День чекиста

Пять лет назад.

Есть в календаре даты, которые заставляют не только чествовать, но и вспоминать.
В день чекиста память невольно возвращается к суровой зиме 1919 года в Петрограде.
 За громкими декретами о спасении «народного достояния» тогда разворачивалась иная, теневая драма — драма беззакония и расхищения.
 Под предлогом революционной необходимости и классовой борьбы происходило методичное ограбление культуры, циничное и наглое.

Это был не хаотичный мародёр, а система. Комиссии, вооружённые мандатами, являлись в ещё тёплые квартиры бывших коллекционеров, в наспех опечатанные дворцовые хранилища и даже в музейные фонды.
Говорили о реквизиции, о национализации, о спасении от белогвардейцев.
А на деле — обыскивали, изымали, грузили в чёрные дроги.
 Серебряные сервизы, старинные иконы, миниатюры, архивы, живопись…
Всё, что могло стать валютой для молодой республики, отчаянно нуждавшейся в золоте и хлебе, объявлялось «буржуазным излишеством».

Но самым горьким символом той эпохи стали, пожалуй, императорские пасхальные яйца — шедевры Карла Фаберже.
Несколько из них, национализированные и учтённые на бумаге, в тот лихой год бесследно канули в пучину.
 «Необходимое» яйцо из тёмного нефрита, «Лавровое дерево» с его хрупкой механической птичкой — их следы обрываются именно в петроградской смуте 1919-го.
Они не сгорели в пожаре войны — они исчезли.
 Скорее всего, тихо, без всяких описей, перешли из холодных сейфов Гохрана в карманы тех, кто обладал властью и безнаказанностью.
 Они стали добычей не войны, а крысятничества под знамёнами революции.

Это была особая форма вандализма — рациональная, циничная, прикрытая идеологией.
 Государство, объявившее себя наследником всей культуры, само стало её главным расхитителем.
И за сухими строчками архивных дел о «передаче в Гохран» или «изъятии в порядке реквизиции» проступают иные смыслы: частные коллекции, разорённые в одну ночь; музеи, ограбленные теми, кто был призван их охранять; ящики с бесценными реликвиями, уплывающие за границу в обмен на станки и паровозы.

Память об этом — не просто историческая справка.
Это напоминание о хрупкости красоты перед лицом грубой силы и о том, как легко высокая идея превращается в прикрытие для самого банального, низменного грабежа.
 Петроградская зима 1919 года навсегда останется в истории русской культуры не только временем голода и разрухи, но и временем, когда её душа была предана теми, кто клялся её спасти.