Зеркала вечности. О небе, спирали, круге и...

Зеркала вечности. О небе, спирали, круге и бесконечных мирах

Безоблачное голубое небо над головой становится ночью звездным. Тем самым звездным небом, которое так восхищало Эммануила Канта, видевшего в его красоте  зримое воплощение морального закона внутри нас. И так — тысячи и тысячи лет, насколько себя помнят люди. И миллионы, и миллионы лет существования Земли, если верить науке. Разве что расположения звезд на небе через тысячелетия несколько меняется, исполняя немой, космический танец...

Это небо — вечный экран, на который человечество проецирует свои самые глубокие представления о времени, судьбе и самой структуре реальности. Для кого-то это небо — монолит вечного «однажды». Оно всегда одинаково-голубое, всегда одинаково-звездное, символ неизменного порядка, где облака — лишь временные, ничего не значащие морщины на лице вечности. Мир для такого наблюдателя подобен кругу: все уже было, все повторится. Ничего принципиально нового под солнцем не рождается. Герои мифов уходят, чтобы вернуться в новых одеждах; империи восходят к зениту и катятся к закату по накатанной колее. Немецкий философ Фридрих Ницше, гордясь своим «откровением», выковал из этой древней, как само человеческое разочарование, идеи стройную теорию вечного возвращения, видя в ней метафизическое утешение взамен религиозного загробного воздаяния. В бесконечном времени, утверждал он, всякая конфигурация материи должна повторяться бесконечно. Ты, со всей своей болью и радостью, уже бесчисленное множество раз сидел здесь и читал эти строки, и будешь сидеть вновь. Отсюда — пафос его философии: «Никогда ни о чем не жалейте». Живите так, чтобы в момент вечного возврата вы могли бы воскликнуть: «Да, именно так снова и снова!». Круг — это символ фатальной завершенности, где будущее — это лишь забытое прошлое.

Для другого же наблюдателя это небо — никогда не бывает одинаковым. Сегодня в нем прочертил след реактивный лайнер, вчера плыли кучевые облака в форме драконов, а завтра, быть может, вспыхнет сверхновая в далекой галактике. Мир для него — это не круг, а спираль. Да, витки похожи, но они не тождественны. Они приподняты над предыдущими. История не циклическая, а диалектическая: тезис, антитезис, синтез. На пепелище Рима выросла не новая империя,  а спустя века упадка выросли готические соборы и первые университеты. Из ядерного пепла Хиросимы родилась не новая война, а пацифистская конституция. Символ спирали — это символ неотвратимого развития, накопления, качественного скачка. Все течет, все изменяется, и ничто не возвращается «на круги своя», ибо сами «круги» оказываются иллюзией.

Но что, если правы оба? И круг, и спираль — лишь частные случаи, проекции невообразимо более сложного целого на плоскость нашего понимания?

Современная физика и космология шепчут нам на ухо дерзкую, головокружительную гипотезу. В бесконечной и, возможно, мультиверсной Вселенной реализовано всё, что не нарушает фундаментальных физических законов. Теория вечного возвращения Ницше обретает новое, буквальное и куда более щедрое измерение. Это не один и тот же мир, бесконечно перематывающий свою пленку. Это бесконечный ряд параллельных миров, где все возможные комбинации событий разыгрываются одновременно.

Объясним по-современному. Вот здесь, в нашем мире, Ницше, хватаясь за голову от мигрени, объясняет другу свою теорию в скромной швейцарской комнате. А вот здесь — в иной квантовой ветви, в иной комбинации атомов — он делает то же самое, но за окном светит не одно, а два спутника Земли, ибо в той реальности Луна когда-то раскололась. А вот там — через десять миллиардов лет, в новой Вселенной, родившейся после «тепловой смерти» нашей, некий мыслитель, чья нейронная сеть устроена иначе, но чья мысль поразительно похожа, формулирует ту же догадку для своего небесного друга. Все возможные варианты произошли.

Фантастические сюжеты — не вымысел, а, возможно, репортажи из соседних вселенных. В одной реальности отряд из «Бесславных ублюдков» Тарантино успешно взрывает кинозал и убивает Гитлера. В другой — актер Рик Далтон из «Однажды в Голливуде» действительно становится героем, спасающим Шэрон Тейт. Филипп Дик в романе «Человек в высоком замке» исследует мир, где Германия и Япония победили во Второй мировой. А где-то есть ветви, где Земля не столкнулась с чудовищным астероидом, и венец эволюции — не примат с ядерной кнопкой, а разумный целурозавр, созерцающий свое двулунное небо с искусственного спутника. А где-то жизнь на Земле и вовсе не зажглась, или пепел ядерной войны после своего «Карибского кризиса» давно осел, и ветер гуляет по безжизненным руинам мегаполисов.

Что же тогда наше голубое, а затем звездное небо? Это уже не просто экран для проекций. Это окно. Маленькое, частное, уникальное оконце в нашей конкретной квартире бесконечной многоквартирной вселенной-мультиверса. Наш мир — не единственно возможный круг и не уникальная спираль. Он — одна из бесчисленных реализованных возможностей. Мы живем не в цикле и не на линии, а в одной точке бесконечного фазового пространства, где каждая точка — целый мир.

Таким образом, спор между кругом и спиралью, между вечным возвращением и неповторимым развитием, снимается. Оба принципа торжествуют. Цикличность — в бесконечном множестве миров, где «наше» событие повторяется в бесчисленных вариациях. Развитие — в уникальности траектории каждого из этих миров, в его собственной, неповторимой спирали истории. И тогда звезды над нами — это не просто далекие солнца. Это маяки иных реальностей, мерцающие нам из-за грани возможного, напоминая, что наша жизнь, наша история, наше голубое небо — это одновременно и бесценная уникальность, и бесконечно малая частица всеобъемлющей, вечной гармонии всего, что может быть. Мы — и центр вселенной, и пылинка в космическом ветре. И в этом парадоксе — вся бездна человеческого бытия.