты, никогда не заводил со мной никаких разговоров о Боге и вере, но после его смерти, разбирая бумаги в его письменном столе, я нашёл конверт, а в нём – небольшая иконка Христа Спасителя и серебряный нательный крестик. Но самое интересное не это. На конверте рукой отца было написано: «Флориану». Это стало для меня не только полной неожиданностью, но и загадкой. Выходит, эта иконка и этот крестик предназначались мне? И я подумал, что, наверное, не так уж хорошо я знал своего отца, как мне казалось. После этого у меня несколько раз появлялось желание зайти в храм, мимо которого я прохожу каждый день, но что-то всякий раз меня останавливало, мой порыв угасал, и я успокаивал себя тем, что время для моей встречи с Богом еще, видимо, не наступило.

– Всему свой срок, Флорушка, и если Господу будет угодно, он сам приведёт тебя в храм в назначенный час. Я хорошо знаком с настоятелем этой церкви. Послезавтра у него День рождения, и мы с тобой обязательно навестим его.

Флориан с профессором прошли вперёд вдоль плетёной изгороди, и не успели они дойти до калитки, как навстречу им выбежал молодой леонбергер тёмно-рыжего окраса, грудь и шею которого украшал красивый огненный воротник. Виляя хвостом и радостно повизгивая, пёс бросился к ногам Святослава Константиновича.
«Берлиоз, малыш, ты как всегда первый выбежал мне навстречу! » — ласково потрепал собаку по загривку профессор. «Ничего себе «малыш»! Такой может сбить с ног в два счёта! » — подумал Флориан, и в это время раздался голос Алеся: «Добро пожаловать, друзья! Мы с нетерпением ждём вас! »
Следом появилась Марта в бежево-золотистом ситцевом сарафане. Казалось, она не шла, а плыла над землёй. Подойдя к профессору, она обняла его и радостно воскликнула:

– С приездом, дорогой! Очень рада тебя видеть! А этот красивый юноша, я так понимаю, и есть Флориан? Алесь мне уже все уши прожужжал про вас! — обратилась Марта к Флориану. — Проходите и чувствуйте себя как дома».

Флориана так смутили слова Марты, что он даже слегка покраснел, и тогда, чтобы выйти из неловкого положения, вмешался Алесь:

– Утром я не успел сообщить вам новость. Одно известное издательство собирается издать несколько романов Томаса Манна, и среди них — «Иосиф и его братья». Мне предложили стать иллюстратором. Я с удовольствием согласился, ведь Томас Манн - один из моих любимых писателей. Уже неделю я работаю над этим проектом, но до сих пор так и не нашёл никого, кто смог бы вдохновить меня на создание образа Иосифа Прекрасного. И вот сегодня утром, увидев тебя, Флориан, я понял, что искать больше никого не надо, ты и есть мой Иосиф. Возможно, кто-то со мной не согласится, но ведь у каждого свой Иосиф, правда?

Если опираться на неизвестно кем придуманные каноны красоты, то во внешности Флориана можно было найти какие-то незначительные изъяны, но они нисколько не умалили бы того магического воздействия, которое он производил на окружающих. На вид Флориану было лет двадцать, не больше. Первое, на что сразу обращали внимание все, кто с ним сталкивался, – это его глаза. То ли серые, то ли голубые – их цвет менялся в зависимости от его настроения – они притягивали к себе людей с такой силой, что отвести от них взгляд было невозможно. Светло-ореховый цвет слегка вьющихся волос прекрасно оттенял нежную бархатистую кожу. На щеках всегда играл здоровый юношеский румянец, а аристократически точёные черты лица, высокий рост и длинные стройные ноги ещё больше подчёркивали его красоту. Справедливости ради надо сказать, что Флориан никогда не обращал особого внимания на свою внешность. Он считал, что украшением настоящего мужчины должно быть нечто более важное, чем красивые глаза, обворожительная улыбка и, уж тем более, стройные ноги.

Марта пригласила всех к столу, и они дружно направились к дому, где на веранде их ждал с любовью приготовленный ужин. Святослав Константинович лишь успел на ходу прошептать на ухо Флориану: «Забыл тебя предупредить – они уже лет пятнадцать не едят мяса!», на что тот с улыбкой тихонько ответил: «Надеюсь, нас накормят хоть чем-нибудь, иначе я умру с голоду!»