Неспящие. Глава 10 Предатель

Дэвид молчал. Молчал зло. Отвернувшись к окну, он невидящим взглядом смотрел на верхушки деревьев бескрайнего, дикого леса, проклиная работу, предавшего его Фра и судьбу так подло его подставившую; никогда не стоял он меж двух наковален, никогда ситуация не представлялась ему настолько унылой и безнадёжной. И ещё Алекса. О, да... Алекса он винил больше всех остальных.

«Какая же ты всё-таки сволочь, — думал Дэвид, раздражаясь всё больше на бывшего друга. — Почему один желает тебе смерти, другой хочет спасти? Почему вообще кто-то тобой интересуется? Как, — зловонный поток отборного мата обрушился на воображаемую голову Алекса, — так случилось, что белая обезьяна снова меня обошла?»

Дэвид боялся. Боялся того, что его наниматель узнает, как он облажался и сделает выводы. Шестнадцать лет в Доме Развития и пять лет в конторе приучили его не доверять добродушию сильных. Строгое разделение по цветам позволяло вышестоящим обращаться с неровней по настроению и многие и, конечно, он сам, этим пользовались.

Возможно, Дэвид 26ЗД-Д22-Я16 и был неудачником, по несчастливой случайности, недобравшим до жёлтого статуса какого-то балла, но то, кем он не был точно – это самоубийцей. Опасность он чуял за милю. Вот и сейчас, мерзкое чувство страха, им овладевшее, творило с желудком неладное. Его тошнило. Он сглатывал ком, но завтрак, с упорством фанатика, всё время пытался сбежать из желудка.

— Кто-нибудь догадался взять с собою воды? — не глядя на чистильщиков, грубо бросил капрал.

Подавшая ему минералку рука, как и бутылка принадлежала Лешеку; вода в ней была подозрительно мутной. Дэвид брезгливо поморщился.

— Пьёшь как собака слюнявая, — буркнул он, делая тёплый глоток.

Лешек смолчал; забрав своё от капрала, он сунул бутылку в нагрудный карман и откинулся на сиденье. «Пусть я собака, — думал чистильщик, блаженно лыбясь в пространство, — зато руки мои не крови».

Простоватое лицо какое могло быть у молодого польского мельника лет двести назад, дурацкая, будто приклеенная к лицу, улыбка, маленькие, цвета тумана, глаза, – всё вместе взятое наводило на мысль о слабом уме двадцати девятилетнего синего Y-ка. Неповоротливый, неуклюжий, его держали за силу, исполнительность, незлобивость и полное отсутствие честолюбия.

Лешек не любил капрала; не потому, что тот получал удовольствие от насмешек над ним – на большее тот не решался, а потому, что, не задумываясь – и это случалось не раз, подымал свою руку на слабого. Сам он старался без особой нужды не рукоприкладствовать, быть, так сказать, «на подхвате» – придержать, покараулить, сопроводить куда скажут, а ещё лучше, разгрузить, отнести, сбегать в «Пони» за пивом.

 

Как тать в ночи крались мысли Дэвида к судьбоносному для него персонажу, неожиданно страшно, без его на то разрешения, вошедшего в его жизнь. Он понимал – маги от нечего делать не снисходят до зелёных капралов, ничего просто так не дают и не рискуют своей репутацией. То, что ему предложили выходило за рамки разумного.

«Если бы я захотел кого-то убрать, уж точно бы не устраивал прилюдную казнь. Можно ведь и по-тихому, в подворотне... или того проще, каплю специального яда в кофейный напиток, ну уж, на худой конец, укол зонтиком...»

Способов убить «по-тихому» так, чтобы смерть приписали несчастному случаю, Дэвид знал много. И пусть не он отдавал приказ, но нить чужой жизни обрывалась именно им, недооценённым, влачащим убогую жизнь зелёного чистильщика, YY-субъектом, «незаконнорождённым отпрыском мага», – так сказал ему незнакомец. Его металлический голос до сих пор звучал в его голове:

— Тебя обманули. Ты – маг…

Два дня назад, ошарашенный новостью Дэвид, не задумываясь ответил лукавому голосу: «Да». Теперь же...

Он невольно потрогал лежащий в кармане браслет как он очень надеялся уже мертвеца.

 

В ту ночь Дэвид не спал. Он чувствовал себя мальчиком, которого впервые в жизни, в туалете для Y-объектов, изнасиловал YY-учитель.

А как всё хорошо начиналось! В новенькой форме капрала он мчался по дистрикту на спец. самокате с мигалкой пугая спешащую на работу «зелёную шушеру». Все эти продавцы, технологи, воспитатели были не братья ему, капралу и чистильщику. А всё почему? Да потому, что все эти инженеры, учётчики в любой момент из кондитеров, прорабов и зубных техников могли превратиться в его подопечных со всеми вытекающими из их дела последствиями.

День выдался на редкость спокойным; они коротали время под запрещённое в рабочее время пиво, скабрезные анекдоты и хохот лужёных глоток. Лично он, почти трезвый, весь день резался в карты с Зямой и Гарри. Ничего не предвещало дальнейших, как гром с ясного неба, событий. Перед самым концом рабочего дня браслет на его руке тревожно запикал и голос Системы приказал ему выдвигаться на третий этаж.

Гадая о том, кто та крыса, что заложила их шефу, Дэвид шёл без охоты, ожидая от Филина, как минимум, взбучки и был весьма удивлён, когда Клиффорд YY-субъект, вместо положенной брани и угрозы потери капральской лицензии, любезно предложил ему сесть:

— Присаживайся Дэвид. В ногах правды нет.

Такая любезность не знавшего для чего быть любезным с нижестоящими шефа, напугала Дэвида больше, чем если бы тот наорал на него или даже, что тоже случалось, запустил в него стулом. Если бы Дэвид не знал, что Клиффорд тайный расист, второе, о чём он подумал бы, была б его чёрная задница.

— Прими мои поздравления. В твоём возрасте и уже капрал... не каждому так везёт. Я слышал, чистильщики тебя уважают.

— Скорее, боятся, — Дэвид нервно хихикнул.

— Что тоже не плохо и даже хорошо, ибо страх, — Клиффорд поднял вверх указательный палец правой руки, — единственное, что может удержать субъекта в рамках закона, — привычная для знавших шефа насмешка, на миг, появившись на бледном лице, тут же исчезла под маской приятия низшего. — Для тебя есть задание, вернее, два и оба секретных. Во-первых, послезавтра ты поздравишь нашего Алекса с днём создания. Знаю, знаю, это противоречит моему же правилу не выделять и не выделяться, но он такой лапочка..., — здесь Дэвид вздрогнул, что не укрылось от старого гея. — Я хочу, чтобы не только айтишники, но все отделы приняли в этом участие. Поработаешь ивент-менеджером.

— А второе? — голос капрала сделался хриплым.

— Нужно будет доставить посылку.

— Понятно.

— Дурак! — рявкнул шеф, становясь прежним собой. — Ничего тебе не понятно!

Что-то было не так. Подобная смена настроения, конечно, случалась, и не сказать, чтобы редко, но лишь у пьяного в зюзю шефа. Филин был трезв, и он продолжал наставлять:

— Врачом возьмёшь Алекса. Не спрашивай почему! Как доберётесь до места, вместе с посылкой, сбросишь и нашего именинника. Живого и невредимого! Всё понял?! — Дэвид кивнул. — По возвращении тебя будет ждать жёлтый статус, — Клиффорд хмуро смотрел как меняется лицо чистильщика: от удивлённого к понимающему и, наконец, беспредельно счастливому, и злая усмешка окрасила губы гея. — Франтишек и, как его, молчун ваш...

— Лешек?

— ...имя дурацкое. Да. Тоже полетят.

Дэвид собрался сказать, что лучше взять Гарри и Зяму, они моложе и с ними легче договориться, но передумал. Спорить с шефом, когда на кону его будущее, – себе дороже.

— Слушаюсь шеф.

 

К вечеру радость спала. Он так и не смог заснуть, раздумывая над тем в какую «херомантию» затащил его Филин. Под утро, уставший и злой, Дэвид услышал отчётливый голос:

— Алекса нужно убить.

Он так резко сел на кровати, что закружилась голова. Мысль, что от напряжения последних дней у него помутился рассудок, войдя в его голову, тут же отправилась дальше. Он никогда не замарывал себя излишней чувствительностью. Прихлопнуть ли бабочку или свернуть чью-то шею покрепче, для амбициозного чистильщика не имело значения. Вторая, трезвая мысль о прослушке, заставила его действовать.

— Свет.

Тут же зажглась потолочная люстра.

— Весь свет.

К люстре прибавились прикроватные бра и споты в кухонной зоне.

— Ты тратишь моё время.

Не обращая внимания, думая лишь о том, где и когда он мог так облажаться, что в его соте установили жучки, Дэвид, вставший с кровати в чём был – а был он в чём его создали, жадно осматривал комнату.

— Ты ничего не найдёшь.

— А если найду?

Сота была стандартной, чуть уже чем полагалось имеющим жёлтый статус, но вполне годной для жизни таких как он трудоголиков, пользующих её лишь как место для сна и то не каждую ночь. Он даже мебель не стал переставлять, а оставил как было: спальная зона – слева, кухонная – справа, два кресла, зелёный палас, телевизор и столик – посередине. За неполных шесть лет он сменил лишь цвет полотенец и постельного белья с зелёного на чёрный, и не потому, что тот ему нравился. Просто цвет был практичный.

Обыскав все возможные тайники и не найдя ничего похожего на умело запрятанную колонку, Дэвид задумался: «Если это не прослушка, тогда либо я сумасшедший, а это не так, либо...»

— Кто ты?

— Я тот, кому ты будешь подчиняться, — голос был недоволен тем обстоятельством, что его обладатель теряет с Дэвидом время.

Но Дэвид не был бы Дэвидом если бы он сдался вот так, не померившись членом с нахалом.

— С какой это стати?

Страшная боль обручем сковала голову чистильщика. Дэвид упал на колени прижимая ладони к вискам.

— Хватит! Я понял! Понял! Чего вы хотите?!

Боль не сразу оставила парня. Тот, кто её наводил либо наслаждался процессом, либо хорошо понимал психологию чистильщика – сильного, молодого пса должно сразу ломать, ломать жестоко и быстро без экивоков на возраст, – но, скорее всего, по примеру великих, невидимый некто делал два дела сразу.

Дэвид метался там, где упал, возле кресел, дико крича от разрывающей голову боли. «Aut Caesar, aut nihil»[1] – единственная татуировка на внутренней стороне предплечья горела огнём. Всё тело его горело огнём. Он словно попал в несуществующий ад, где несуществующие черти готовили из него жрадло. Когда пытка закончилась так же внезапно, как началась, он решил, что, не выдержав испытания, умер. Стало так хорошо...

— Ты убьёшь Алекса, — огненной плетью голос вернул его в явь.

Вся радость смерти мгновенно исчезла. Не смея подняться, не отрывая рук от переставшей болеть головы, он принялся объяснять почему желание говорившего не можно исполнить:

— Приказ был не убивать, а просто сбросить с вертушки. Со мной буду два надсмотрщика. Уверен, Филин поговорил с каждым. Они не дадут мне этого сделать.

— Уверен, ты что-нибудь придумаешь.

— А если я не смогу?

— Тогда тебе лучше самому перерезать себе горло, ибо я буду очень тобой недоволен.

— Филин меня убьёт..., — простонал чистильщик. — С одним молчуном я может и справлюсь, но с обоими... Фра... он такой правильный. А ещё Ян...

— На обратном пути скажи ему «Анна», и вся его правильность тут же исчезнет. С пилотом проблем не будет.

— А Лешек?

— Когда вернётесь, брось ему в пиво.

При этих словах на паласе, прямо из ниоткуда, появилась чёрного цвета пилюля. Дэвиду пришлось сесть, чтобы рассмотреть пилюлю как следует. Он поднял таблетку и поднёс её ближе к подсевшим от боли глазам. Невидимка, если и присутствовал в соте, то ничем не выдал себя.

«Неизвестный науке яд? — думал чистильщик, разглядывая блестящую поверхность дарующей смерть малышки, и сам же себе и ответил: — Да уж не обычный мышьяк, чьи следы в организме не найдёт лишь ленивый».

Затем он задал вопрос, который мучил его с тех пор, как всё поглотившая боль перестала терзать его голову:

— А что будет со мной, когда я всё сделаю?

Послышался тихий смех.

— А что бы ты хотел?

Дрожащими пальцами он коснулся размашисто выбитых слов на левом предплечье, ещё мальчишкой заученных им и ставших его девизом, и попросил то, что, при других обстоятельствах, никогда не посмел бы:

— Я хочу красный статус.

Хохот раздался под потолком. Испуганный собственной дерзостью, Дэвид зажмурил глаза и, в ожидании боли, снова схватился за голову. Но толи говоривший устал, ведь всякое колдовство – а в том, что это было колдовство и насылал порчу маг, Дэвид не сомневался, – отнимает силы, толи он наигрался, только наказания не последовало.

— А наш мальчик не промах, — голос был... понимающим. Прошла минута, прежде чем маг, усмехнувшись, добавил: — Ты копия своего отца.

Дэвид не был глупцом. Мгновенно сообразив, о каком отце идёт речь, он поднялся с паласа и на нетвёрдых ногах протопал к кровати, где и упал совершенно раздавленный новостью. Остывшие простыни приняли его равнодушно.

«Я маг! — стучало в его голове. — Я, мать его, маг! Я чувствовал! Я знал! Я не такой как они! Маг! Вот это да! Маг! Маг...»

Понадобилось время, чтобы Дэвид пришёл в себя. По лицу его текли слёзы. Он был счастлив, растерян и немного испуган. Мечта, взраставшая на книжках о Поттере, стала реальностью. Он – не презренный магл! Он – маг! Он – избранный!

— Как мне стать тем, кем я был рождён? — от нетерпения голос его начал дрожать.

— Убей Алекса.

 

***

 

Маленький ресторан на три столика и три кабинки для встреч тет-а-тет, был в этот вечер непривычно немноголюден. Тихие звуки любимого Клиффордом Моцарта, по особым случаям, исполняемого приглашёнными из филармонии синими музыкантами, серебристым дыханием вечности словно бы обволакивали сидевших за круглым столом друг против друга Клифа и Билла. Третий счастливчик с третьего этажа оранжевый главный бухгалтер по имени Лулу – дюжий трансгендер, от вида которого, даже у Билла, и не такое видавшего, странно сжимался член, ужинал, или, правильно, ужинала где-то в городе.

Клиффорд, одетый в винного цвета рубашку и белые брюки, уже покончил с огромным омаром с оливками и французским салатом и наслаждался сигарой и трёхлетней выдержки коньяком. Его строгий запрет на курение в офисе (одобренный Нотом закон о здоровье субъектов отдельным пунктом рекомендовал не поощрять пагубную привычку) к нему не имел отношения.

Розовощёкий Билл в светлом льняном костюме, постанывая от удовольствия, был занят стейком. Перед ним на столе стояла наполовину пустая бутылка с анисовой водкой и гранёный стакан в подстаканнике из эпохи до Зверя так же наполовину пустой. Сибарит, гедонист и эпикуреец в одном лице оранжевый Билл 26ОД-Д4 наслаждался процессом. Средней прожарки стейк, сочный, с хрустящей корочкой, пахнущий так, что от желания впиться в нежную плоть, сводило скулы, уже наполовину съеденный, представлялся ему верхом человеческой мысли.

— Ты только посмотри на него, — пытаясь заразить своей радостью молчаливого друга, Билл каждый кусок отправлял в рот с таким аппетитом, что пробудил бы и мёртвого. — Да тому, кто первый придумал обжаривать на огне мясо, нужно было при жизни поставить памятник.

Клиффорд смотрел безучастно. Погружённый в себя, он, слыша не слышал и видя – не замечал. Он думал о странном звонке. Маг, ему позвонившись, за небольшую услугу, предлагал ему вожделенное. Всего-то и нужно было убить одного и отправить в дикие земли другого. Всё бы ничего, только убить предлагалось сидящего рядом друга; как говорится, задачка не для слюнтяя.

С самого Дома Развития они были не разлей вода; странная парочка, даже не любовники, раз давши клятву держаться друг друга, из предлагаемых на выбор контор они выбрали «чёртову пирамиду», и лишь потому, что новой в Варраве компании чистильщиков требовались сразу руководитель и врач.

На его логический упрёк, мол зачем убивать преданного Зверю профессионала ради врача на час, неназванный маг с усмешкой ответил, что, не обагривши руки красным не станешь. Означало это одно – после того, как он исполнит предложенное и не факт, что получит желаемое, его Клиффорда яйца навсегда останутся в руках говорившего.

 

***

 

Голос умолк. Вместе с ним умолкло присутствие магии в соте. Дэвид лежал потрясённый, не смея поверить и страстно желая, чтобы всё им услышанное не оказалось началом душевной болезни.

— Если бы только голос, — шептал он в пространство, — но боль... Я чуть не сдох от его колдовства. Я не сумасшедший... Я – маг... Маг...

В предложенном ему задании: «Убить нельзя помиловать», — он уже поставил запятую в пользу красного статуса. Оставалось подумать, как сделать так, чтобы усидеть на двух стульях и не лишиться при этом яиц.

— Доброе утро субъект Дэвид. Сейчас шесть тридцать утра. На улице плюс семнадцать по Цельсию. День обещает быть солнечным, — голос Системы прозвучал как всегда безучастно. — Включить телевизор?

— Нет. Выключи свет и, — Дэвид задумался, подбирая слова, — если я сегодня не вернусь, то есть, задержусь на работе..., в общем, если сегодня или завтра, или в ближайшие несколько дней я задержусь на работе очень-очень дольше обычного, вызови полицию.

Договорив, он поднялся с кровати и, напялив трусы, направился в кухню, где на обёртке от «Вкусного завтрака» найденной в столе ручкой написал: «Меня убил оранжевый Клиффорд ОД26-Д3».

«Зверь его знает, что может случиться? Может Филин уже передумал, и я стану крайним, — думал капрал, запивая завтрак кофейным напитком, — Если всё пойдёт не по плану, хотя бы этому пидору я смогу отомстить».

 

К вечеру его ненавидели все, от Зямы, на всё для него готового, до смотревшего на всех свысока и потому ни во что не вмешивающегося Яна, под конец не выдержавшего и обозвавшего его сукой.

Дэвид лишь зло огрызнулся в ответ. Кто он теперь для него почти мага? Кто они все для него? Кучка засранцев, достойное лишь презрения поганое быдло.

После работы он отправился заливать своё счастье в «Пони» и так надрался что, добравшись до соты, не раздеваясь, рухнул в кровать. Ночь и похмельное утро слегка охладили пыл Дэвида и к моменту торжественной встречи почти обретённого Зверем новым субъекта, он вполне себя контролировал и, как ему показалось, не плохо сыграл свою роль, думая лишь о том, как перережет Алексу глотку.

 

И если бы, не мать его, слишком правильный Фра, помешавший ему исполнить обещанное, сейчас он, шепнув на ушко засранцу заветное слово, как ни в чём не бывало, шутил бы с причастными к его злодеянию, нервно смеясь над собственной шуткой, а не злился от страха за шкуру.

«Нужно было не лясы точить, а сразу поставить верзилу на место. Анна... Интересно, кто эта сука, ради которой наш правильный Франтишек...? — капрал усмехнулся. — Ладно, когда я шепну ему имя, он будет молчать. Смысл травить бугая тоже, как видно, отпал, а таблеточка ещё пригодится. Задание Клифа я выполнил – ублюдок не сдох. Хотя..., кто его знает? Место пустынное, до берега плыть далеко и, насколько я помню, этот «ой! я боюсь холодной воды!» не умеет плавать, и получается..., — нащупав в кармане браслет на девяносто девять процентов уже почившего друга, Дэвид выдохнул страх, — и задание мага я тоже исполнил».

Они уже летели над небольшими фермами, где в свободном выпасе щипали первую травку коровы и овцы, где для красно-оранжевых любителей экзотической колбасы пасся табун лошадей, а для ценителей верблюжьей лопатки на вертеле вальяжно разгуливали верблюды, где в небольших теплицах зрели томаты и поспевала клубника, а в рыбных заводях плескался лосось. Сегодня ничто не вызывало в нём прежнего бешенства.

«Ты копия своего отца».

Значило ли это, что он, красив как отец, или, как давший ему жизнь, но не статус, мерзавец, так же тщеславен и горд? Дэвид думал о том, что, когда он получит желаемое, он обязательно найдёт и спросит отца: «Почему ты бросил меня?» Или нет. Он не станет унижаться пред тем, кому он не нужен, лишь молча посмотрит в глаза... или нет...

«Я убью его», — от этой мысли ему сделалось так хорошо, как давно не бывало.

Мысль о матери, лишь задев растревоженный разум, стыдливо оставила почти мага. Будучи чистильщиком, он хорошо понимал сколь трудно вывести пятна с белой рубашки, особенно фиолетовые.

 

Когда они приземлились, Дэвид первым покинул вертушку и, не глядя на чистильщиков, отправился на третий этаж.

— Посылки доставлены шеф.

Возможно, кто-то другой и не заметил бы легчайшего намёка на превосходство в тоне зелёного чистильщика с каким он рапортовал о проделанной им работе, но только не Клиффорд. Измену он чувствовал жопой.

«Что-то ты больно счастливый, — думал гей, усилием воли заставляя свой рот улыбаться. — Что, уже сдал меня КБГ? — от этой мысли неприятный холодок прошёлся и будто отшлёпал его пониже спины. — Если я только узнаю, а я узнаю...»

— Он жив? — Клиф пытался унять подступившую к горлу ненависть.

— Живей не бывает, — бесцеремонно ответил капрал. — По крайней мере, пока не плюхнулся в озеро, — Дэвид хотел добавить, что Алекс так и не научился плавать, но, не стал, разумно предполагая, что дразнить тигра находясь внутри клетки, смертельно опасно. Вот когда... Улыбочка заиграла на потемневшем от счастья лице.

— О жёлтом статусе завтра узнаешь из приказа, а пока, можешь идти отдыхать. Ты заслужил.

Не будь Дэвид так настойчиво счастлив, от него не укрылся бы приторный запах лжи, витавший над как уже три дня не бритой головой гея, да и взгляд, холодный взгляд приготовившейся к броску кобры, возмутил бы в душе подозрение. Но Дэвид был уже почти магом и все эти мелочи, на которые он обратил бы внимание прежде, были так далеки от него... И только сухое: «Позови ко мне Франтишека», — привело его в чувство.

— Слушаюсь шеф.

Как говориться, помяни чёрта – вылезет два. Не успел Дэвид выйти от шефа, как тут же столкнулся с обоими. Возле двери, как заправские друганы, мирно вели беседу вышеупомянутый Франтишек и фиолетовый псих Казимеж.

Взглядом полным презрения одарил Дэвид чистильщика, на что тот никак не отреагировал. Как горный мастиф Фра стоял и спокойно смотрел на «стаю шакалов» которую, в данный момент, олицетворял для него ни разу ему не друг.

— Можно тебя на два слова?

Верзила кивнул.

Как только они отошли на приличное от ушей Казимежа расстояние, не теряя времени, Дэвид зло прошептал:

— Я знаю про Анну, — на этом бы ему и остановиться, но Дэвид не был бы Дэвидом, если бы не захотел унизить приятеля ещё больше, и он ехидно добавил: — Бедная шлюха. Чем ты её шантажируешь?

Остановись он вовремя, он увидел бы как под тяжёлыми надбровными дугами голубого здоровяка, в чёрных точках-глазах возгорается адское пламя, как от гнева вздуваются желваки и как сжимаются кулаки, от вида которых всякий разумный субъект с воплем бежал бы от чистильщика. Услышав обидное «шлюха», Франтишек лишь с облегчением выдохнул и так же тихо спросил:

— Чего ты хочешь?

— Скажешь Филину, что всё прошло без сучка без задоринки. Я Алекса и пальцем не тронул.

Фра кивнул соглашаясь. Больше похожий на неандертальца чем на субъекта разумного, рано облысевший, с чёрной как смоль ухоженной бородой и парой «пиратских» серёг, он был самым «старым» в их группе. Тридцати семилетний качок, говоривший только по делу и всегда только правду, Франтишек лучше, чем Дэвид подходил на роль командира. Ему не доставало лишь гибкости и почитаемой у начальства льстивости. Дэвид его побаивался и от того недолюбливал.

— Передавай привет Анне. Может она и мне как-нибудь отсосёт? Хотя нет. Никогда не любил секонд-хенда.

Фра ничего не ответил; лишь отвернувшись от Дэвида, он нехорошо ухмыльнулся и ссутулившись направился к Филину.

— Чего лыбишься, кретин? — вопрос был задан Казимежу; распиравшее Дэвида счастье желало выпустить пар.

— Возмездие – существительное среднего рода; кара, отплата, мзда, наказание за причинённое, совершённое зло, — не поднимая от пола глаз и не оставляя работы, ответил Казимеж.

— Что ты сказал?

— Мышке – смерть, а кошке – смех.

Дэвид подумал, а не врезать ли дураку напоследок, но передумал, посчитав, что марать руки о фиолетового почти магу не стоит, а вот пнуть ведро... Сразу стало полегче.

Прежде чем навсегда покинуть компанию, Дэвид спустился к ребятам. В чистилище было подозрительно тихо.

— А где все? — спросил он лежащего на диване Лешека.

— А я почём знаю? — нехотя ответил молчун.

— Понятно, — протянул Дэвид. — А ты чего здесь?

— Отдыхаю.

— Ну, отдыхай.

В другое время, он пошёл и нашёл бы засранцев (в «Розовом пони»), и устроил им выволочку, но сейчас... Капрал развернулся на каблуках и быстро направился вон из конторы.

 

Ему снился им преданный друг; в дурацкой рубашке в горошек и ещё более дурацких туфлях (кажется, из коры) он целился в него из спортивного лука. Чёрная аккуратная борода и развевающиеся на ветру волосы делали Алекса старше и много красивей прежнего. Дэвид умирать не хотел. «Ты не понимаешь, — оправдывался чистильщик, понимая, что жить ему остаётся недолго. — Мне приказали. Я не хотел тебя убивать», — но Алекс не слушал; он натягивал тетиву собираясь выстрелить в его чёрное сердце. Дэвид начал просить, затем умолять – всё было тщетно. Пущенная другом стрела вонзилась в стоявшую позади него тень. «Пронесло», — мелькнуло в сознании. Он захотел рассмотреть во что же такое попала стрела, но тут его разбудили:

— Не очень-то и хотелось? Да, Дэвид?

Он проснулся во тьме. Система, в целях экономии, выключив телевизор, отключила и свет. Он нашёл себя в кресле, полностью одетым, с затёкшей шеей и больной от дум головой.

— Простите, кажется, я задремал.

Голос словно бы ждал продолжения, и чистильщик это понял. Ему пришлось призвать на помощь всю свою бессовестность, всю наглость тщеславного негодяя, чтобы его полуправда зазвучала как истина:

— Я перерезал ему горло, тело же сбросил в озеро, — Дэвид достал из кармана штанов отобранный у Алекса браслет и швырнул его на пол к воображаемым ногам виртуального мага.

— Хорошо.

В наступившей затем тишине, страшная мысль: «А что как это проверка? Что как нет никакого мага, а есть отдел в КБГ, который занимается как раз такими как он слишком много о себе думающими субъектами?» — вновь ошпарила его разум. После обеда он проверил, прощупал, простукал каждый дюйм в своей соте и ничего не нашёл и всё же... От перспективы вместо мантии мага облачиться в тюремную робу, Дэвиду стало не по себе.

Маг, или кто это был, казалось, не только следил за каждым его движением, но и читал его мысли:

— Не нужно быть магом, чтобы понять, что ты думаешь о коварной подставе. Твоё сердце колотится, дыхание, напротив, замедлилось и, несмотря на цвет кожи, ты выглядишь бледным.

— Кто вы?

— Я – Верховный маг Свободных Земель, пожизненный Президент Независимой Конфедерации Магов, Джон Адам Нот!

Внезапно ударившая в Дэвида молния не произвела бы того эффекта, какой сотворил с ним раздавшийся под потолком оглушающий голос мага. Дэвид не понял, как оказался стоящим на полу на коленях со вздёрнутыми, будто в мольбе, руками. По лицу его текли слёзы.

— Приказывай, мой Господин.

— Ступай в Храм Разума. Оттуда я проведу тебя в Го;ндон. Поспеши. Тебя не должны увидеть.

 

Варравский Храм Разума, куда направил чистильщика назвавшийся Нотом голос, располагался в закрытом красном районе, южной своей окраиной примыкавшем к северо-западной части оранжевого дистрикта – небольшой и очень уютный нарост на теле Варравы.

Серебро утра приятно бодрило опьянённого милостью мага Дэвида. Как угорелый он мчался на самокате, не замечая ни утра, ни серебра, ни Господа Бога за ним наблюдавшего. Зелёный, жёлтый, оранжевый..., будто больная стрелка часов, нарушая законы вселенной, мчался Дэвид к мечте. Путь его лежал на северо-запад.

 

Есть граница между ночью и утром,

между тьмой

и зыбким рассветом,

между призрачной тишью

и мудрым

ветром...[2]

 

Заря ещё не занялась, а он уже стоял у запретных ворот запретного «рая». Опытным взглядом чистильщика, Дэвид тут же заметил несколько нарушений: шлагбаум был поднят, ворота не заперты, не прозвучало положенного: «Стой! Кто идёт? Стреляем на поражение!»

Двое дюжих охранников с автоматами (в отличии от полиции, куда набирали синих молодчиков, охранять элиту разрешалось лишь проверенным Y-субъектам не ниже жёлтого статуса) просто стояли, никак не реагируя на подошедшего к ним чужака.

— Вот тебе и элита, — презрительно протянул капрал.

Соблазн был слишком велик. Криво усмехнувшись, Дэвид ткнул пальцем в щёку здорового качка справа; щека была тёплой. Тот если и почувствовал нанесённое его гордости оскорбление, то ни единым движением не выдал своего несогласия.

— Это магия.

Оставив несчастных стоять, Дэвид подошёл к открытым настежь, причудливой ковки воротам, и только тогда понял, что одурманенный голосом, он не только не спросил своего Господина как пройти сквозь охрану, но и вообще ни о чём его не спросил. К счастью, не заметить сорока пятиметровую пирамиду было никак не возможно и Дэвид, счастливый фактом, что его Господин о нём позаботился, нимало сумняшеся, вошёл в запретную зону.

Вторую преграду – величественный парк, рядом с которым любимое детище Филина смотрелось бы жалко, Дэвид преодолел быстро, благо дорога в две полосы с покрытием из специального пластика, была удобна для скорой езды.

За парком дорога раздваивалась, образуя кольцо, в центре которого высилась цель его бешенной гонки – Варравский Храм Разума.

Коттеджный посёлок магов, вторым кольцом обнимавший чёрную пирамиду, ещё не проснулся; в сумерках утра по большей степени трёхэтажные в классическом стиле особняки смотрелись столь мирно и столь преступно беспечно, что Дэвид какое-то время просто стоя смотрел, удивляясь спокойствию от них исходившему. Ни тебе патрулей с автоматами и натасканными на субъектов собаками, ни даже простого сторожа с колотушкой – никого, кто мог бы, случись нападение, поднять здесь тревогу.

Увидь он такое раньше... Но сейчас ему было не до неправильных мыслей о смене власти в Варраве. Оторвав взгляд от домиков, Дэвид направился к пирамиде.

Чёрная «дура», как вначале ему показалось, просто увеличенная копия их пирамиды только без глаза, была нечто большим, чем просто огромная «дура». Чешуйчатый монстр, словно бы, спал на покрытом газоном поле. Ни окон, ни дверей – ничего такого, что могло сойти бы за вход; Дэвид стоял в нерешительности, не зная, как поступить.

— Коснись пирамиды рукой, — подсказал ему голос.

Юноша так и сделал. В гладкой чёрной стене появился проход, и крайне взволнованный Дэвид шагнул в неизвестность. Проход за спиной закрылся, и он оказался во тьме.

— Мой Господин...?

Тишина.

— Эй…, тут есть кто-нибудь?

В ответ он услышал лишь как колотится сердце в груди. Он вытянул руки и, осторожно ступая по гладкой поверхности пола, двинул вперёд. Не пройдя и двух метров, его руки наткнулись на холодную гладкую стену. Дэвид пошёл вдоль стены, всё ещё надеясь, что попал в коридор, и снова наткнулся на стену. И снова, и снова.

И тут до него дошло; его заперли в клетке без окон, двери и надежды на то, что он когда-нибудь выйдет. Мысль, что здесь закончится его жизнь, едва не лишила его рассудка. Накатившая на него дурнота заставила Дэвида сесть, а потом и лечь на пол.

— Ты же мне обещал...

Никто ему не ответил.

 

***

 

Его послание было предельно лаконичным: «Посылка доставлена в целости». Почему он поверил не назвавшему себя магу? Почему он вообще кому-то поверил, Клиффорд не знал. Возможно, столь долго желая невозможного, он и впрямь поверил в это самое невозможное, а возможно, он просто устал от себя. Так или иначе, он отверг подозрения о чьей-то подставе в пользу реальности и, главное, честности мага. Оставалось лишь ждать, чем одетый во всё чёрное гей, сидя в своём кабинете и занимался с тех пор, как переговорил с Франтишеком и отправил смс на не отслеживаемый Системой номер.

Почти полная бутылка столетнего «Арарата» (подарок заказчика) тревожащим душу вопросом: «Оплата или аванс?» — в паре с любимой кружкой со слониками, из которой он любил надираться до зелёного зверя, сиротливо жались друг к дружке перед всё ещё трезвым Клифом.

Сегодня он не спешил. Не спешил по многим причинам. Во-первых, если заказчик исполнит своё обещание, через несколько дней оранжевый Клиффорд 26ОД-Д3 получит приказ о присвоении ему красного статуса и он будет волен, сняв себя с должности, уйти куда пожелает, и будет лучше если он пойдёт куда пожелает на трезвых ногах.

Во-вторых...

Не потому оранжевый чистильщик так блюл свою трезвость, что так уж желал покинуть Варраву – хотя, конечно, желал, и не потому, что вот-вот должна была исполнится мечта так близко стоявшего к власти, и всё же не мага. Уже не потому. Не соверши он непоправимого, пил бы сейчас в хорошей компании, жрал стейки размышляя о том, а не поставить ли памятник первому кулинару...

Ему оставалось надеяться, что накопленные за долгую службу связи и деньги и не залитые выпивкой гордость и ненависть к соблазнившему его магу помогут ему отомстить за смерть друга.

 

***

 

Званный ужин в честь важного гостя из Го;ндона закончился можно сказать не начавшись. Гость торопился вернуться в столицу, где его ожидал другой званный ужин и после бокала вина в свою честь, извинившись, откланялся. Разодетые по варравской моде приглашённые маги, некоторые с жёнами – хорошо ещё не с детьми, за отсутствием важной персоны, не долго сидели за уставленным яствами ни разу не бедным столом красного мэра Варравы.

После того как все до последней косточки посмевшего оскорбить их нахала были не только перемыты, но и перемолоты в пыль, гости ушли, оставив Луи де Конте пребывать в нехорошей задумчивости.

Его особняк на площади Служителей Разума ещё не остыл от гнева собратьев, а он уже забыл о своём обещании пани Бжезинской пожаловаться Верховному магу на «выскочку», своим грубым поступком посмевшего оскорбить благородное общество магов и лично её, вдову достопочтенного пана Бжезинского, погибшего при исполнении служебного долга (пьяный дурак решил помочиться на пирамиду и умер на месте от сердечного приступа).

Тёплый свет от пылающего в камине огня мягко ласкал его чёрные туфли, такого же цвета шёлковые чулки и узкие бриджи с малиновой полосой по бокам; жёлтые переливы тайны звучали на винного цвета с пышными рукавами и кружевными манжетами шёлковой блузе; тихо вздыхало на когда-то изящном, но теперь искажённом страстями худом лице старика мерцание вечности. Тёмно-зелёный фрак валялся там, где бросил его Луи, прямо у входа в кабинет. Последний представитель угасшего рода Конте, сидя в кожаном кресле с дубовыми подлокотниками в виде разинувших пасти драконов, думал о жизненных перипетиях.

Сорок лет, проклиная судьбу и мальчишку-всё-дело-испортившего, Луи де Конте мэрствовал в этой тьмутаракани. Сосланный за невинную шалость «на время» он прожил в Варраве целую вечность, оставив надежду как всякий входящий в царство Аида. И вот теперь, эта лукавая «шлюха», вновь посетила его под видом столичного мага.

Как говорят, француз остаётся французом, даже если весь мир катится к чёрту – эту светлую правду он пронёс через все испытания и провинциальную скуку, что была для него хуже смерти; не понятый, а значит, не принятый бывшей польской элитой, когда-то блиставший в великолепном Жо-Па;, маг Первой Ступени вынужден был стареть среди кучки мерзавцев, стараниями таких же мерзавцев отцов когда-то выторговавших себе возможность безнаказанно оставаться мерзавцами.

О, Жо-Па;... Как давно это было. Ещё неделю назад он отдал бы всё, лишь бы вернуться к оставленной жизни. Теперь же...

В отличие от многих красных собратьев, Луи де Конте был не сильным, но колдуном и магию чуял за милю. Два дня назад – он уже собирался лечь спать, – его будто пронзило электрическим током. От Силы шумело в ушах. Он знал, что никто из местных Служителей Разума не обладал такими возможностями, к тому же «фонило» не с их стороны а из зелёного дистрикта.

Возможно, он списал бы всё на сбой в пирамиде – это чудовище имело собственный разум, если бы за день до этого ему не позвонил тот, кого он никак не ожидал услышать.

Вот тут-то Луи и задумался.

 

***

 

Сидя в любимом кресле, Джон Нот, с амулетом на шее, думал о том, что не случись с ним Поттера и последующей одержимостью магией, не было бы и пришельца, и, сейчас, уже его самого. В тяжёлые дни, когда его Господин был особенно не справедлив с ним, он иногда подумывал, что, возможно, прожив свою жизнь простым человеком, он с радостью умер бы, тихо и незаметно, как умерла его мать, но сегодня..., сегодня Верховный маг был рад, что является тем, кем создал его Господин – пауком в паутине, маленьким и смертельно опасным хищником.

 

***

 

Лешек думал о бабочках. Ребёнком он часто сбегал из Дома Развития в расположенный рядом сквер «смотреть фей». Его находили, приводили обратно и строго наказывали, но он всё равно убегал, потому что только глядя на бабочек он чувствовал себя кем-то большим, чем просто «тупица», «эй, ты» или «чёртов ублюдок».

Он мог бы часами рассказывать о небесных созданиях с крыльями из цветочной пыльцы. Взять, к примеру, бабочку-однодневку; невозможно представить, как всего за один день можно прожить целую жизнь: родиться, встретить партнёра, оставить потомство и умереть без всякого сожаления, зная о том, что прожил единственный день не зря – это вам не палочкой волшебной махать, здесь нужна настоящая магия; но его никто никогда не спрашивал, и он молчал уверенный в том, что не молчание бывает скучным, а пустая болтовня не о том.

Летом в соте он открывал единственное окно и ставил на подоконник тарелку со сладкой водой. Бабочки прилетали, сосали сладкую воду и совершенно его не боялись. Он садился на стул и часами наблюдал как прекрасные гостьи раскручивают свои хоботки, складывают крылья и с благодарностью принимают его подношение.

Ещё он думал о пенсии. Не о далёком рае на море, а о маленьком доме подальше от города, где много неба и солнца. Он очень надеялся, что ему разрешат вырыть «хижину хоббита» под ненужным Зверю холмом у ненужного магам ручья.

«Сорок три года...» — при этой мысли его большое от переполнявшей его любви сердце сжималось, и он вздыхал, представляя сорок три года как одну бесконечную ночь.



Продолжение здесь: http://proza.ru/2025/12/21/1317


Сноски:

1. Или Цезарь, или ничто. (Калигула)

2. Роберт Рождественский «Утро».