Виды с обратного полюса

Aaah—a—a—a…
(Протяжный женский вокал)

Полярная ночь ещё держит свой тихий трон.

Хотя солнце уже повернулось к северному полюсу — но лишь издалека: там, за краем мира, зреет золото будущего рассвета. Небо по-прежнему черно-синее, как глубокая замёрзшая вода, и тишина стоит такая, что кажется — слышно, как вращается Земля, поскрипывая своей осью.

И в эту тьму, на её последнем дыхании, вдруг заносится цвет из космоса.
Северное сияние рождается не от света солнца, а от его ветра — от невидимых заряженных частиц. Они падают в полярную ночь, и ночь отвечает им ярко-зелёным свечением.

Над льдами вспыхивает тихая волна света: сначала нежная, как росчерк акварели в темноте, затем — как танец шёлка над горизонтом. Сияние не висит — оно течёт, изгибается, дышит. И кажется, что небосвод стал живой тканью, которая медленно переливается внутри собственной тени.

Посреди этого великолепия виднелся силуэт белой медведицы.
Она опиралась спиной о ту самую поскрипывающую ось. Свет авроры увлёк её взор своими извилистыми неоновыми линиями — и в чёрно-пречёрных выпуклых глазах поблёскивали ярко-изумрудные искры.
По обратную сторону оси был прикреплён кнопочный телефонный аппарат. Он выглядел как льдина необычной формы. Казалось, им никто никогда не пользовался.

Где-то издалека показался маленький приближающийся комочек — точно оживший снежный шар. Это была юная белая медведица. Она часто приходила сюда, расспрашивая взрослую, как это обычно делают дети. Но сегодня она принесла с собой совсем не детские вопросы.

***
— Тётя, а что ты это делаешь здесь сутками напролёт? Ты всё время стоишь у оси, налегая на неё.
— Да так…
— И всё же ты постоянно здесь. Сколько себя помню — ты всё время стоишь у оси.
— Я просто обессилила и опираюсь на неё.
— Что-то здесь не сходится! За столько времени можно было бы и отдохнуть, — малышка не отступала.
— Деточка, иди к маме! Уже поздно, — «тётя» попыталась отмахнуться.
— Ну пожалуйста… Расскажи.
— Понимаешь, это очень личное. Я никому об этом не рассказываю, — голос взрослой умки вдруг захрипел и стал тише.
— Ну расскажи мне. Я ни-ко-му! Обещаю!
Большая медведица помолчала немного и отрезала:
— Ладно. Ты будешь единственной, кто об этом узнает. Младенцам иногда открывается и не такая правда.

Видишь ли… по ту сторону оси, на южном полюсе, есть другой медведь. Он мой возлюбленный — чего уж там таить. И он, так же как и я, подпирает ось — только со своей стороны.
— Подожди! Разве белые медведи живут на южном полюсе?
— Мой медведь живёт. Уж поверь. Он у меня особенный.
— А зачем вы всю жизнь стоите у полюсов?

Медведица вздохнула.
— Когда всё только начиналось, нас так тянуло друг к другу… Тянет и сейчас. Это невозможно описать словами. Иногда мне кажется, что слова вообще не созданы для таких вещей. Порой думаю — лучше бы мы зашили себе рты, чтобы ничего не испортить. Мы столько друг другу наговорили, пока пытались быть вместе…

Она замолчала, но потом её словно прорвало — и она забыла, что перед ней ребёнок:
— Нам не дано было понять друг друга логикой. Мы были как рыбы и дева в астрологическом круге, как тигр и обезьяна в восточном зодиаке — везде одно и то же противостояние. Нас что-то крепко связывало и так сильно тянуло… и при этом мы совершенно не понимали друг друга. Непонимание проходило именно по тем линиям, где пролегают «нервы». Нам нужен был посредник — кто-то, кто переводил бы с моего медвежьего на его медвежий и обратно. Я не внимала смысл некоторых его поступков. Он недоумевал от меня. И часто рычал в ответ своим низким басом так, что у меня поджилки тряслись.

Мы сделали друг другу так больно и так горько, что в конце концов решили разойтись по полюсам и больше не встречаться. Мы бежали от боли — и нашли наше спасение в самых дальних точках мира. Осталась только ось, которая по-прежнему скрепляет нас. Натянутая между нами, как струна.

Малышка вдруг сказала:
— А может, всё проще? Просто белым медведям не дано строить пары. Вот не дано — и всё. Я, например, своего папу никогда не видела. Мама растит меня одна.
— Да… так и есть, — медведица кивнула. — Я знаю. Просто у нас что-то пошло не так, как у всех нормальных медведей. Зачем тогда вообще возникла эта связь?

Она задумалась, а потом тихо добавила:
— Думаю, мы уже забыли прежние обиды. Осталось только сильное чувство — натянутое, вибрирующее. И знаешь… хоть мы и молчим, наш с ним спор продолжается до сих пор. Только уже без слов.
— Это как? Разве можно спорить без слов?
— Можно.

Сначала он — упрямый — начал наваливаться на южную ось, смещая её так, чтобы солнце больше освещало северный полюс. То есть — меня.
И тогда светило впервые показалось здесь, у нас, краешком диска на востоке. Сначала оно было похоже на тонкую нить раскалённого металла над кромкой Земли. Это было невиданное чудо! До того момента солнце касалось полюсов лишь сумерками — сам диск не появлялся здесь никогда.

А тут — появился.
Но не взмыл вверх, как это обычно бывает далеко от полюсов, а ушёл в сторону, описывая круг над горизонтом. Возвращаясь к востоку, откуда вышло, солнце становилось выше — всего на доли градуса. И снова круг. И снова выше.

День за днём вырисовывалась восходящая спираль его движения — оно не заходило. Рассвет перестал быть мгновением — он стал целым сезоном.

Я не могла оторваться от этой красоты. Представь: полюс вращается, и по кругу идёт медленный танец света, рассыпая по снегу янтарные искры. Иногда мне казалось, что происходит процесс лонжирования: я — укротитель, а солнце — лошадь. Я держу его за лучи, а оно обегает вокруг меня — сначала рысью, потом галопом, расправляя шею, ловя ритм Земли.

И вдруг я почувствовала движение планеты в космосе.

У меня закружилась голова… и тогда я очухалась.
Посылая солнце мне, мой медведь сам оставался во тьме у себя, на юге. Он сдвинул ось почти на двадцать три градуса. И я начала давить на неё в обратную сторону — чтобы вернуть солнце ему, пока он там не околел окончательно.
Когда я начала, сопротивления не было: у него к тому моменту иссякли силы.
Со временем солнце стало уходить от меня: на севере оно опускалось — начинался закат, а на юге, наоборот, поднималось — рассвет. Всё по той же спирали.

И вот тогда силы иссякли уже у меня.
А он — окреп.
И снова начал давить на южную ось.
А у меня уже не было сил сопротивляться.

Так повторяется каждый год.
Он возвращает солнце мне.
Я — ему.

Наше равновесие установилось на двадцати трёх с небольшим градусах.

— Своеобразный между вами спор… И даже градус его известен.
— Невысокий градус — больше и не нужно. В таком противостоянии мы равноправны. Здесь нет превосходства, нет логических побед. Но в силе чувств мы уравнены.

…О. Смотри.
Видишь? На востоке появляется первое пятно просветления. Предвестник грядущего рассвета.

По нему я каждый раз понимаю: мой медведь ещё жив.
Если в моей жизни появляется свет — значит, он жив.

— Как красиво… Значит, так выглядит рассвет в самом начале?
— Да.
— Это первый рассвет в твоей жизни?
— А вы не хотите сойтись с ним? — спросила малышка, не отвечая на вопрос.

Взрослая медведица долго молчала, глядя туда, где над горизонтом уже начинал бледнеть край ночи.
— Знаешь… мне сейчас больше нравится эта тишина, — сказала она, наконец. — В ней я думаю о нём. В ней я чувствую его.

Я поняла: только расстояние сделало нас по-настоящему связанными. Пока он там, вдали, я чувствую натяжение оси. И встречи с ним я больше не мыслю.

Столько волнения от личной встречи я уже не переживу — немолода уже. Да и он, наверное, тоже.

Меня всю трясёт от одной мысли, что встреча вообще возможна.

Но единственное, что я хочу донести до него, — это мои короткие рассказы. Те, что я наклепала здесь, стоя в одиночестве у северного полюса. В них я попыталась сохранить нечто важное.
Находясь здесь, я поняла: тогда мне не хватило мудрости — услышать его.

Не отражение своих ожиданий, а живое существо.
Со своим внутренним устройством, таким несхожим с моим.

Я слышала только себя.
Свой страх.
Свою боль.
Свою надежду.

В острой стадии отношений мы слышим только себя — и думаем, что слышим другого.
Когда внутри шторм — мы глохнем.
Только спустя годы тишина становится достаточно прозрачной, чтобы приглушённо спросить:

«А что чувствовал он?»

Да, я читала его, как книгу, — ещё до того, как он успевал сформулировать что-то сам.
Но читать — не значит слышать. Это разные вещи.

Сейчас мне важно взглянуть на всё с обратного полюса:
как те же события отзывались в нём, какие старые раны задевали, какие механизмы включали.
Это не любопытство — это необходимость.
Потому что, когда видишь противоположную сторону, вырисовывается целостная картина.
И многое, что казалось болью, оказывается всего лишь разницей миров.
Эти истории — моя попытка примириться.
Со временем.
С собой.
С тем, кого тогда не смогла услышать.

Я давно ищу путь к тому равновесию, которое появляется, когда принимаешь оба полюса — свой и противоположный.

Мы были слишком разными, чтобы понять друг друга тогда — и слишком похожими, чтобы всё забыть.

— А как ты донесёшь до него свои рассказы? — спросила малая медведица. — Я вижу у тебя за спиной кнопочный телефон. Он прикреплён к оси. Я так понимаю, он соединён с таким же телефоном на южном полюсе?
— Да… Нам была оставлена возможность связи. Но ни я, ни он до сих пор не решились позвонить друг другу. Мне кажется, за столько лет бездействия кнопки уже утратили свою подвижность.
— Хотя есть кое-что… Ты знаешь, что мы видим одновременно?
— Что?
— Полярные сияния. Мы на противоположных краях планеты — километры льдов и океанов, целый мир между нами. Но свет сияния один для нас: он приходит по магнитным дорогам Земли к её полюсам. Мы видим его одновременно — только вот как этим воспользоваться?.. Я пока ещё не знаю.

Медведица задумалась и вдруг тихо оживилась:
— А если бы я смогла устроить на его полюсе светопредставление? Представь: сидит он там в одиночестве, смотрит, как извиваются зелёные ленты сияния… И вдруг на их фоне появляются слова моих рассказов — белыми буквами, прямо в небе. Он читает извне то, что тогда чувствовал внутри себя. Представь его удивление… и, может быть, облегчение — оттого, что он всё-таки услышан. Время спустя.

Малая медведица поблагодарила Большую за откровенный рассказ и убежала к своей матери.

Тем временем зелёные дуги сияния начали медленно тонуть в расширяющемся синем свете долгожданного утра. Они не гасли — а растворялись, как сон, уступающий место новому дню. Осторожный рассвет не разрушал ночь — он вбирал её в себя, словно память.

Белая медведица тихо завыла:
«Aaah—a—a—a…»
Мелодия напоминала женский вокал из песни «Velvet» группы a-ha. Возможно, в юности своей она услышала её с какого-нибудь норвежского судна, причалившего к одному из арктических островов. Она пела низким, хрипловатым голосом — почти колыбельную — и удивительно точно попадала в ноты. Уж на ухо ей никто не наступал!

Медведица прислонилась лбом к северной оси, согревая её дыханием своего пения, надеясь, что вибрации колыбельной пройдут сквозь толщу Земли — через центр, к противоположному полюсу… к её медведю.

И он, упёршись спиной в ось, почувствует эти колебания вдоль позвоночника — спинным мозгом — хотя бы на уровне далёкого, едва уловимого подсознания.

***
С тихой благодарностью группе a-ha, чья музыка однажды прозвучала в полярной тишине.

***
English version available on Substack.