От Эпштейна с любовью

Прогулка. 8 марта. Санкт-Петербург

Виктор Летний вышел из парадной в полдень.
Солнце висело над городом бледным пятном, как будто ему неловко было светить в этот день. Питер дышал сыростью и отложенным дождём — тем самым, который всегда «вот-вот», как обещания, как извинения, как уважение на словах.

На нём была чёрная футболка.
Фото; принт — самодовольное улыбающееся еба*о Эпштейна с лёгким прищуром озорства, который как бы намекает что знает о твоих грязных делах больше чем кто либо.
Ниже подпись от самого маэстро.
И под подписью — крупно, жирно, без шансов отвернуться:
надпись крупным шрифтом JEFFREY EPSTEIN.

Футболка была сделана нарочно. Не как шутка. Как манифест.

Летний шёл и ухмылялся. Сегодня восьмое марта — день, когда город делает вид, что любит женщин. День феминистской повестки, wlw ,лозунгов, ненависти к «мужской сути», картонных плакатов с правильными словами и одинаковыми лицами. Марсово поле уже гудело.

Он вошёл в толпу, как заноза в задницу фем сообщества.

Сначала — тишина.
Потом — взгляды.

Виктор видел, как у них внутри что-то пригорает.
Что это?
Какого ***?
Он не может быть здесь.
Он что, издевается?
Это правокация.

Улыбка Эпштейна на груди смотрела спокойно. Самодовольно. Как будто всё это уже было, и ещё будет.

— Это что за ***ня?.. — прошипела девушка с розовыми волосами, в худи «Мой выбор».
Нет, это не просто ***ня. Это плевок. Это насилие. Это вторжение.

Летний повернулся к ней. Улыбнулся.
— Нет. Просто напоминаю.

И в этот момент внутри них прорвало.

Он улыбается.
Он не боится.
Он стебёт их.
Он — воплощение того, что мы ненавидим.
Мужская суть. Цинизм. Насмешка.
Надо стереть.

Плакаты закачались. Воздух стал густым.
— Насильник!
— Педофил!
— Позор!

Девка с плакатом «Мужчины — зло» сорвалась первой.
— Ты — причина наших слёз! — орала она, и сама не понимала, почему у неё дрожат руки.
Почему он всё ещё стоит? Почему не съёбывает?

— Да, — кивнул Летний. — Я — всё это. А вы — зрители. Смотрите внимательно.

Сумка с шлепком прилетела в лицо.
Ногти — впились больно в щёку.
Кровь пошла по коже, по ткани, по буквам ДЖЕФФРИ ЭПШТЕЙН, размазываясь, как жир по стеклу.
Пинок в пах.
Плевок в глаза.

Почему он улыбается?!
Почему ему похуй?!
Он должен сломаться!
Он должен плакать!

А он ржал.

Громко. Глупо. По летнему.
Ржал так, что из глаз текли слёзы, смешиваясь с кровью.
Всё ебло в синяках, губы разбиты, зубы жёлтые, улыбка — шире, чем прежде.
Он коцался, падал, поднимался, снова ловил удары — и смеялся, как будто это лучший день в году.
И казалось что сам Эпштейн на футболке наслаждается происходящим.

Он наслаждается.
Он питается этим.
Это неправильно.
Это пугает.

Толпа била уже не за лозунги.
Била за собственную ненависть.
За то, что кто-то посмел быть зеркалом, а не покаянной тряпкой.

Полиция влезла, как всегда, поздно и без смысла. Его оттащили, оформили, посадили на лавку.

— Ты еба*утый, — сказал дежурный.

Летний сплюнул кровь.
— Нет. Я писатель постиронии. Я — маршрут. По мне ходят туда, куда сами боятся смотреть.

Его отпустили.

Он вернулся в подвал. Снял футболку. Положил на стул.
Фото. Подпись. Имя. Всё в крови, слюне, грязи.

Виктор посмотрел на лицо Джефа как на лицо лучшего друга и снова улыбнулся.

Завтра он наденет эту футболку снова.

Потому что маршрут не кончается.
Потому что правда — не лозунг.
Правда — это то, от чего тошнит.

И Виктор Летний — тот, кто заставляет блевать,
улыбаясь во всё еба*о.


---