Часть четырнадцатая. Арка из чертополоха. И репейн

Арка из чертополоха. И репейника… Продолжение: Мои судебные… И прокурорные…


Изображение на иллюстрации сгенерировано нейросетью Al Image.


Часть четырнадцатая из цикла «Мои однополые отношения, мои двуполые отношения»…



… Вам прокурор никогда не скажет:

- Садитесь!... - Уж очень это слово напоминает жесткую посадку и приземление в тюремную камеру. Вам прокурор укажет на стул и пригласит:

- Присаживайтесь!...

Вместо эпиграфа…



...Мне назначали свидание. И нужно было подготовиться срочно. Даже получаса в запасе не было у меня… Металась по двору, наплевавши на обычный беспорядок в квартире. Стащила в кучку садовый мусор. И замаскировавши его мусором строительным, создала образ легкого беспорядка, всегда присутствующего в семействе деятельных и работящих людей…

Затем обихаживала дворового рыжего пса - нашего Тузика.

Благородный и домашний Собакин никогда не любил сидеть на поводочке. Дворняга по рождению, он получал домашнее воспитание хаотически, вместе с кастрюлькой двухразового супа с хлебом или каши с остатками мяса и воспринимал свою «службу» так, как он сам ее понимал.

Собакин не стал жить в углу огорода. Он возмущался, плакал, скулил. Он выводил заунывные рулады голосом. И Джек Лондон, как думаю, был бы доволен, потому что именно такого «певчего» пса, заставил редкостной диковинкой выступать в цирке в романе «Майкл, брат Джерри», под именем Майкл…

Нашему Собакину цирковая или певческая карьера не грозила. Прошли времена Джека Лондона. И только лишь стучались, иногда, в ворота возмущенные соседи. И требовали «воспитать немедленно» пса, который не желал себя грамотно и тихо вести. Всегда старательно "разговаривал": Скулил или пел…

Я уходила к Тузику, садилась рядом и уговаривала его вести себя тихо, пока соседи жалобу не написали или под штраф не подвели...

Или старалась заткнуть ему глотку кашей и косточками...

От каши Тузик приходил в восторг. И начинал петь еще, громче, красивее и продолжительнее.

Потом ему окончательно надоедало сидение на поводке. И он, привставая на задние лапы, срывался с поводка, коротким и резким броском…

Ошейник щелкал и открывался, неприспособленный к таким нагрузкам и к силе домашнего, большого, хорошо откормленного кобеля…

И Тузик бегал по огороду, засовывал нос в дырку от подворотни, пытался из узкой щели под воротами загрызться с соседским кобелем, прибегавшим ради такого случая в гости…

Страдали от собачьих лап все посадки в огороде. Взмахнувши печально истоптанным листиком, пропадала от набегов пса клубника, всей грядкой…

Клубнику тоже было жалко… Я стала ошейник псины заменять новым и укреплять…

Тогда, наш Тузик, немного попевши, начинал об забор тереться… Ошейник слетал. А, если получалось не сразу с ошейником справиться, то с коротким, героическим воплем:

- Ау - в - ф! - Он, как Александр Матросов, бросался грудью на амбразуру Дзота. И, иногда, разрывал поводок…

Последние три дня собаке - герою не везло…

Новый поводок оказался упругим и прочным. А пес извертелся и рассадил себе кожу на шее до раны и до гнойного воспаления. Теперь сидел скучный рядом с конурой. И пил антибиотик...

Но пропустить приход важного гостя наш Тузик никак не мог…

И я бежала за ним, кряхтя и подпрыгивая, потому что через невысокие воротца, уже заглядывал на территорию двора и ожидал, когда же его впустят, прокурор…

Держала пса за шиворот, решала что делать. Нельзя же такое важное и должностное лицо наедине с собакой оставлять...

А ну, как домашняя псина зарычит на прокурора или дернет его за штаны!

Откуда я знаю, ради чего прокуратура устроила мне на дому проверку, а прокурор назначил сегодня свидание!

Я всех законных и подзаконных актов Российского Законодательства не знаю, тем более не знакома со всеми уточнениями Уголовного и Административного Права. Не знаю их всех, и знать не могу!

Наш Тузик решил все сам.

Как только я приоткрыла дверь, пока так и не решившись привязывать за больную шею собаку, ещё недолеченную, наш Тузик с задушевным воплем:

- А - хх! - Который больше всего напоминал горловое тирольское пение, свалился под ноги прокурору, прополз ужом у него между ног и спрятался промежду брючин, помахивая всеми четырьмя когтистыми лапами в воздухе.

Зажмурилпсь от ужаса! Пес регулярно хватал меня за коленку своей когтястой

лапой. Он так ласкался!

Подтягивал ближе, оставлял с собою вместе жить! Потом долго лечила глубокие и кровянистые царапины на коленках.

А пес косился на меня хитрым карим глазом и продолжал размахивать лапами уж очень близко - близко от прокурорской промежности, возможно, что и от прокурорских яиц!...

Мой муж, если бы он был сейчас здесь сказал бы что - нибудь более уместное:

- Признала скотина начальника! - Например...

А я только стояла, беспомощно жмурилась и бормотала свою оправдательную речь:

- Собачка шею себе рассадила, шея гноится. Собачка сейчас лечится. Она антибиотики пьет. Я не могу держать ее на поводке. И не успела привязать до Вашего прихода.

- Оставьте собачку ! – Сказал прокурор мне строго.

- Хорошая собачка! – обратился он к Тузику. Он нашего пса знал плохо. Он поведением собачкина был польщен…

Сама же думала за что, какая ответственность настигнет меня первично: За жестокое обращение с животными или за притравливание собакой работника прокуратуры, должностное и ответственное лицо…

Но Тузик, повалявшись в ногах у прокурора решил потоптаться на остатках клубники. И радостно гавкнул, ужом выползая из под прокурорских штанов. Затем побежал в огород…

События, в которых ничего не зависело от меня, развивались со скоростью стремительной!

...С утра было плохо. Болела голова, тошнило…

А прокурорский работник из районной прокуратуры города, обсмотревши и сфотографировавши обыкновенную невзрачную нашу жизнь, пробормотал:

- Уютненько! – И продолжал, - я посоветовался и понял, как могу вам помочь.

С утра от слабости в теле сильно кружилась голова. Последнюю неделю погода дождила сильно. И с потолка лились струи дождя, просачиваясь через чердак, они становились грязными…

Я простудилась, по - моему. И, если бы могла тогда заранее радоваться, то радовалась бы только тому, что события происходили до эпохи карантинов и локдаунов по короновирусу...

Иначе, наверное, прокурор, со всей своей немаленькой властью, меня бы в госпиталь ковидный безвылазно, взял бы и укатал…

Я спряталась за старшего ребенка и спрашивала:

- А, может, Вы измените судебное решение по выделению благоустроенного жилья, спасете и восстановите семью, вернете в нашу семью нашу же старшую дочь, забытую решением суда в полностью сгоревшем помещении?

Устал ведь ребенок, после судебного выделения Вашего и благоустроенного жилья, по всем съемным хибарам скитаться. В деревне несколько лет дочь жила…

- Нет, нет! – Сказал прокурор. Это дело За - яжской районной прокуратуры. А я из другой, я из Ле - иской...

Пихнула дочь под столом ногой. Она заговорила. И доводы ее были серьезными, а мо;льбы слезными, но все они все остались неуслышанными.

А прокурор задумчиво проговорил:

- Я знаю, как вам помочь! - Он обращался ко мне. - Сейчас напишем заявление.

...Я понимала, что заявление написать не смогу. Болезнь развивалась стремительно.

Уже кружилась голова от слабости и сильно мутило.

- Я понял, - прерывал объяснения прокурор. А старшая дочь говорила о том, что невозможно жить в разрушенном полностью после пожара помещении, которое решением суда по иску прокуратуры, которая и защищала наше право на счастье пожить в хорошем жилье. Поэтому выделила ветхий барак без коммунальных удобств для младшего ребенка. И потеряла старшую дочь внутри решения суда… Такое досталось ей с молодости благоустройство…

Дочь говорила, не понимала, что не услышат ее. А прокурор продолжал:

- Мы будем восстанавливать вам детские пособия. Они у вас когда потерялись?

- Они не потерялись. Они были отобраны, как и у всех, - тихонько себе под нос ворчала я. - В тот год, когда заканчивали строительство Олжского моста. И больше мне их не давали, как я ни старалась…

- Да, да! – Продолжал прокурор. - Будем заявление писать? - Качала головой. Тошнота подкатывала к горлу.

- Понятно, продолжал ответственный работник из прокуратуры. Из кожаной папочки доставал листок заявления, напечатанного сразу в двух экземплярах.

- Поставьте подпись. - Это сделать я еще могла.

- Теперь я уйду, а вы отвезете мой бланк и заявление, отдадите в соцзащиту.

- А много там денег? – Старалась и спрашивала я. – И можно я завтра заявление отвезу? А можно послезавтра? А лучше, если повезу заявление через неделю?...

- Нельзя! - Обрывал строго внесудебные прения прокурор. Смотрел на мое измученное лицо. Я полушепотом объясняла, что всю неделю проливных дождей вытирала грязь на полу от тех протечек, что сквозь крышу с потолка текли. И, кажется, начинаю болеть...

Тогда прокурор сообщал:

- Хорошо, Я сам завезу в соцзащиту от вас заявления.

Потом лежала несколько дней пластом, болела. И радовалась только лишь тому, что очередная прокурорская проверка закончилась до того, как я умудрилась окончательно разболеться.

Потом старательно радовалась потому, что дождь был летом, совпал с моей болезнью, когда ещё стояло тепло. И снег не выпадает. И морозов пока нету...

Потому что после любой вьюги или пурги, выходить надо единственной рабочей силе, мне, махать лопатой и отчищать от снега дорожки и тропинки в квартире со всеми удобствами, которую никогда не навещают с этими необходимыми зимой работами, работники управляющей компании, что отвечают за услуги ЖКУ (Жилищно - Коммунальные Услуги)…

Потом пришел ответ из соцзащиты, в письме, где сообщали мне, что зря прокурор к ним с письмом гоня;л. В очередной раз отказали в начислении и выплатах детских пособий мне. По одной версии потому, что комплект документов, что собирали мы, под надзором прокуратуры, был собран недостаточный.

Я, привставая с койки, ради получения драгоценного письма, радовалась опять, потому, что прочитала в интернете о детском пособии для детей от рождения до восемнадцати лет. Оно составляло сумму всего в двести рублей ежемесячно.

И невозможно было на эти деньги купить ничего, даже немного вкусненького дитю;.

Не то, чтобы жить весь месяц на эту сумму, роскошествовать…

А должно было быть детское пособие размером в половину или даже в семьдесят процентов от прожиточного минимума…

Его, пособие это, потом зафиксировали, так же, как и меня. Его, в твердой сумме, сначала начинающейся от пятидесяти рублей.

Потом, как вспомню, на старшую дочь получала около семидесяти рублей ежемесячно я...

Все верно! Мой старший ребенок был ребенком России.

А младший ребенок дитем России называться уже не мог. Ведь только дети России, начиная с две тысячи седьмого года, могут получать за свое рождение материнский капитал...

А дети, рожденные в две тысячи шестом году, например, считались уже не ребенками России, а так, только лишь поголовьем, для переписи населения…

Меня, с моим младшим ребенком жестко зафиксировали в лазейках между законами:

- Нет, не был, не состоял! И получать ничего теперь не будете!

От этого, привставая с постели и выздоравливая, тихонько радовалась я, что сумма, которой меня снова лишили, которую я никогда не буду получать, была такая ничтожная, такая незначительная…

А прокурор продолжал нас проверять. Он время от времени домой опять приходил.

Металась, в ожидании свиданий, старательно убиралась…

В семье подрастал ребенок неполных, несовершенных лет.

Вот так раз откажешь прокурору в свидании и загремишь опять в комиссию по делам несовершеннолетних…

И с Тузиком продолжался у прокурора роман!

Пес зажил горлом и сорванной с шеи кожей, пропил курс таблеток - антибиотиков.

Его свободолюбивая натура требовала. И он выворачивался из ошейника, срывался с поводка.

- Не трогайте собачку! – Всегда говорил прокурор строго.

Я думала о том, что пусть бы их душевный роман происходил вдалеке от меня.

А то хорошие отношения сложились, вроде бы у пса с прокурором. А неприятность какая случись, опять же меня привлекут, что допустила или не досмотрела, опять же мне отвечать придется...

Но я не боялась уже так сильно за здоровье и жизнь пса. Затягивала ошейник потуже, пристегивала к поводку.

И не говорила, никогда не говорила прокурору, что поняла, что мой ребенок - совсем не ребенок России. Копила обиду и боль внутри.

Ждала, что вспомнит на очередном "прокурором" свидании о своей «помощи» прокурор, вернется к обсуждению, дойдет до решения вопроса...

Он так никогда и не вспомнил.

Ни разу больше не спросил:

- Выплачивают вам детские деньги на младшего ребенка?

Акция прошумела и закончилась. Помощь была описана. И в описаниях и отчетах внутри районной прокурорской документации исполнена и мне заявлением из прокуратуры предоставлена...

Так потихоньку училась различать я и радовалась дальше, что не попадаюсь больше на удочку тех сотрудников в магазинах или коллцентрах, которые подбегали вдруг в магазинах, широким жестом указывали на товар и обещали заоблачные скидки, даже, если продукты бывали просроченными…

А больше всего обрадовалась я, когда объявили ограничения и карантины по короновирусу. Невольно как - то отсеялся и перестал приходить на свидания прокурор...

Одна большая беда, один непонятный вирус, нечаянно вытеснил другую, связанную с постоянными прокурорскими проверками, внезапными, как Хана Батыя, нашествиями….

Я получила полное право не открывать дверь и не пускать никого, если вдруг соберется нас навестить очередная комиссия с проверкой.

И радовалась некоторое время, пока вновь не призвали меня…

Но это, как подумаю, совсем уже другая история…