И еще немного о Голодоморе...

«Я, Бакала Григорий Омелькович, родился в конце 1923 года в селе Богуслав на Днепропетровщине.
В семье было семь детей. Жили вместе с дедом и бабой Евдокией. Жили немного, но по тем временам и не бедно. Как тогда говорили
зажиточно.
От отца требовали вступления в колхоз: часто приходили в дом и угрожали. Малый Василий (1929 г. р.) боялся чужих и
плакал, поэтому мать выносила его из хаты. Так он простудился и умер.
При поступлении в колхоз отец отдал лошадей и весь инвентарь, поэтому в собственном хозяйстве осталась только корова.
Как успешный хозяин, отец был назначен или бригадиром, или заведующим колхозной конюшней. Колхозные крестьяне
нехотя принимали колхоз (это можно было назвать тихим саботажем), плохо относились к колхозному. Ездовой мог оставить
на морозе разогретого бегом коня… В конце концов, плохой уход, нехватка кормов, неприспособленное помещение с наступлением осенних
холодов привело к падежу лошадей. В этом обвинили отца.
У него была возможность «исправиться»: предлагали организовать извлечение лошадей у тех людей, которые еще не вступили в
колхоза. Он не согласился, потому его арестовали. Арест отца был сигналом того, что вот приедет бригада конфисковывать
имущество.
Забирать имущество к нам приехали на санях, запряженных лошадьми (конец ноября – начало декабря 1932). Вся эта
конфискационная бригада была из местных крестьян, но возглавлял их, как говорили, «не наш».
Что-то спрятать от бригады сборщиков было очень тяжело. Взяли с собой все, даже одежду, холст, а иконы сожгли прямо среди
двора. Щупами во дворе нашли закопанные отцом два мешка пшеницы, мешок муки и шишки и семена на должность. Посуда с
печи вместе с находившимся в нем блюдом тоже забрали. Всего вывезли восемь саней добра (продукты, одежда, инвентарь, посуда,
холст, картофель). Взяли и корову, кур, уток мясо; а отец еще перед этим телку зарезал, ее тоже забрали. Не нашли
только тот мешок муки, спрятанный в сенях под бочкой.
Думаю, что старшие могли бы куда-то пойти и там, может, и выжить, но после ареста отца имели «волчий билет». Им запрещено было куда-то уходить из села.
Мать из оставшегося мешка муки и того, на что удавалось обменять одежду и украшения (ожерелье), варила уху: вода и немного муки…
К весне, в феврале, когда немного потеплело, все так охляли, что только лежать могли. Ходил только я.
Помню, как сестра позвала: «Гриша, пойди лягушку поймай и принеси мне». Походил я по огороду, сходил к реке и
вернулся. "Нет", - говорю. А она: «Подай ножницы, я себе волосы отрежу и буду есть».
Позже сестра погрызла кожу на пальцах рук. Мать ее били и заматывали тряпками пальцы, а она снимала тряпки и снова кусала и сосала пальцы.
Мать насыпала уху, а я разносил братьям. Свою долю уже съел и сижу жду, может, еще останется мне хоть немного. Мать:
«На понеси Архипу». Я приношу, а он говорит: «Поставь мою миску, мне не надо». Затем умер. А Иван ничего не просил, тихо
умер. В марте и апреле, кроме меня, Коли и матери все умерли.
Мать периодически, на неделю где-то дважды, а то и трижды, отлучалась разменивать барахло. А мы с братом бродили по деревне. Брат
худой, ноги и руки как палочки, а живот огромный и просвечивается: печень видна, кишки...
Отец вернулся через семь месяцев, после того как унесли, в мае, небритый семь месяцев, страшный, едва переставлявший пухлые
ноги, замотанные в тряпки. Матери дома не было. Говорю: «Папа, теперь мы выживем нас только четверо: вы, мамка, я и Коля», а
отец сказал только: "Забрали у меня там всю силу".
На следующее утро пошел в колхоз косы клепать и точить. Вечером принес четвертинку свеклы и немного ухи – заработал за
день. Отдал нам, сказал, чтобы ели понемногу, а сам лег и захрипел. Пена ушла изо рта и носа. Побежал я к соседке, говорю: «Что-то папе
плохо». Она пришла, посмотрела: "Умер ваш отец", накрыла его черным покрывалом. Двое суток так и лежал, пока
пришла мать.
Все, что заработала, пошло на гроб и копание могилы. Приехала повозка отвозить на кладбище, прибежала соседка: «Уберите и моего
Филиппа на кладбище (соседкин сын – мой ровесник). На чем же я его отвезу?..» Забрали Филиппа. По дороге еще кого-то
забрали. Положили в могилу отца еще двоих. Здесь сорвался ливень. Гром, молнии, дождь, ветер. Копатели быстренько ушли. Мать сами
руками заворачивали ему...»
Эти впечатляющие воспоминания Музею Голодомора передала внучка Григория Омельковича Мария Бакало. Еще в начале 2000-х годов
вместе со своим отцом она записала показания своего дедушки о Голодоморе. В декабре 2009-го Григорий Бакало ушел в вечность.
Но благодаря семье, остались его болезненные воспоминания о пережитом, о потерянном детстве и истребленной большой семье, из которой
выжили только мать и два сына.
Спасибо семье Григория Бакала, что записали эти воспоминания и передали их в музей. И призываем своих читателей: если у вас такие
записи, передайте их нам, в Музей Голодомора (01015, г. Киев, ул. Лаврская, 3, электронная почта
memoholodpress@gmail.com). Эта информация бесценна и должна быть сохранена для наших потомков