Дитя Русалочки. Глава 15

ГЛАВА 15

До ежегодного парада оставался ровно месяц. Ясмина работала все так же, в том же сумасшедшем режиме. Как и добивались рекламщики, лицо ее стало набирать популярность. Вскоре дети стали узнавать ее даже на улице. Такой известностью она не пользовалась, даже когда была почти что чемпионкой мира по гимнастике. Тем не менее не только я, но и все окружающие заметили, что в Ясмине стал медленно угасать привычный блеск, с которым она приступила к работе. Она старалась, как и ранее, и ни на одном выступлении не подвела группу. Но все же пугающая молчаливость и равнодушие ко всему происходящему стали навевать мысли, что с их новой королевой не все в порядке. Даже Хан-Соль со своими подругами перестали ее докучать. Эти болезненно печальные глаза перед выходом обезоруживали всех недоброжелателей. Порой, когда Ясмина оставалась одна в гримерной, я сидел рядом и подолгу смотрел на то, как она обливается слезами. Поначалу я даже не мог поверить, что Ясмина могла убиваться из-за того, что избавилась от меня. Прошло ведь уже более шести лет. Не может быть такого, чтобы только сейчас она стала об этом задумываться.

Однажды Ясмина достала три билета в океанариум и как бы невзначай пригласила Юми снова навестить ее вместе с Хедой и Тэхо. В тот пятничный день Юми извинилась, сказав, что Тэхо отказался идти в океанариум. Что-то его там, скорее всего, напугало. Так, по крайней мере, сказала Юми. Ясмина равнодушно пожала плечами, но, оказавшись одна в спальне, зарылась в подушку и долго и мучительно проплакала. Если бы она чуть лучше знала свою мать, то смогла бы догадаться, что в эту ночь Юми тоже не спала и в ночной тишине улавливала тихие всхлипывания дочери. Вот тогда я понял, что Ясмина думает обо мне. Думает о том, какой могла бы стать ее жизнь, не сделай она тогда аборт. Чуткая Юми поняла это скорее, чем я. В ту ночь, когда пятничная луна лениво перекатилась в субботу, Юми сидела в своей спальне рядом со спящей Хедой и быстро соображала. Так что к утру у нее уже готов был новый план.

— Господин Кан сегодня работает и поэтому попросил нас прогуляться с Тэхо в парке, — сказала Юми за завтраком. — Ты, наверное, за всю неделю сильно утомилась, и тебе нужно время, чтобы восстановиться. Поэтому я даже не смею тебе предлагать пойти с нами.

Ясмина опустила глаза, чтобы скрыть под густыми ресницами рвущуюся жажду еще раз увидеться с малышом Тэхо.

— Отчего же, — хладнокровно промолвила Ясмина. — Мне не помешает свежий воздух. Так что я, пожалуй, с вами пройдусь.

— Онни пойдет с нами! — весело воскликнула Хеда и прижалась головой к плечу сестры.

Время идет, а Хеда все такая же подлиза.

День был чудесный. Небо чистое, воздух влажный, солнце согревало, но не палило, как в дни летней жары. Парк был зеленый, тихий, с небольшим изумрудным прудиком. На входе в парк расположился маленькой базарчик. Хеда и Ясмина играли в игру «Чем пахнет?». Из их слов я узнал, что ветер доносит с базарчика запах жареного мяса, сладкого батата, ванильный аромат сахарной ваты и еще чего-то. Когда же мы приблизились к этим прилавкам, меня чуть не вывернуло. Там на длинные деревянные палочки были нанизаны огромные поджаренные кузнечики. В белых бумажных стаканчиках продавали личинок шелкопряда, на блюдца выкладывались толстые полосатые черви. И всякая другая ползучая гадость, которую местные жители покупали с большим удовольствием. Люди их поглощали с таким лицом, словно это были просто чищеные орехи или фисташки.

— Забодай меня шмель! — вскричала Ясмина, увидев весь этот тихий ужас. — Что они жрут?

— Ясмина, не при детях, — шикнула на нее Юми.

Ясмина послушно сжала губы и поспешила удалиться из этого места.

— Забодай меня шмель, — с довольной улыбкой повторила Хеда.

Но, встретившись укоризненным взглядом с Юми, радостно вымолвила:

— Да ладно тебе. Весело же!

Юми еще плотнее сжала губы.

— Хорошо, хорошо. Нельзя так говорить, — с серьезным лицом сказала Хеда и бросилась догонять Ясмину.

Устроившись в тени пушистого дерева, Юми, Ясмина, Хеда и малыш Тэхо дружно уплетали кимпаб (корейские роллы). Тэхо ел с большим аппетитом. На удивление, при виде Ясмины, он не испугался и не спрятался. Но и особых эмоций на его лице не было. Ясмина же старалась держаться с ним очень деликатно, словно боясь спугнуть. После обеда Тэхо достал свой альбом и карандаши.

— Присмотришь за ним? Хеда хочет покататься на канатной дороге, — сказала Юми.

Ясмина бесстрастно кивнула. Наверное, здесь только Ясмина не догадалась, что все это было подстроено. Даже Хеда понимающе подмигнула матери, когда они, взявшись под руки, замельтешили по мягкой тропе. Когда они скрылись из виду, Ясмина осторожно придвинулась к малышу. Оказывается, Тэхо рисовал сегодняшний день. На белом альбомном листе вырисовывались зеленая трава, густая крона. Юми в белом хлопчатобумажном платье и панамке сидела под деревом, держа в руках обеденный контейнер. Рядом бегала Хеда в джинсовом комбинезоне и белых кедах. Ясмина сидела угрюмая и недовольная почти под открытым солнцем. Себя Тэхо изобразил со спины. Видно было, что он сидит, склонив голову над альбомом. Картина получилась настолько живая, что Ясмина невольно воскликнула от удивления. Тэхо отложил альбом и карандаши, посмотрел вдаль и глубоко вздохнул, словно сожалея о чем-то.

— Можно мне посмотреть? — спросила она на корейском, слегка касаясь открытого альбома.

Тэхо кивнул, не глядя в ее сторону. Это был не просто альбом. Это был его дневник. Тэхо рисовал здесь все те яркие моменты, которые ему удалось пережить. Просматривая рисунок за рисунком, я словно погрузился в жизнь этого маленького молчаливого существа. Вот он с папой гуляет между цветущими вишнями. Белые и розовые лепестки нежным пухом падают им на голову и плечи. Папа у него большой, но немного сутулый. Вот он один играет во дворе, а неподалеку соседские мальчишки гоняют мячик. Еще один грустный рисунок, где папа уходит под руку с красивой женщиной в широкополой шляпе, а он остается с Юми. На следующей странице коричневый горшок с рисом, наполненный доверху разноцветными овощами и глазуньей с аккуратными краями. Ясмина просматривала эти картины, и на глаза ее невольно набегали слезы. Одна за другой они катились по ее лицу так свободно и легко, словно и не было того периода, когда Ясмина совсем не могла плакать. Но вот она перелистнула страницу и увидела огромный синий океанариум. В длинном тоннеле стоит мальчик с протянутой рукой, а русалка с лиловыми волосами касается его ладони. Значит, он запомнил эту встречу так же, как и она. Ясмина протянула альбом к Тэхо.

— Это я? — спросила она, глотая слезы.

Тэхо чуть заметно качнул головой. Ясмина еще какое-то время смотрела на картину, воскрешая в памяти тот день их первой встречи. Но когда она перелистнула следующую станицу, лицо ее вмиг побледнело. На прямоугольном листе замелькали голубые дельфины, черные косатки, молочные белухи. Но весь ужас был в том, что из глаз этих животных катились кроваво-красные слезы. Они выглядели несчастными и запуганными. Но больше всего бросался в глаза огромный дельфин с широко открытым ртом и запрокинутым вверх лицом, будто зовущий кого-то. Взор его был обращен туда, где в самом углу альбома, скрутившись в кольцо, плакал маленький напуганный дельфинчик. Глаза его были сомкнуты, а в уголках повисли бледно-голубые капли. Над дельфинами стояли люди в ярких костюмах, высоко задрав руки. Ни глаз, ни носа, ни губ он этим людям не пририсовал. Такие безликие существа, не видящие страдания животных.

— Тэхо, что это? — растерянно спросила Ясмина.

Мальчик грустно посмотрел на картину и отвернулся.

— Скажи, малыш, что ты там видел. Королева Сена может помочь, — сказала она ему, скрывая тревожность в голосе. — Скажи, что с ними такое.

Тогда Тэхо взял бурый фломастер и прочертил линию, соединившую огромного дельфина в центре и крошку дельфинчика в углу.

— Это его мама? — спросила Ясмина, заглядывая ему в глаза.

Тэхо кивнул и пририсовал остальным дельфинам, косаткам и белухам кровавые островки на теле, похожие на язвы.

— Им больно? — спросила Ясмина.

Тэхо снова качнул головой. В эту минуту послышался вдалеке голос Хеды. Она о чем-то горячо спорила, поэтому ее было слышно за километр. Ясмина быстро утерла слезы.

— Почему все девочкам можно, а я, как всегда, должна быть в стороне?! — палила Хеда во все горло.

— Если с вами пойдет учитель, то пожалуйста. А одну с ребятами я тебя не пущу. Это опасно, — спокойно возражала Юми.

— Ты всегда всего боишься! Это несправедливо!

У Хеды начинался пубертатный период, и ей теперь многое казалось несправедливым. Уже не в первый раз она вступает в спор с матерью, хотя раньше была покорная во всем.

— Онни, скажи маме, что я уже взрослая. Почему мне ничего нельзя?

Ясмина щелкнула Хеду по лбу.

— Во-первых, не ори на мать, — твердо сказала Ясмина. — А во-вторых, куда это ты собралась, да еще и без учительницы? Свалишься с горы, кто потом меня будет доставать?

— Онни! — взмолилась Хеда. — Ты всегда только и говоришь: не ори на мать. Ты хотя бы раз сказала маме, чтобы она мне доверяла? Я так никогда не стану взрослой.

— Хеда, сейчас еще не время. Я все сказала, и не надо меня упрашивать, — размеренно заявила Юми.

— Так и знала, — психанула Хеда и нервно затопала прочь.

— Не ори на мать, я сказала! — прикрикнула вдогонку Ясмина.

Юми с благодарностью посмотрела на Ясмину, а та даже не одарила ее мимолетным взором.

— Чем вы тут занимались? — спросила Юми.

— Картинки рассматривали, — ответила Ясмина.

— Рисует он превосходно, — довольно произнесла Юми.

Ясмина бросила на мать холодный, укоряющий взгляд. И Юми понимающе потупилась. Казалось, она с полувзгляда поняла причину негодования Ясмины.

— Тэхо считает, что дельфинам плохо в вашем океанариуме, — неуверенно произнесла Юми.

— А что же ты молчала все это время?

— А зачем тебе это было знать? Ты ведь не работаешь с дельфинами. Откуда тебе знать, правда это или нет. Тэхо просто очень чувствительный. После того как он вернулся из океанариума, два дня не мог нормально есть. Видимо, он получил там сильный стресс.

— Почему ты мне не сказала? — повышая голос, спросила Ясмина.

— Так, а ну, не ори на мать, — пресекла ее Юми. — Если бы я тебе и сказала, то что бы ты смогла изменить? Как бы ты смогла помочь Тэхо? В конце концов, ему это могло просто показаться.

Ясмина беспомощно отвела взор.

— Понимаешь, мы маленькие люди, — смиренно сказала Юми. — У нас нет власти, нет денег. Мы мало что можем изменить в этой стране. Просто смирись с этим, и тебе станет легче жить. Со временем и Тэхо это поймет и не будет так переживать. В конце концов, это ведь всего лишь дельфины. Люди мучаются на этой земле, что уж говорить о животных.

— Ты не права, — возразила Ясмина. — Люди мучаются чаще всего потому, что у них не хватает мозгов. Воздвигнут вокруг себя дерьмо, а потом не могут это разгрести. А животные страдают, потому что у людей нет не только мозгов, но и сердца.

Юми зажала ладошками уши Тэхо.

— Оставь его. Он все равно не понимает по-русски, — гневно выпалила Ясмина, а потом, взяв за руку малыша, заглянула ему в глаза и сказала уже на корейском: — Сена тебе обещает сделать все, чтобы дельфинам, косаткам и белухам снова было хорошо. Только Тэхо должен хорошо есть и спать. Ладно?

Тэхо поднял на нее доверчивый взор, и Ясмина увидела в нем такие невыразимые одиночество и боль, что уже не могла больше сдерживаться. Она прижала его к себе и разрыдалась прямо на глазах у Юми.

На следующий день в свой законный выходной Ясмина поплелась на работу. За все время пребывания в океанариуме она только раз побывала в той части, где содержались большие полярные млекопитающие. Тогда она даже не обратила на них особого внимания. Это было всего лишь короткое знакомство со всем водным заведением. Сейчас же она была поражена увиденным. В глубоком бассейне, как в тесной бочке, плавали громадные черные косатки. Они медленно передвигались то по диагонали, то по кругу, натыкаясь на прозрачное стекло. Порой всплывая в верхние слои воды, разбрызгивали протяжным дыханием мелкие капли. Черная кожа выглядела тусклой, и на некоторых частях виднелись безобразные язвы, которые и имел в виду Тэхо в своих рисунках. Ясмина под видом равнодушного сотрудника поинтересовалась у работников дельфинария, откуда у животных такие страшные язвы и грубые рубцы.

— Это ожоги, — сказала приятная кореянка со странным акцентом. — Наши бассейны для них слишком мелкие. Солнечные лучи проникают в толщу воды, и им некуда от них спрятаться. Или это еще может быть такая реакция на хлорированную воду. Но это не страшно. Они тут у каждого второго есть. Перед выступлением натрем их специальной тушью, и никто ничего не заметит.

Ясмина продолжала свою экскурсию и уже к вечеру была разбита вдребезги, как волна о скалу, всем услышанным. Оказалось, что большинство косаток, белух и дельфинов еще совсем подростки. Но выглядели они старыми и измученными. Даже строение черепа, которое придавало этим животным приветливо улыбчивое выражение лица, не могло скрыть все то горе, которое выпало на их долю. Дрессировщики не скрывали, что морят бедных животных голодом, если те отказываются подчиняться и выполнять определенные трюки. На глазах Ясмины в тот день разыгралась ужасающая картина: две белухи напали на своего сородича и ранили его до полусмерти. Миролюбивые, флегматичные, лишенные агрессии белухи вели себя как остервенелые хищники.

— Они все понемногу тут сходят с ума, — пояснил ихтиопатолог. — Как ни крути, для них это тюрьма. Они никогда не смогут привыкнуть жить в неволе. Просто нужно заранее определять, кто из них сейчас на грани нервного срыва, и перемещать их в карантинные аквариумы, чтобы они не поубивали друг друга.

Посетителей в тот день не было, и Ясмину как труженицу океанариума посвятили во все тонкости. Ее провели в карантинное отделение, и там Ясмина встретилась с самкой дельфина, которая беспрестанно носилась в тесном аквариуме по кругу. Ее звали Ханна. Временами она всплывала на поверхность и издавала громкие свисты, похожие на жалобные завывания.

— Типичное навязчивое поведение, — пояснил дежурный врач.

— Что с ней такое? — маскируя тревожность, спросила Ясмина.

— Ханна совсем недавно родила. А по правилам океанариума малыша нужно сразу отделять от матери. Иначе потом он не будет поддаваться дрессировке. Вот она и страдает. Скорее всего, умрет. Жаль, а ведь Ханна — наша самая харизматичная артистка. Но, видимо, ее срок уже истек.

— Разве она старая?

— Ей уже пятый год. Но в неволе животные редко доживают до старости. Хотя есть и счастливые исключения, но это не случай с Ханной. Она уже свое отжила.

Лицо Ясмины стало каменным, и она держалась из последних сил, чтобы не разрыдаться. Мне и самому стало плохо от одного взгляда на убитую горем Ханну. Ее все еще морили голодом, чтобы смирить характер и заставить поддаваться дрессировке. Но Ханна упорно стояла на своем, требуя встречи с малышом, жалобно и по-матерински зовя его.

— Но как же так? — не выдержала Ясмина. — Разве вам их не жалко?

— Жалко, — ответил врач. — Нам всем их жалко. Только подумайте, этот наш громадный океанариум для них как для нас кладовка: тесно, темно, без окон и свежего воздуха. На воле они проплывают длиннющие расстояния в день. Охотятся, общаются. Это ведь очень социальные животные. А здесь они медленно сходят с ума от тесноты, дохлой рыбы, которую получают в качестве награды за выполненные трюки, от одиночества в конце концов. Но мы ничего не можем поделать. Система наживы, увы, такова, а человеческая жадность не имеет границ. Чем-то приходится жертвовать.

— Жертвовать, — с горечью повторила Ясмина. — Жертвовать ради славы, ради признания, ради того, чтобы взобраться на пьедестал. Жертвовать жизнью животных, гибелью океана, жизнью детей…

— Да, к сожалению, так и есть. Но мы не можем ничего изменить. Зато мы можем оказать им должный уход здесь.

Домой Ясмина вернулась далеко за полночь. После посещения дельфинария она долго бродила по городу, словно ища себе место, где можно было отвлечься от ужасных мыслей. Но чем больше она ходила, тем тяжелее ей было сосредоточиться на чем-то другом. Совсем на носу был ежегодный парад. Грандиозный и нашумевший праздник морских жителей. Ясмина будет на этом празднике королевой. Разве не к этому она стремилась? Популярность, признание — вот чего ей хотелось всю жизнь. А теперь она бродит по городу, как изгнанная волчица, мыкается от порога к порогу, как неприкаянная душа. Одного не могу понять: почему ей не все равно? Разве ее когда-то волновали такие вещи. Мне, конечно, тоже безумно жаль этих невольников, но все же жизнь продолжается.

Придя домой, она устало рухнула на матрас. Подошва на левой ноге покрылась розовыми мозолями. В некоторых местах лопнувшие пузыри превратились в водянисто-красные раны. Я был уверен, что она уснет, так была измотана. Но нет. Она откинула крышку ноутбука и целых два часа смотрела документальные съемки о том, как бедных животных вылавливают в Охотском море. Какие травмы они получают при перевозке. Как ломаются их плавники, в какой воде они содержатся до распределения в океанариумы. Серые малыши белух безнадежно плещутся в густых зеленых зловонных водах, теснятся в узких бочках. Часть из них умирает от шока и стресса. Часть из них убивает друг друга. Ужаснее всего, что вылавливают еще совсем детенышей. Если в сеть попадает взрослая особь, то ее снова отпускают. Тогда бедные серые белухи, нежно-сиреневые детки-дельфины, гибкие косатки кричат и бьются в грубых сетях, зовя своих матерей, которые отчаянно отвечают им из открытого океана.

Ясмина не сомкнула глаз до самого утра. Я сидел с ней и боялся. Потому что я уже понял, что если эта девушка что-то вклинит себе в голову, то уже не отступится никогда. Что она теперь думает делать? Мне было страшно за нее. Вдруг она начнет вытворять очередные глупости. Я мучился этими вопросами до девяти часов утра. Но в девять мне все стало ясно. В это время Ясмина должна уже быть на общей репетиции, но вместо этого она стояла у порога господина Хвана. Директор океанариума принял ее с неохотой. Никто не смеет являться к нему без предварительной записи.

— Что вы хотели? — лениво протянул он, откинувшись на кресло.

— Отпустите на волю Ханну и ее дитя, — без лишних вступлений начала Ясмина. — Она страдает. Она так умрет.

— Подождите минутку. Кто такая Ханна?

— Это самка дельфина в вашем дельфинарии. Она недавно родила, и ее разлучили с малышом.

— И что же? Мы так всегда делаем, и это правильно. Иначе как их дрессировать, если не сломать их волю?

— Но это жестоко! Вы не можете…

— Госпожа русалка, — фамильярно обратился к ней господин Хван. — В бизнесе каждый платит цену, и, кроме того, у каждого есть свое место. Приходится обламывать некоторым буйным косаткам плавники, а людям хребты. А иначе сработаться не получится. Так что знайте свое место и не высовывайтесь. Смешно, что вы даже осмелились прийти сюда с такой просьбой. А теперь идите. У меня сейчас действительно нет времени на подобные глупости.

Ясмина склонила голову. Глаза ее наполнились слезами. Голос ее прозвучал смиренно и кротко:

— Прошу вас, господин Хван. Только на этот раз отпустите мать с ребенком. Отпустите хотя бы их.

— Я сказал: уходи. Или я вызову охрану.

И тут Ясмина упала на колени. Да, она прямо взяла и села перед ним на левое колено, вытянув чуть в сторону протез, опустила голову.

— Отпустите их, прошу вас, — смиренно, но неотступно повторяла она.

Господин Хван побагровел и, прежде чем вызвал охрану, вылил свой гнев на седую голову Ясмины:

— Вы привыкли всего добиваться. Но в этот раз я вам обламываю крылья. Чтобы вы знали, что в жизни не всегда бывает так, как вы этого хотите.

Прибыли два амбала в костюмах, подняли дрожащую от слез Ясмину и повели к выходу. Но внезапно голова Ясмины яростно вскинулась. Она обожгла лицо господина Хвана презренным взором. Кровь отступила от ее и без того бледного лица. Что-то грозное проскользнуло в ее зрачках, и она прошипела как змея:

— Я вам этого не дам сделать. Клянусь, я не дам жертвовать ими ради денег, карьеры, положения в обществе. Ты еще пожалеешь о том, что такой жадный, старый козел.

В помещении повисла наэлектризованная пауза. Лицо господина Хвана разгладилось от изумления. Бледные и сухие губы судорожно задрожали. Он сделал глубокий вдох и через несколько секунд взорвался, как бурлящий вулкан. И пока господин Хван осыпал ее проклятиями за дерзость, я стоял и думал о том, как много проблем навлекает на себя эта особа тем, что не умеет держать себя в руках. Если бы я знал Ясмину меньше, то я был бы просто уверен, что это всего лишь блеф, слова разъяренной женщины. Но теперь я был уверен в том, что Ясмина не отступит. Война была развязана, но силы в ней были слишком неравны. Что Ясмина может сделать против таких могучих и влиятельных людей? Я был уверен, что Ясмину в этот же день рассчитают в кассе, но поднялся бунт среди работников. Слишком много денег было вложено в раскрутку королевы Сены. Где сейчас им искать похожую девушку? К тому же до парада осталось всего две недели. И все будут ждать именно Сену. Чтобы не потерять лицо и оправдать ожидания посетителей, Ясмину решили оставить до окончания парада.

Ясмина продолжала работать. Хотя назвать это работой язык не поворачивается. На репетициях Ясмина была потерянной, во время выступлений пассивной. Несколько раз даже поранилась об острый декоративный риф, сфальшивила в двух танцах. А во время парада вместо улыбки из глаз все струились слезы. Как будто кто-то специально снял ее внутреннюю плотину, которая так долго держала все ее невыплаканные слезы. Первые три дня ей никто даже не делал замечания. Все терпеливо ждали, что она придет в себя и начнет работать как обычно. Но на исходе четвертого дня управляющий выругал ее и выставил из репетиционного зала. Ясмина закрылась в своей гримерной и наконец предалась своему горю. Я смотрел на часы. Прошел час, прошел второй. Ясмина не прекращала рыдать. Раф не появлялся. У меня уже начали подниматься нервы. Неужели всем все равно, что тут человек убивается. Как вдруг во время обеденного перерыва послышался стук в дверь. Руки Ясмины, едва повинуясь воле, отперли замок. На пороге стояла Хан-Соль. Она молча вошла и заперла за собой дверь на ключ.

— Сегодня вместо тебя я буду вести шоу, — сказала Хан-Соль, деловито скрестив руки на груди.

Ясмина, промокая салфеткой глаза, только кивнула в ответ.

— Я займу роль королевы, если ты не придешь в себя, — нарочно холодно сказала Хан-Соль.

Ясмина подняла на нее затравленные глаза и поспешно заговорила:

— Прошу тебя, сделай одолжение, возьми эту роль. Я больше не в силах…

Лицо Хан-Соль вытянулось, а губы судорожно задрожали.

— Что? — едва слышно прошептала она. — Ты уступаешь мне эту роль сейчас? Когда до парада осталась всего неделя? Как ты можешь? Ты ведь все это время боролась за нее. Ты знала, как я хотела эту роль, и не дала. А сейчас, когда осталось так мало дней, ты так легко отступаешь?

На глазах Хан-Соль показались гневные слезы.

— Я не могу больше выступать. Мне больше не нужно все это, — тихо проронила Ясмина.

— Я тоже не могу! — вскричала Хан-Соль, давя рыдание.

— Почему? Ты ведь так этого хотела.

— Хотела. И сейчас хочу. Но я не могу! — слезы досады вырвались наружу, и Хан-Соль, задыхаясь от ярости, упала на пол. — Я не могу сейчас! Я не могу! — вопила она. — Посмотри на меня. Я уродина. Теперь я не успею сделать операцию. А королев с таким лицом не бывает. Все только и будут что смеяться над моими круглыми щеками.

Слезы застыли на изумленном лице Ясмины. Ошеломленная таким поворотом, Ясмина на мгновение забыла о своем горе. Она быстро утерла нос платком и присела рядом с Хан-Соль.

— Что ты такое говоришь? — коснувшись черных гладких волос Хан-Соль, проговорила Ясмина. — Ты очень красивая. Думаешь, я бы старалась, если бы ты была уродиной? Я бы не выкладывалась так сильно, будь ты хоть немного страшной. Я так много трудилась, работала, не пропускала ни одного дня, хотя, бывало, очень сильно уставала. Только потому, что знала, что ты с легкостью меня сможешь вытеснить. Откуда у тебя такие мысли?

— Ты что, с луны свалилась? — всхлипывая, как дитя малое, лепетала Хан-Соль. — Ты мое лицо видела? Оно круглое, как рисовый пирожок. Тебе этого не понять. У тебя-то лицо совершенное — маленькое, узенькое. Тебе ничего не нужно менять. Если сейчас я стану королевой, то везде будут показывать мое ужасное круглое лицо. Хочешь, чтобы меня повсюду обсмеивали? Не дождешься.

— Хан-Соль, — размеренным голосом сказала Ясмина. — Послушай меня. Послушай внимательно и не перебивай. Это твое место. Оно изначально было твоим. Я пришла сюда только потому, что хотела заполнить ту пустоту, которая была в моем сердце. Я была уверена, что эта пустота образовалась из-за того, что больше не могу заниматься спортом. Никогда не смогу достичь той славы и признания, к чему всю жизнь стремилась. Все эти годы такая дыра была во мне, и я не знала, как и чем ее можно заполнить. Поэтому я так ухватилась за эту возможность. Но сейчас я поняла, что вся эта мишура не сможет меня утешить, потому что причина моей внутренней тоски — это вовсе не потерянная мечта. Хан-Соль, я убила человека. Я убила своего ребенка ради собственного тщеславия. Я думала тогда, что знаю, что мне нужно. Но сейчас понимаю, что мне всегда будет нужен этот малыш. Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу его лицо. Я думаю о том, каким он мог стать. Я больше не могу видеть эту толпу детишек. Потому что они все время напоминают о том, что мой сын никогда не будет улыбаться вместе с ними. Он никогда не пойдет в школу, не будет восхищаться этим миром. Я знаю, что слишком плохо обходилась с тобой, но ты ведь изначально была лучше. Это я своим присутствием вынудила тебя быть дерзкой. Вынудила тебя завидовать и ревновать. Но ты ведь не такая. Ты лучше, чем я. Пожалуйста, дай мне уйти. Дай мне бороться за то, за что мое сердце по-настоящему болит. Понимаешь, я не надеюсь, что своими добрыми поступками я вымолю прощение у своего малыша. Но я не могу больше притворяться равнодушной.

Ясмина закрыла лицо и, не издав ни одного звука, зарыдала. Капли сочились сквозь пальцы на пол. Вся она вздрагивала от боли, но голоса не подала. Слезы выходили из нее, сотрясая ее дыхание, бросая в мучительную дрожь все ее существо.

— О чем ты? — шокированная рассказом, вымолвила Хан-Соль. — Неужели это из-за дельфина?

— Нет… Да… — пожала плечами Ясмина, стараясь прийти в себя. — Она тоже мать. Но есть и другая причина… Есть мальчик… Я не знаю, как тебе это объяснить. Шесть лет назад я убила малыша, а его мама шесть лет назад пожертвовала собой ради его жизни. Я не знаю, почему этот малыш открыт для меня. Он сам первый протянул мне руку. Это смешно, но мне вдруг стало понятно, что я нужна ему. Он так на меня смотрел. Он верит мне. Верит, понимаешь? Он думает, что я смогу помочь этим животным. Он так в это верит. Господи, никто в меня так не верил, как он. И вся моя жизнь потому и была одной сплошной гонкой, кому-то что-то доказать. А он просто верит. Знает, что я могу. Мне это важно. Мне стало это так важно, что я готова за это умереть. Какая тут может быть роль королевы? Мне нужно торопиться. Ханна больна. Она может так и умереть в неволе и никогда больше не увидеть сына. Ах, я так все непонятно объясняю. Я знаю. Но, пожалуйста… поверь мне. Это правда. Я сама удивляюсь, что со мной такое происходит.

— Онни, — ласково вдруг произнесла Хан-Соль. — А может, ты больна?

Она коснулась лба Ясмины.

— Тебе нужно отдохнуть, онни.

Ясмина взяла ее руку и горячо прижала к груди.

— Возможно, так и есть, — болезненно улыбнулась Ясмина. — Так что, ты согласна?

— А как же мое лицо?

— Перестань. У тебя великолепное лицо. Оно у тебя именно такое, какое должно быть у настоящей королевы русалок. Доброе, круглое, чистое, как у ребенка.

— Круглое лицо — это ужасно! — захныкала Хан-Соль, презрительно щипая себя за щеки.

— Вовсе нет. Ты так думаешь, потому что тебе это внушили. Это у вас вот тут сидит, — она постучала по лбу Хан-Соль ладошкой. — Но это не так. Почему вы все стремитесь быть на одно лицо. Если ты хочешь быть лучшей актрисой, ты должна научиться ценить свою индивидуальность. Таких узколицых красавиц пруд пруди. Это делается ведь очень легко. Неужели в конце жизни тебе не будет стыдно за осознание, что сама бы ты ничего в жизни не добилась? Что твой успех зависел от пластического хирурга, а не от твоего таланта и усердия? Это будет значить, что сама ты ничто. Но ведь это не так. Скажи себе, что у тебя все получится. У тебя, такой, какая ты есть, получится. Не иди под этот конвейер. Не бойся отличиться от всех трусливых девушек, которые кроят себя в угоду людям. Стань актрисой, которая прекрасна с круглым лицом и не будет этого стыдиться. Ты будешь примерять новые роли, новые маски. Но от тебя лично должна остаться часть. Тогда ты сможешь уверенно сказать, что ты добилась успеха, не потакая требованиям этих странных стандартов. Поверь, ты красивая. И если ты сохранишь свою уникальность, то тебя заметят не только корейские режиссеры, но и зарубежные. Ведь кореянки хотят себе европейское лицо, а это так глупо. Ведь вся ваша красота в том, что вы, азиатки, нежные, смешные, милые как дети. Пусть это будет твоим вызовом обществу, где навязывают правильные овалы лица, разрез глаз и высоту носа. Пусть все увидят, что королева русалок может быть прекрасна и с круглым, как рисовый пирожок, лицом. В конце концов, если ты это сделаешь, то дети на этом параде будут тоже расти с правильными представлениями о красоте. Так что мы тоже ответственны за то, что навязываем новому поколению наши глупые стереотипы. Они тоже будут мучиться и стыдиться своей оригинальной красоты. Только посмотри на меня. Тебе самой не стыдно, что тебя обогнала седая и безногая полукровка? Вся моя сила заключается в том, что мой папа убедил меня, что я прекрасна. Ведь у меня его волосы и лицо. И ничто это во мне не изменит. Вот поэтому все считают меня красивой. Ты тоже можешь просто перестать верить вранью и понять, что ты хороша сама по себе. Ты юная и талантливая. И все у тебя получится.

На секунду мне показалось, что над головой Ясмины засверкал нимб. И что с ней такое стало? Никогда бы не подумал, что из дерзких уст Ясмины могут выходить такие умные и складные речи. Даже Хан-Соль обомлела и несколько минут выдержала паузу. Но затем поднялась с пола, пошла к зеркалу и сказала:

— Значит, у меня получится?

Ясмина восторженно согласилась.

— У меня, такой, какая я есть, все получится? Тогда нужно обязательно попробовать.

Ясмина вскочила с места и с горячностью обняла своего бывшего врага.

— Как там говорится? — сказала Ясмина, улыбаясь. — Ах да! Спасибо тебе огромное.