Нарцисс Араратской Долины. Глава 187

В последний день октября у розенкрейцеров прошло собрание, и как обычно, оно состоялось в Овальном зале  библиотеки иностранной литературы. И в этот день мне поручено было прочесть вслух вторую половинку одной из глав книги Рейкенборга «Откровение Гнозиса в наши дни». Первую половину читала ученица Ирина. Почему-то было принято, что женщина всегда начинала, а мужчина заканчивал, насколько я помню. Ну а другие розенкрейцеры внимательно слушали в задумчивой тишине, коя окутывала эти собрания. Звуки с улицы если и доносились, то их хорошо заглушали толстые кирпичные стены дома, построенного в конце 18 века, и чудом не сгоревшего в 1812 году. Как я уже писал, для меня - стоять перед всеми, читая вслух – было довольно напряжно, и я всегда сильно волновался. Мне не нравился собственный голос, который не обладал уверенностью в себе и громкостью. С голосом мне не повезло, и в нём всегда чувствовались даже какие-то женские интонации. Наверное, если бы я продолжал курить, то эту проблему удалось бы решить: в голосе бы появилась приятная хрипота. Опять же не факт. Хотя, со временем я понял, что мой голос – это и есть моё Я, и я перестал его стесняться и комплексовать. Да и, с годами, голос стал поуверенней и поспокойней. Я думаю, что почти все розенкрейцеры немного волновались, когда им поручалось читать какой-нибудь гностический текст на собраниях. Потому что, ты в этот момент как-бы находишься на сцене, и в голову тебе лезут всякие дурацкие мысли, - тебя как-бы атакует низший астрал. Может я это и сочиняю, и просто надо было почаще выступать на публике, привыкнуть к этому, и страх сам потом бы исчез: если ты что-то делаешь часто, то перестаёшь этого бояться…

                А после собрания, уже под вечер, я сходил к своей тётушке на день её рождения: ей исполнилось 62 года. Я преподнёс пять бардовых роз. Пришли также мои дружки-художники - Лёша с Валерой. У тётушки уже сидел Витя Герцман, - сын первого тётушкиного мужа, уехавшего в Америку ещё в середине 70-ых. Ну и мы там хорошо провели время на её уютной кухне. Витя же всегда мне нравился, своей интеллигентностью и незлобивостью. Я в этот вечер употребил лишь три бутылочки пива, и со всеми пить водку не стал, готовя себя к трезвому образу жизни. Почему-то больше никого не было. Вероятно, тётушка не захотела никого кроме нас приглашать, решив отметить свой праздник в скромном мужском коллективе. Единственная её дочь Юля уже вернулась в свой жаркий Хьюстон в самом начале октября, пробыв в Москве где-то два месяца. Как я уже писал, тётушка моя была худа и моложава, совсем не походив на пенсионерку, чем она сильно гордилась: она постоянно ходила в бассейн, и себя не распускала. Может поэтому она и нравилась моим друзьям-художникам. И, я думаю, если бы не её, так сказать, воцерковлённость, то она бы вела более свободный образ жизни. Своего внутреннего «скорпиона» она держала в, так сказать, жёстких рукавицах. Хорошо это было или не очень, судить не буду. Может это и хорошо, а может и плохо. Мужики к ней тянулись, но она после журналиста Игоря Николаевича так и осталась одна, и никаких молодых любовников не заводила, хотя вполне могла бы раз в недельку расслабляться. Пишу это с неким сарказмом, так как не вижу в нормальном эросе ничего дурного. Лично по мне, - пить водку, - это намного хуже. И тётушку в то время сильно спасали её постоянные занятия иконописью. Видимо, иконопись с мужиками никак нельзя было сочетать и, возможно, она была права. А вот водку употреблять раз в неделю как-бы было можно, и она это себе позволяла. Со временем тётушка перешла на менее вредный коньяк, и от водки полностью отказалась. Стать же полностью трезвенницей моя тётушка даже и не пыталась, ибо считала это глупостью; и когда я перестал пить, она на меня начала смотреть как на «больного». И, увы, она была права…

                И в тот же период у меня началась какая-то странная аллергия, коя мне никогда не была свойственна: на щеках появились красные пятна. С чем это было связано?.. Скорей всего с тем, что я начал слишком сытно питаться: Марго меня баловала, покупала дорогие вкусные салаты в тогдашнем крылатском супермаркете «Диета». Я их по вечерам активно кушал и даже начал набирать вес. Раньше же я питался скромно, довольствуясь малым, и чревоугодием я никогда не страдал, часто испытывая если не сильный голод, то какую-то пустоту в животе. Потом эти красные пятна так же неожиданно исчезли, и я как-то успокоился. Моё лицо мне было дорого, и я всегда был немного нарциссом, о чём и свидетельствует название моих мемуаров. Так постепенно мой молодой организм адаптировался к новым условиям жизни в Крылатском, и к хорошей еде. Это не то чтобы я никогда до этого хорошо не питался. Нет, конечно! В детстве я нормально и вкусно питался, и даже каждое утро, мне мой любящий папа делал в соковыжималке морковно-яблочный сок. Это потом, оказавшись в Москве, в драматичные перестроечные годы, я, можно сказать, немного недоедал. Наверное, это было даже полезно, и моя худоба делала меня более стойким к тяготам жизни художника. И самой приятной едой был какой-нибудь салатик с яйцом в кафе, при ресторане «Прага»; или пельмени, съеденные в замечательной пельменной на улице Герцена, которая располагалась рядом с театром Маяковского; или ачма в грузинском центре на Арбате, ну и так далее. Были хорошие дни, когда я был сыт и всем доволен! Но, опять же, еда не являлась для меня чем-то важным. Гораздо важней были сигареты и алкоголь: пить какую-то бормотуху я не желал, как и курить сигареты «Дымок» без фильтра. И здесь мне не повезло, и именно на мои молодые годы пришлись все эти катаклизмы, когда и сигареты вдруг стали дефицитом и алкоголь был очень плохого качества. Это я пишу про конец 80-ых и начало 90-ых. А потом всё как-то наладилось, и жить стало лучше и жить стало если не веселей, то гораздо сытней…

                Возможно, я иногда повторяюсь и пишу то, про что уже писал. А с другой стороны, почему бы опять не повториться?.. В общем, моя жизнь резко изменилась. Прошло ровно двенадцать лет с тех пор, как я впервые вышел на Арбат, в конце лета 1987 года, и когда у меня началась жизнь свободного художника. А это годовой цикл Юпитера, как сказали бы астрологи, и это, как правило, связано с сильными изменениями в жизни. И всё так и было: я уже рисовал совсем другие картинки и я, можно сказать, сильно разочаровался в жизни художника, не видя в этом никакой для себя перспективы, и всё это у меня стало вызывать если не антипатию, то какое-то равнодушие. Между мной 21-летним, полным надежд, юношей и мной 33-летним молодым человеком - зияла пропасть. Хотя моё Я оставалось моим же, и никто его не подменивал. Опять же, кто его знает?.. Может, и в самом деле, его подменили, и в моё тело вселилась другая сущность: я в очередной раз напился, и пока я был где-то там, в низшем астрале с демонами, на свободное место прибежало другое Я… Или же, происходит постепенный процесс: одно наше Я как-бы съеживается за 12 лет, а на его месте начинает расти другое Я. И так, каждые двенадцать лет мы полностью меняемся. Хотя что-то, несомненно, остаётся постоянным. Мы не можем сильно изменить свою походку, да и голос наш если меняется, то не сильно. А отсчёт этого цикла я бы начал с девяти лет. Девять – двадцать один – тридцать три – сорок пять – пятьдесят семь… Почему именно с девяти лет?.. А не с двенадцати или с семи?.. Не знаю. Это мне так кажется, да и это я вижу на собственной жизни. Именно в девять лет меня мой папа отдал на плавание, и это было таким вот окончанием моего раннего детства. Опять же, не надо на эту тему слишком сильно заморачиваться и пытаться в этом найти какую-то там закономерность. Жизнь намного сложней устроена: и у кого-то работают 12-летние циклы, у кого-то 7-летние циклы, а кто-то вообще мало меняется, пребывая в глупом состоянии всю свою жизнь…