Зимняя ночь. Быль

               

О, как эта ночь длинна и бесконечна, как она полна до краев беспредельной тишиной, какое вселенское одиночество разлито по январскому  беззвездному небу, чья мгла тяжелым свинцом обволакивает, кажется, все живое и  неживое. Правда, Аминат периодически слышит звон металлических ходиков, которые извещают о том, что еще один час приближает рассвет, но зловещее безмолвие целую вечность не нарушается ни птичьими голосами, ни лаем собак, ни шумом деревьев.
  Теперь она ощущает  с каждой минутой, как больше и больше наливаются весом тяжелые серебряные украшения, непременный атрибут наряда черкесской невесты: высокая шапка, увенчанная острым металлическим наконечником и расшитая золотыми и серебряными галунами, серебряный нагрудник, который сдавливает грудь и сейчас, кажется, тяжелее свинца, платье фаща, подпоясанное национальным поясом дыжъын бгырыпх, которое  плотно охватывает узкую талию и тяжелым шелком спадает складками до пола.   
  Ногам в туфлях на высоких каблуках невыносимо тесно,  она  простояла в них целый день в углу, как того требует обычай, ведь посмотреть на невесту гости идут непрерывным потоком, а сидеть перед гостями значит не оказать им уважения и грубо нарушить черкесский этикет. Как она радовалась, когда отец купил  ей перед свадьбой эти туфли, ведь в послевоенных магазинах нет ничего, поэтому Аминат не смутило даже то, что туфли, по правде, маловаты, но ничего, разносятся со временем, подумаешь, кожа-то настоящая, переливается глянцем, по моде того времени мысок закруглен, каблук высокий,  толстый.
  Сегодня ее третья ночь в браке, а час назад наконец все разошлись, и она смогла прилечь, с наслаждением сняв тяжелую одежду и обувь-колодки, дождавшись, конечно, когда ляжет молодой муж.  Свадьба еще впереди, все будет, как положено, – сначала невесту привозят домой к жениху, супруга она днем не должна видеть, он находится у друга, пока не пройдут все брачные церемонии, но  имеет право ночевать в супружеской постели.  Только-только ее голова коснулась подушки, как кто-то громко постучал в окно и назвал имя мужа.
  Не пристало рыцарю спрашивать, кто его зовет, куда и почему, это повадки труса, черкесы еще не так давно стеснялись даже строить каменные дома, хотя камня более чем хватало на берегах горных стремительных рек, чьи берега изобильно давали как булыжники, так и крупные каменные монолиты – ведь за крепкими стенами укрыться может любой, и тогда зачем тебе твое мужество? Поэтому легкий и открытый ветрам черкесский дом возводился тысячелетиями из глины и лозняка, увенчанный крышей из соломы, и каждую секунду мужчина должен был быть готовым к защите своего очага, своей семьи.
  Поэтому молодой муж мгновенно оделся и вышел туда, во тьму зимней ночи, в неизвестность. А что может такого произойти, война окончилась, за три фронтовые года его даже не поцарапало ни разу, редкое везение. Аминат  тут  же поднялась вслед за ним и тщательно стала приводить себя в порядок, осветив мрак комнаты тусклым светом керосиновой лампы: расчесала густые смоляные волосы, разделив пробором их на две длинные толстые косы, надела все атрибуты тяжелого свадебного одеяния и, крепко подпоясавшись, втиснула распухшие ноги в такие красивые, но столь же неудобные туфли и принялась ждать мужа.
  Может быть, он придет сразу, может, через час, а то и на рассвете, он – мужчина, его жизнь непредсказуема и может поменяться в любой момент. Аминат встала у спинки кровати  и, не смея опереться  на ее спинку, стала вспоминать историю своей любви, чтобы отвлечься. Сейчас это кажется по крайней мере странным и нелогичным : почему она не осталась дожидаться мужа, лежа в кровати, может, ему бы это не понравилось? Но как она встретит его растрепанной, неодетой, да еще, не дай Аллах, уснувшей? 
  Это надо знать тех черкешенок, для которых быть в неэстетичой позе,  расслабиться в угоду комфорту и удобству просто невозможно,  хотя нет рядом никаких свидетелей, и муж не только бы не осудил заснувшую в его ожидании новобрачную, а, скорее всего, был бы рад, если бы она отдохнула после очень трудного дня, ведь сам-то он может  высыпаться днем сколько угодно. Но аскеза – важная часть жизни черкеса как в женском, так и мужском проявлениях. Если кто-то видел маленькие стульчики на трех ножках, сидя на которых черкесы обедали за таким же шатким столиком 1энэ, пусть не думает, что попросту невозможно было изготовить удобную мягкую мебель, или люди плевали  на свой быт.
  Тут важно, что за таким обедом не засидишься, при всем желании объесться невозможно, поэтому  в любом возрасте у тебя не должно быть лишнего веса, а твой стан должен быть прямым, как стрела, и опираться ты имеешь право только на собственный позвоночник, сидишь ли ты за столом или верхом на коне. Медленно, очень медленно тикают часы на стене, время застыло и остановилось, одежда с каждой минутой становится теснее и тяжелее.   
  Но еще больше гнетет непонятная тоска, сердце замирает от ожидания неизвестной беды, все существо Аминат замерло в трагическом ожидании. В тысячу первый раз она вспоминает момент их первой встречи там, на реке, куда в летний зной с подругами они пришли  просто окунуть ноги в горную реку, берущую начало прямо у подножия Эльбруса, уйдя подальше от людских глаз – ведь заголять ноги, не говоря уже о другом, крайне неприлично. Кто-то из девушек увидела на противоположном берегу незнакомого всадника, который, не ища брода, направил коня прямо в стремнину,  что невольно все замерли.
   Но вот, слава создателю, всадник ловко выплыл и, подъехав к девушкам, которые к тому времени приняли приличествующий вид, учтиво поздоровавшись, спросил, как найти дом фронтового друга. А вечером Аминат увидела его на джэгу , свадебном торжестве того самого друга, где он танцевал, как молодой бог.. О, этот танец, когда в нужную секунду черкес в танце поднимает руки, и, подобно орлу, поднявшись на цыпочки, гордо раскинув руки-крылья и описывая круги, словно собираясь взлететь, хочет отвоевать у неба сантиметры физической высоты и громады духа, как много веков делали его предки, потому что кафа – отголосок древних верований и языческих ритуалов.
   И весь он в прыжках, зависаниях, сложных пируэтах, невообразимых  технических трюках – воплощение порыва, натянутая тетива тугого лука, за которым – подземные раскаты, уносящие  с равнин обыденной жизни, зовущие в прекрасные и неизведанные дали, и все кругом ощущают жар от испепеляющего  огня, заключенного в сосуд выработанных многими поколениями поз и движений…  Конечно, девичьи сердца были покорены, а юноша смотрел только на Аминат, а когда наступило время удж, предрассветного танца, который разрешает танцевать рука в руке, а к тому времени все приглядывающие устали, кое-кто задремал, кто-то отправился домой, он признался, что там, на реке, он заметил ее сразу и мечтал увидеть  снова, надеялся, что встретит ее на свадьбе друга.
   Не прошло и месяца, как прошло сватовство и назначена свадьба на январь, чтобы семьи имели возможность подготовиться к торжеству, собрать гардероб невесты, приготовить приданое,  а семья жениха - подарки будущей снохе, оповестить родственников. И везде – ни сучка, ни задоринки, потенциальные родственники согласны с обеих сторон,  жених с невестой счастливы до невозможности и иногда видятся, конечно же, в присутствии  молодых родственниц Аминат.
  Зыбкий рассвет застает Аминат в той же позе – рядом с кроватью, стоящую прямо и вслушивающуюся в появившиеся звуки – первые петушиные голоса, раздающийся там и сям собачий лай, блеяние овец и мычание коров. Громко залаяла дворовая собака, которую Аминат еще не видела, но уже  любила, как уже любила  двор и дом, плетень вокруг, улицу, на которой она дальше будет жить, не говоря уже о  домочадцах, потому что все они имели прямое отношение к любимому. В комнату шагнули друзья мужа, с которыми она уже была знакома и положили на пол черную бурку, в которую было завернуто что-то тяжелое.  О, Аминат, бедная Аминат…горе заставит тебя сойти с каблуков и надеть навечно вдовий платок...Дальше – темнота…