Сойти с ума! От любви

      Мария Фёдоровна или просто Маша работала редактором в одном из крупных издательств. Это было  ещё  в докомпьютерную эру!  Поэтому перед ней на столе лежал оригинал какого-то учебника и вёрстка, да ручка с карандашом.
     Скоро обеденный перерыв и она, как всегда, пойдёт в столовую напротив, где дёшево и сносно кормят. Всегдашним попутчиком и слушателем её лирических откровений был коллега по редакторскому цеху Александр Ильич или просто Саша. И это был не просто выбор, чтобы поесть с кем-то  -  Маша выбрала одного из лучших в их профессиональном  кругу. Он имел два высших образования, слыл эрудитом и остряком, играя когда-то в КВН на ТВ, и ко всему добавлялось, как приправа для улучшения вкуса, еврейское происхождение. Посему Александр Ильич женскую натуру знал, любил и всегда, с его слов, “желал”, невзирая на высокий IQ! . Да, и женщины баловали его неистребимым кокетством!

Но на Машу он смотрел лишь, как на объект исследования человеческой породы.
     Она была из старинного дворянского рода, который уже иссяк к описываемому моменту: московскую ветвь представляла собой сама  Мария, да  матушка её,  Ирина Измайловна. А уж кто там живёт во Франции или ещё дальше никому не ведомо было!

По мнению коллег женского пола, Маша была некрасива, но мужчин притягивала чем-то особым. Правда, и мужчины эти были особые, из богемной среды  -  обычные на неё вряд бы взглянули.

Лицо бледное до прозрачной синевы; крупные карие глаза ещё более увеличивали очки с толстыми стёклами;  губы, которые, если рассматривать отдельно от всего, были привлекательны, всегда красные и влажные, но на иссиня-белой коже они смотрелись зловеще и вызывающе;  да, чёрные волосы с белой полоской пробора  -  вот и весь портрет.
   Но фигура и одежда не ладили с образом дворянки, хотя и в прошлом! Непропорциональное туловище, где конечности и верхние, и нижние были слишком коротки,  что и создавало уродливый образ.
    Вдобавок Маша обладала большой, полной грудью максимального размера, которая свешивалась до пояса, зрительно увеличивая тело, и без того длинное! Но несмотря на преобладание  геометрии в фигуре, грудь всё же являлась самым сильным аргументом в пользу женщины и  её борьбе за внимание противоположного пола!

Жила Мария вместе с матушкой, так она её называла, в квартире старинного особняка в одном из московских дворов Садового кольца.
    И именно Ирина Измайловна представляла собой образ той эпохи, которую когда-то так пОлно описали классики.

Маше было тридцать три. А сколько маме -  трудно определить!
    Её предки последним, прощальным штрихом запечатлели портрет, как привет из прошлого:
 милейшее с нежным, естественным румянцем лицо; василькового цвета глаза; маленький ротик; светлые волосы в аккуратной причёске и округлая фигура, чуть полноватая, но уютная и женственная, завершала образ вечно молодой женщины. Лет ей было шестьдесят!
   И во что бы не была одета Ирина Измайловна, всегда на плечах огромная шаль, цвет которой зависел от времени года. Зимой, вязаная и  под цвет глаз; весной, ажурная, белая; летом, шёлковая, цвета золота и с кистями; осенью, цветная, шерстяная. Шаль  -  это её игра с природой: кто кого, кто краше?!

Она нигде и никогда официально  не работала. Но вязала на заказ всё - от шарфика до пальто на шёлковой подкладке! От заказов отбоя не было!

 Ирина Измайловна была дочерью Тамбовского помещика, который держал дом в Москве, где сейчас и разместились многочисленные коммуналки, и где жили мать и дочь, правда, в разных концах длинного коридора.   

Саша часто туда захаживал  -  было любопытно смотреть на женщин:  одна из которых держала  статус, данный фактом рождения; другая же - растворилась в непонятном ей мире и стала тенью на стене от окружающих фигур.

Свою нехитрую судьбу она ведала Саше, а он нам!
     Жизнь пошла у Маши не так, как у всех, с шестнадцати лет. Как-то, учась в десятом классе, шла она домой после уроков. Дорога проходила по широкому московскому проспекту со стеной домов сталинской постройки, в которых ниже первых этажей находились полуподвалы. В одном из них светилось окно. Машка прыгнула в яму перед грязно-пыльным оконцем и прилипла к стеклу, любопытствуя.


   А там, за стеклом  горела огромная печь, и два мужика с бородами вытаскивали из её  нутра поддон с фигурками. Маша замерла от живой картины, где  был огонь да действо мужских фигур, больших и сильных, в рубахах навыпуск  и лентой на лбу!

Один из них оглянулся на окно и удивился полудетскому, сплющенному лицу, прилипшему к стеклу.  Рассмеявшись, махнул рукой, приглашая в мастерскую - подвал так назывался. Творили и ваяли здесь скульпторы, уже известные в культурной среде.


С этого самого момента началась  Машина жизнь с самой  настоящей богемой!
   После школы она, размахивая портфелем, со всех ног бежала в этот  - прокуренный, пахнущий и сигаретами, и папиросами; и водкой, и ромом;  сырой глиной, и дорогим одеколоном  -  мужской приют, разгоряченных работой и печью, тел!

Кого там только на было! Художники, скульпторы, музыканты, актёры, да весь  околобогемный люд! Женщины - редкость в подвале, а натурщицы - всегда пожалуйста!  Всем, как вдохновение, и, вроде, баловства с рисунком натуры!

Вот в этом творческом  вертепе училась дальше жить, развивалась, набиралась опыта “наша Машуля”, так её называли и гости, и хозяева.

Она готовила закусь, накрывала столы, встречала-провожала  гостей, убирала и позировала  -  всё это, уже не один год!
    И как-то, в день её восемнадцатилетия один из скульпторов и хозяин мастерской  -  самый старший, самый привлекательный и талантливый -  сделал ей предложение руки и сердца. Но оригинальным способом! Налил  в стакан водки и начал речь, как тост:

”Наша Машуля”! Не хочу “нашей”  -  хочу моей! Марусей! Пусть всё останется, как есть: готовить, убирать, любить - но не здесь, а у меня! Изгадили мы, “старики”, твою детскую душу  -  грех на нас! С грехом негоже жить! А из тебя  ещё можно что-то слепить.
Ну, что, Маруся, будем жить как положено  -  вдвоем?“
Он исподлобья посмотрел на Машу, желая видеть радость и благодарность на лице.

Ха-ха! Какая там радость! “Наша Машуля”, влив в себя стакан спиртного, выкрикнула : “Я ещё подумаю, дорогой! Вас много, а я одна и уборщица, и любовница!”

   И это было бомбой - вот так, с грубой небрежностью ответить знаменитому скульптору? Да ещё при друзьях, гостях! И… наступила тишина, но не надолго. А дальше! Всё, как обычно! Зазвенели  стаканы, зачавкали рты, жуя жареную картошку с салом, зажурчали  разговоры, перебиваемые мужским гоготанием… И никто уже не помнил, что там было минуту назад, считая это очередным розыгрышем мастера!


 Много позже, уже в описываемое время, Александр Ильич спрашивал её - почему так? Почему? Ответа не было! Оставалось лишь  предполагать, что  это была реакция на обиду за ту внезапную взрослую жизнь среди  мужчин, где ей пришлась стать  женщиной, не успев преобразиться из девочки  в юную девушку.  Психика такого стремительного прыжка не выдержала! И, как говорила её мама: “Маша наказала и себя и того, с кого всё началось, и кто впервые “рукой поманил”!

Сама же Маша вспоминала эти далёкие эпизоды с сигаретой во рту и  застывшим, как маска,  бесслезным лицом, не вдаваясь в подробности, избегая объяснений.
Александр Ильич, пересказывая услышанное, содрогался от воображаемых  картин, а вся редакция - от его реакции! Коллеги побаиваться стали её, будто Машка могла их заразить чем-то стыдно-постыдным!


…  Шло время…  Ирина Измайловна старела  -  Мария Фёдоровна взрослела и становилась печальнее. Глаза не сияли блеском молодости и надежды, кожа на лице стала более тонкой и более голубой от виднеющихся жилок. а характер - отвратительнее  - циничный и злобный!
    Ко всему ещё и причудничила: ходила в красных колготках и ярком платье в клетку, как подросток. А ведь под сорок уже!

Но жизнь её не изменилась: днём на работе - Мария Фёдоровна;  вечером в подвале - “наша Маша”, где дефилировала почти в неглиже: лифчик да платок на бёдрах! Но лицо! Его выражение? Мёртвая маска! Кто видел пугался!
   Не пугался лишь мастер! Он смотрел на неё пустым, а иногда полным разочарования взглядом. Ни он, ни она не упоминали тот случай никогда.


И как-то к концу весны всё изменилось…
     Вместе с маем, цветущими клумбами и кустами на городских бульварах   преобразилась и Маша! Улыбка появилась, а бледность лица приобрела зефирный, нежно-розовый цвет.. Алые колготки заменились на телесные; а платья  -  от “в горошек” до “в полоску” - стали стильными и модными.

Машка ничего не скрывала, особенно от Саши!

      “ Да, влюбилась!
Сразу, как увидела его! Он пришёл в мастерскую показать свои иллюстрации к книге. А я, как всегда, в фартуке и без ничего! И что-то не по себе стало… Дура есть дура! Было б что показывать престарелой девочке!  Схватила чью-то рабочую рубаху, накинула, не забыв распустить волосы. И… замерла!
        Передо мной стоял он  -   красивый, с нежным цветом лица, но суровым, твёрдо сжатым ртом и таким же взглядом  -  глядел на меня оценивающе, рассматривая всю, как кусок глины для лепки.
Представился  Алексеем или Алёшей! И, продолжая разглядывать, предложил позировать ему голой и в фартуке! Да, чтоб волосы струились! 
    Сашка! Что ты вытаращился! Конечно, я согласилась! Он такой! Такой! Слов нет!  Актёр из немого кино!
  Согласилась я! “

Всё это взахлёб  рассказывалось Саше! А он нам! И весь коллектив  порциями, подобно ежедневной чашке кофе, с удовольствием поглощал информацию. Но что-то в ней смущало и не давало повода для хорошего прогноза на будущее!

Перво-наперво, Машкин возлюбленный был женат и имел детей  -  серьёзный довод! Второе, он твёрдо стоял на ногах  -  художник-оформитель а крупном издательстве. Зачем ему осложнения?! И это настораживало!  И ещё, он  знал о ней всё от друзей-скульпторов и вряд ли ему это нравилось!

     Со слов Маши, это был мужчина   с симпатичной внешностью, но образованный. Алексей и рисовал  иллюстрации в книгах, и их же писал. В нём и в жизни присутствовала некая парность -  два в одном! Строгий внешний вид с галстуком и вельветовые брюки; немногословность, серьёзность и тяга к богемной свободе …

Видел Алексей неравнодушие к нему Маши - сразу же увидел! И … сдерживать себя не стал!  А  в первый же день сеанса, где она не сидела, не лежала, а стояла возле стула голой до фартука, подошёл сзади и… “взял” её без слов, без ласк, как кистью мазнул по плакату или мягкой глиной швырнул о поднос.
  А она, будто в первый раз, задрожала, но не от холода, а от желания его любить…

Так начался Машкин роман. Она, наконец, была счастлива! Когда-то та девочка из подвала в свои шестнадцать-восемнадцать не успела узнать, что такое симпатия, влечение, робость, страсть, любовь - и всё это может быть к одному-единственному! Сейчас же, наконец, вдохнула аромат чувств, который дурманил, кружил голову, делая тело невесомым!
   Стала она добрее и мягче. Даже мама её вздрагивала с непривычки, когда дочь звонила, идя с работы, и спрашивала, что купить! Невидаль!
   Коллеги стали находить её привлекательной вопреки реальности. Машка порхала, как стрекоза  -  на бабочку всё же не была похожа!


Так называемые, встречи “а'-ля романтик” случались в обеденный перерыв и у того и у другого в Машкиной комнате. Благо,  работали рядом!  И целый час их! Законный!
   Маша заранее прибегала. Готовила по привычке закусь; ставила на серебряный поднос хрустальные фужеры, правда, пили они водочку, грамм по 50; фрукты. Накидывала, не прикрывая роскошную грудь, пеньюар фиолетового цвета в кружевах, и, самое главное, распускала волосы по пояс, как он любил. Не Машка  -  а Маха у Гойи!  Она была счастлива: красива, как всякая любящая женщина, да ещё впридачу  целый час впереди и только её!

На работе Саша её прикрывал, хотя все, от вахтера до главного, знали эти хитрости! Не факт, что и другие пользовались перерывом  на обед как должно! Но все делали вид!...

“Выездные” свидания продолжались всё лето, как и сеансы с натурщицей. Ближе  к осени Алексей стал приезжать реже, но по расписанию - по субботам. В этот день он сына отвозил в бассейн на полтора часа. И надо было ухитриться успеть приехать, выпить-закусить, а на “десерт” Машкино  тело.
      Свидания вошли в ритм их жизни: у него - поездка из семьи с сыном; у неё - суббота, как у всех,  будто бы в семье!
        Ирина Измайловна, чтобы не мешать, тоже исполняла субботний ритуал  -  ездила на рынок за парным мясом и свежим молоком. Но, уезжая, говорила дочери:” Странно! Молодой человек ухаживает за тобой давно, а ни цветов, ни конфет или хотя бы плитки шоколада не дарит!  Как-то это,  Маша, не романтично и скучно! “


Приближался Новый год - семейный праздник! Но накануне, 30 декабря весь трудовой народ с энтузиазмом провожал Старый, так сказать, на рабочих местах!
     Редакция полным составом, не изменяя традициям, собралась за накрытыми столами - кто что принёс!  Это был миг всеобщего единения и понимания! Звенели стаканы, поедались бутерброды, говорились лишь приятные речи, и… всё хорошее виделось впереди!..

Коллективное веселье прервал телефонный звонок! Звонил Алексей Маше. Быстро поговорив, она засобиралась, сказав Саше, что Алёша приедет к ней именно сегодня, сейчас!  Чмокнув друга в щечку, счастливая буквально полетела на свидание.



Машка, как на забеге лошадей, примчалась домой фаворитом! В темпе, насвистывая какой-то вальсок, спрятала разбросанные вещи в комод, откинула покрывало с огромной старинной кровати, как бы приглашая прилечь и расслабиться,
но, самое главное, надела новый пеньюар прозрачно-телесного цвета. Она подошла к зеркалу, от пола до потолка, и увидела отражение женщины, не сказать красавицы, а необыкновенной, сошедшей с полотен итальянских мастеров эпохи Ренессанса. Маша улыбнулась этому образу, любуясь и восхищаясь!
      “Как хорошо, что он придёт скоро! “- подумалось ей, чувствуя всеми клетками нервную дрожь ожидания.

Раздался звонок, но не три - ей, а один - соседям!
     Алексей вошёл, сказав, что, как всегда, перепутал звонки. Быстро поцеловал Марию в щеку, оглядел стол с шампанским, раскрытую кровать, скользнув беглым взглядом по пеньюару хозяйки.
      “Маня, я на минуту! Машина внизу ждёт с водителем! Выделили на сегодня, как премию к Новому году! Заскочил поздравить! Давай по-быстрому! Мне ещё на рынок надо. Список, как простыня, с собой. Ну, давай-давай! Что ты стоишь! В темпе-темпе! “ - спешно проговаривал он слова, развязывая галстук. Скинул пиджак и, стоя в рубашке и приспущенных брюках, продолжал:” Машка, ты, что, как неживая! Ну! Сказку помнишь! А ну ! Повернись к лесу передом  -  ко мне задом.” Он развернул её, и она увидела и себя,  и его в зеркале! На неё смотрела та Маша, которая “наша”, из подвала - полуголая, некрасивая  -  утешительница мужского “хочу”.
       А сзади  -   ещё более некрасивое лицо его! Ей показалось, что это и не он вовсе, а кто-то другой, волосатый и бородатый!
        Всматриваясь в отражение, ритмично покачиваясь, Машка вдруг услышала звук, звонкий такой, металлический. И он создавал ритмическую гармонию движениям: “Дзинь-дзинь! Дзинь-дзинь!” А тело отвечало ему в такт покачиванием бёдер и головы.
 
         “Что это? Откуда такой назойливый звук в голове? “ Она пыталась вслушаться, понять, раздражаясь перезвонам. Звук стал вибрировать, голова затряслась, и откуда-то, прорывая завесу шума, раздался  голос: “ Маруся,  побегу я! “
Она выпрямилась, оглянулась, с беспокойством ища то, что её преследовало  звоном в ушах и голове.

       Перед ней стоял Алексей, одной рукой держа приспущенные брюки, другой - связку ключей из кармана!
“Вот, что звенело! Ключи в кармане!“ - медленно подумалось Маше. Звон до сих пор колебался волнами в её ушах, а комната качалась в ритме, как и голова!..
       “Пока! Я прихвачу парочку бутербродов, да водителю! С Новым годом, Машка! Беги в душ! “ - с этими словами он исчез, как и появился!


Она оглядела пустоту. “А был ли он?  Или кто? “ - крутились вопросы. Тело её, час назад так ждущее ласки, было напряжённым, чужим.
Взгляд остановился на зеркале. Оно  всё видит, всё знает! Маша внимательно присмотрелась. А там кто? Её не было! На неё смотрела та, шестнадцатилетняя, из подвала…и опять  в фартуке! Машка дотронулась до кружев на пеньюаре. Зачем это? Стала быстро  снимать, обрывая куски нежной ткани. Оставшись голой, повязала платком бёдра.
       И вдруг…  послышался знакомый дребезжащий металлический звук: “Дзынь-дзынь! Дзынь-дзынь!” Она закрыла уши  - вновь открыла! Опять этот ритм… Тело её отдалось на звук, голова задергалась, помогая… Машка прикрыла глаза, вспоминая и Алексея, и Мастера из того, давнего времени. Звук отчаянно скреб сердце, убивая  своим “холодным металлом” душу!
         Она на минуту очнулась, оглядела комнату  -  пусто! И побежала, как есть голая, в комнату матери. Там  нет её, мамы, но есть коробка со снотворным! Вот они! Она схватила пачку! В ушах стоял звук, перед глазами - связка ключей! Откуда?! Нет же Алёшки! А тело и без него работает любовью!
 “Пей, пей! Всю коробку! “ - кричала она, заглушая звон.


 Скорая помощь приехала быстро. Мама вызвала!
      Машку вынес на руках молодой доктор. Тело было прикрыто голубой новогодней шалью Ирины Измайловны; длинные, чёрные волосы касались земли…
        Доктор подошёл к машине.  “Давай, гони в Кащенко! Дурёха перед Новым годом таблеток наглоталась! А смотри  -  какая красавица! Богиня! “
        Машина, включив сирену, помчалась, разрезая праздничный гомон, в психиатрическую клинику!


А во дворе Машиного дома, под её окнами дворник металлическим скребком убирал лёд…
 “Дзинь-Дзинь! Дзинь-Дзинь! “.
Звук разносился по двору, уже никому не мешая…


***   ***  ***
Автор - не главная героиня, но она явилась юной свидетельницей этой истории

***   ***  ***
Коллаж сделан сыном, используя снимки  произведений из керамики, выполненных моей племянницей