***

Сказка про Трошку-недоброжелателя и Василису

В избе на краю деревни жила Василиса, мастерица на все руки. И был у неё, как у всякой хозяйки, свой домовой. Звали его Трошка. Но недобрый он был, с самого начала.

Поселился он не по любви к дому, а по злобе на весь белый свет. Бородка у него была из ёршика колючего, глаза — как два тлеющих уголька, а смешок — словно скрип несмазанной телеги. И всё ему в Василисе было не по нраву: и песни её слишком звонкие, и гости частые, и смех, что будто солнечные зайчики по стенам скакал.

Не ворчал он, а притворялся добряком, вот как:

Придут к Василисе подруги — посоветоваться, поплакаться или порадоваться. Трошка, невидимкой у печки присядет и нашептывать начнёт.
Одной: «А правда, жених твой что-то часто в город отлучается… Не иначе там другая».
Другой: «Да на тебя мать твоя совсем внимания не обращает, всё на сестрёнку…»
И от этого искривлялось настроение в подружках, а ссоры межд ними расцветали, как чертополох, а Трошка потирал ручонки — питался он раздорами, как моль платьем, советчик ядовитый.

Видит — Василиса пирог для свадьбы соседской собирается печь старается. Ночью Трошка в муку щепотку горькой полыни подмешает, да так ловко, что не заметишь. Утром пирог красив, а на вкус — горечь непонятная. Василиса в слёзы, стыд. А Трошка в углу довольный: «Вот, потише теперь, не до песен».
Вышьет Василиса полотенце дивной красоты — на продажу. Трошка ночью шёлковую ниточку самую главную, «счастливую», надкусит да выдерет. Полотенце вроде цело, а сияния в нём нет, и покупатель, заметив изъян, не берёт. «Ну что ж, — вздыхала Василиса, — видно, не судьба». А это не судьба, это Трошка.

Но самым страшным его оружием были не пакости, а слова, обёрнутые в дружбу.

Когда Василиса грустила, он являлся ей невидимым шёпотом в самой голове, под маской «внутреннего голоса», который будто желал ей добра:

«Ох, Василисушка, куда ты лезешь? Лучше сиди в своей горнице, тихо да мирно. Мир-то жестокий, людишки все завистливые. Кто тебе правду скажет? Только я, твой домовой, тебя и берегу от худого».

И верила ему Василиса. Стала тише, пугливее. Подруг от себя отдаляла («Насплетничают ещё»), от новых дел отказывалась («У меня не выйдет, Трошка прав»).
Изба опустела, померкла. Только тени в углах шевелились — это Трошка, сытый и довольный, властвовал в своём царстве одиночества.

А спасла Василису обычная кошка, Мурёнка.

Зверь она была простой, домового не боялась и лжи не понимала. Видела, как тоскует хозяйка. И однажды, когда Трошка в очередной раз нашептывал Василисе: «Никому не нужна ты, никому не интересна», — Мурёнка прыгнула на ту самую печную заслонку, где Трошка любил сидеть, да как зашипит, шерсть дыбом!

Василиса вздрогнула — и впервые увидела домового —заметить успела, как от печи тень короткая и корявая метнулась. Вместо  прежнего шёпота раздался злобный, тонкий визг. И поняла вдруг: тот, кто шепчет «никому ты не нужна», сам и делает так, чтобы это стало правдой. Тот, кто называет себя хранителем, выстраивает вокруг тебя тюрьму.

Не стала она с домовым битву устраивать. Поступила мудрее.

На следующий день распахнула настежь все окна, позвала старых подруг, достала самое дорогое вино и начала громко, на весь дом, рассказывать о своей новой мечте — учиться мастерству в городе. Смех, свет, гомон вернулись в избу. Трошка метался по углам, шипел, но сила его таяла на глазах — он не мог питаться радостью.

А под конец вечера Василиса взяла мисочку, куда раньше молоко для домового ставила, и сказала громко, чтобы невидимый слушатель услышал:
«Кто в этом доме со мной и светом — тому и место. А кто тьму да уныние сеет — тому здесь больше не жить. Не по праву зла, а по праву хозяина».

И бросила пустую мисочку в горящую печь.

Раздался тихий, обиженный визг — и в трубу вылетела чёрная искра. Это ушёл Трошка. В доме стало светло, тихо и по-настоящему уютно.
А Василиса выучилась на мастерицу и с тех пор всегда помнила:
Самый опасный недоброжелатель — не тот, что в лицо бранится, а тот, что живёт за печкой твоего доверия и шепчет, будто от твоего имени, слова страха да одиночества. И этого «домового» нужно выметать из души без жалости, одним решительным словом правды.