Про политинформацию

ПРО ПОЛИТИНФОМАЦИЮ   

Каждое утро в ДОУП (Дивизион обеспечения учебного процесса школы младших командиров) начиналось громогласным рёвом старшины:
- Подъёоо-о-ом, &баная батарея!
- Подъём! - вторил ему дежурный, потирая покрасневшие после ночного дежурства глаза. - Выходить строится на зарядку!
Вмиг начиналась суета. Молодые бойцы одевались в мгновение ока и вылетали на улицу, походу застёгивая пуговицы на гимнастёрках. Вслед за ними быстренько выбегали «черпаки». Деды же особо не спешили, возились с обмундированием под постоянные окрики старшины, густо сдобренными непечатными словами. В конце концов, все без исключения громко топающим стадом помчались на трёхкилометровую пробежку, после которой уже на плацу начиналась зарядка. Далее по распорядку – туалет, умывальник, заправка кроватей. И ежедневная политинформация. Её обычно в помещении клуба читал дежурный по дивизиону прапорщик или младший офицер. Бойцы постепенно заполнили все места в зале, и после утряски шум голосов постепенно начинал утихать. Около сцены с серьёзным видом стоял докладчик - заместитель комбата батареи прапорщик Харченко. Высокий брюнет с неимоверно-огромным чувством юмора. У него была огромных размеров жена, не меньше полутора весом и четверо малолетних детей. Сам же отец большого семейства был настолько худой, как велосипед, и военная форма висла на нём, как на вешалке. Впоследствии он записался добровольцем в Афганистан и улетел в Кабул от своей невыносимой семейки, видимо достали они его по полной программе.
В зале установилась абсолютная тишина, и он мог начинать свой доклад о последних политических событиях в стране и за рубежом. В первых рядах аудитории, как обычно сидели молодые солдаты, прослужившие лишь полгода, за ними черпаки и на задних рядах располагались деды.
Харченко поднялся на сцену и встал за трибуну. За его спиной красовались Бордовые плюшевые шторы. На одной из штор была огромная заплата из другого материала не плюшевого, но близкого по цвету к шторам. В одном из прошлых призывов некий умник вырезал кусок штор для обложки своего дембельского альбома.
Докладчик сделал выдержку, снял форменную фуражку с высоко задранной тульей и, подвинув в сторону графин с водой, положил её рядом. В зале царила звенящая тишина, и зиждилось полное внимание. Харченко стоял молча и не двигался. Потом налил из графина стакан воды и выпил. В зале было так тихо, что было слышно, как он глотал воду. Вдруг кто-то пару раз хлопнул в ладоши, и его поддержали ещё несколько человек. Далее хлопанье росло, и затем вылились в долгие и продолжительные аплодисменты, переходящие в бурную овацию. Через пару минут всё затихло, и снова в зале установилась напряжённая тишина.  Докладчик, не говоря ни слова, переступил с одной ноги на другую и облокотился на трибуну рукой. В зале не было слышно ни звука. Он одной рукой поправил фуражку на трибуне, другой чуть подвинул графин и снова переступил с ноги на ногу. Через несколько секунд снова послышались отдельные хлопки, которые тут же подхватили остальные слушатели политинформации, и снова грянули продолжительные бурные аплодисменты, в финале заканчивающиеся дикими криками: "Дембель давай! Дембель давай!". Через пару минут последние хлопки прекратились, и вновь установилась тишина. Харченко налил второй стакан воды и начал не спеша пить, словено в стакане была не вода, водка. Пил, постепенно опрокидывая стакан и загибая голову назад. Выпил до конца, показал пустой стакан вверх дном, вытер кулаком губы, кашлянул и надел стакан на горлышко графина. Потом вновь переступил с ноги на ногу, сместившись на трибуне чуть в сторону, и облокотился на трибуну. Он стоял молча с серьёзным выражением лица и смотрел на аудиторию. После минутной выдержки в зале на задних рядах снова стали раздаваться отдельные хлопки, к ним присоединялись новые рукоплескания, увеличивающиеся с неимоверной силой. Затем раздался дикий свист, и публика вновь скандировала: "Дембель давай! Дембель давай!" Овации продолжались минут пять. К сожалению, время политинформации закончилось вместе с бурными аплодисментами. Харченко после своего непреклонного молчания всё-таки произнес: "Выходи на улицу строиться на завтрак по батареям!"… Занавес….
  Был ещё у нас второй прапорщик Харченко, двоюродный брат первого. Тому на учениях взрыв - пакетом оторвало большой палец на правой руке. Но палец оторвался не до конца, и его прилепили и пришили в городской больнице. Палец прирос, правда, стал немного кривоват. И когда, бывало, здороваешься с ним за руку,  было как-то неудобно сжимать изуродованную ладонь, потому что по конструкции она уже не являлась обыкновенной рукой. И в отличие от родственника, у него не было никакого чувства юмора. И когда же он проводил политинформацию, было по обыкновению тягомутно.