Ежовая шубка
Петрович был философом. Его жизнь состояла из трёх вещей: фырканья, поедания яблок, принесённых Машей, и сворачивания в шар при виде деда Архипа. Дед же, человек с золотыми руками и головой, полной чудачеств, обожал внучку до глубины души. И когда однажды осенним вечером Маша, укутавшись в бабушкин платок, вздохнула: «Деда, а вот из шкурки Петровича тёплую шубу не сошьёшь… Ему холодно зимой, да? Хорошо я взяла его в дом», — в его голове что то щёлкнуло.
«Не сошьёшь? — возмутился мысленно дед Архип. — Да я из лыка лапоть сплету, из пуха одуванчика перину набью! Поглядим!»
Идея овладела им полностью. Он начал с теоретической подготовки. Подкрадывался к Петровичу с рулеткой, ворча: «Обхват в бёдрах… сорок пять иголок на квадратный вершок…» Ёжик, чувствуя недоброе, фыркал и показывал деду голое, не колючее пузико.
Бабушка Агафья, заставшая мужа за изучением энциклопедии «Кожевенное дело от А до Я», только головой покачала: «Архип, ты же народную мудрость не уважаешь. Из ежовой кожи шубу не сошьёшь». «Народ не пробовал!» — бодро парировал дед и ушёл в сарай мастерить станок для выпрямления ежовых колючек.
Практический этап был героическим. Нужно было собрать «урожай». Дед, облачившись в кожаные сапоги и старую каску, пытался аккуратно, во время сна Петровича, вычесать пару иголок. Ёжик просыпался, тыкался влажным носом в руку, и дед Архип, растроганный, откладывал гребень. «Ладно, сегодня выходной», — бормотал он.
Через месяц титанических усилий в стеклянной банке на полке лежало семнадцать (17!) иголок и комочек бурого пуха, вычесанного щёткой для одежды. Шуба, если смотреть трезво, получалась размером с напёрсток.
И вот, в один промозглый вечер, дед Архип созвал семейный совет. На столе лежала банка с «сырьём». Маша смотрела широко раскрытыми глазами. Бабушка Агафья — с молчаливым ожиданием развязки.
«Так, — торжественно начал дед. — Проект «Ежовая шуба» закрыт. Причины: низкая производительность труда поставщика сырья, его большие грустные глаза и… народная мудрость. Она, зараза, права».
В сарае повисло разочарованное молчание. Маша готова была заплакать — не из-за шубы, а из-за того, что дед так старался.
Но дед Архип не был бы дедом Архипом, если бы сдался. Он хмыкнул, достал из-под верстака свёрток и развернул его.
«Шубу — не сошьёшь, — провозгласил он. — А вот безрукавку…»
На столе лежала маленькая, идеально сшитая из лоскутков бархата и плюша безрукавка. А на её спинке, вместо меха, торчали семнадцать аккуратно пришитых ежовых иголок и был приклеен тот самый комочек бурого пуха. Это было самое нелепое, самое трогательное и самое тёплое изделие в мире.
Маша вскрикнула от восторга, надела безрукавку на свою куклу. Кукла сразу стала похожа на отважную путешественницу. А Петрович, словно почувствовав, что его вклад в моду оценён, вышел из-под печки, фыркнул и позволил деду Архипу почесать себе за ухом.
А мораль, пожалуй, такова: из ежовой кожи шубу и правда не сошьёшь. Но из колючек заботы, лоскутков любви и ниток упрямства можно сшить нечто гораздо более ценное — историю, которая согреет душу. И ещё: никогда не ставь под сомнение народную мудрость в присутствии деда с доступом к сараю и безграничной любви к внучке. Всё равно не послушает, зато сделает безрукавку.
Свидетельство о публикации №225122100139