Вышел на пенсию

Анатолий, будучи истинно деревенским пенсионером, встал рано… слегка перекусил, взял корзинку, ножик и пошел в лес исключительно по делу. Он не проявлял восторга, как горожане, по поводу воздуха, солнца, деревьев, птиц, и тем более не упивался благоуханием полевых цветов. Чему радоваться и чем дивиться, если почти седьмой десяток лет добивать в деревне? Достаточно знать приметы, а праздно шататься по лесу либо с удочкой и бутылкой отдыхать у берега реки – это не для него. Все должно иметь цель и приносить пользу. Если собрался за грибами, значит, собираешь грибы; надо ягоды – идешь за ягодами; необходимы дрова – договариваешься с лесником, чтобы тот не видел воровства, и езжай пилить березки с сосной и осиной; рыбки пожелал – берешь снасти и шагаешь за уловом к реке.
Вот и теперь Анатолий неприметно, огородами, чтобы его не узрела сестра, жившая по соседству, весьма проворно и осторожно миновал просматриваемую территорию и, пройдя еще метров триста, нырнул в лес. Он не обращал внимания, что солнце только-только приложилось пить росу; и слушать трели ранних птах ему времени жалко; и глядеть на кульбиты стрижей и ласточек неинтересно. Однако на небо посмотрел: не кружит ли ястреб над деревней, иначе цыпленка или утенка можно не досчитаться, а потом гадай, кто его спер – шальной кот или хищная птица.
Целенаправленно грибник направился к своим укромным плодовитым местам, где наполнить корзину реально за час-два. По пути Анатолий зорко высматривал группки вылезающих из-под мха лисичек, притаившихся боровичков или, наоборот, зазывающих к себе подосиновиков. Даже не гнушался редким для этого леса, но хилым и непопулярным подберезовиком.
 Добрёл до малинника, за которым мужчину, как виделось ему, ждал основной урожай. Малинник был молодой, редкий, не захватил еще большую площадь, а сами ягоды не интересовали Анатолия в этом походе. Грибник решил обойти колючие заросли.
Пройдя пару шагов, он приметил боровика, срезал его, слегка ругнулся, когда рядом с ладонью прошмыгнула коричневая с золотинками ящерица, вильнула в сторону, чтобы юркнуть и схорониться под оголенным корнем старого пня. Оценив качество гриба, Анатолий удовлетворенно цокнул языком, уложил боровика в корзину, но при этом с досадой отметил, что забыл утром приклеить себе зубной протез на нижнюю челюсть.
«Эх, завтракаю-то без него. А потом надел, да запамятовал прилепить к десне - поспешил в лес. Вот дурень… Хотя зачем он мне в лесу? Ягодину какую и без него раздавлю и проглочу»,- успокоил себя Анатолий и для убедительности несколько раз поднял протезик языком. Оставшиеся, родные, верхние зубы и пластмассовые нижние глухо, но беззаботно постучали друг о друга, однако заставили хозяина еще разок мысленно и грубо побраниться…
И вдруг послышался голос обрадовавшейся чему-то кукушки.
Как положено, Анатолий шепотом стремительно произнес знаменитые:
- Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?.. Два, три, четыре…- начал счет пожилой человек, опустив единичку, чтобы набавить год за то, что, когда он просил птицу предсказывать, она успела пару раз пропеть свое нехитрое «ку-ку».- Пять, шесть…- загибая пальцы и повторяя за вещуньей, слушал Анатолий пророчество лукавой пернатой твари.
Внезапно послышался хруст ветки, и кукушка запнулась…
Анатолий обмер, страх сковал его, перекрыл дыхание, а в штанах объявился позорный мерзкий шептун.
«Медведь!»- с содроганием подумал мужчина и медленно поглядел в сторону хруста. Сквозь малинник он с облегчением обнаружил глядевшую вверх свою  родную сестру.
- По грибы собралась, Тома?- отрядив мимолетную радость себе в душу и помня о натянутых отношениях с родственницей, весьма спокойно и настороженно пробасил Анатолий.
Сестра дернулась на месте, как ужаленная, и злобно, с большими признаками испуга, вцепилась взглядом в брата.
- Это ты, окаянный?! Вот же непруха! Нигде от тебя покоя нет, даже в лесу…- бросив обвинение, плюнула Тамара и далее застрочила примитивным матом.
Сквозь колючее ограждение малинника Анатолий молча пробрался поближе к сестре и, нервно приподнимая и опуская языком протез, заигрался с ним.
- Что зубами-то сучишь? Страшно или убить меня захотел?- сыпала слова неугомонная женщина.- Сам-то что приперся сюда? Леса мало? Я сюда всегда хожу. Минай отсюда.
- Побойся Бога, Тома,- стараясь сохранять спокойствие, обратился брат.- Тебе уже шестьдесят пять, а ты лаешься на меня. Зачем мне тебя убивать? Да я тебя уже полвека пальцем не трогал.
- Ты гадкий тип, ты знаешь, зачем меня жизни хочешь лишить. Это я не знаю. Ты специально сегодня за мной увязался…
- Чтобы послушать с тобой, как кукушка вещает?- выдавил улыбку Анатолий, слегка успокоился и загнал протез на место.
- Что лыбишься, антихрист?- не унималась сестра.- Ишь, зубами клацаешь, как волк. Ирод! Ты подсматривал за мной? Сам, небось, тоже считал годки?- ядовито ухмыльнулась она.
- Считал. Маловато, конечно. Рассчитывал как минимум на десяточку… А ты сколько?..
- А тебе какое дело? Ты спугнул птицу, вот и забирай свои годки… Хотя все равно больше меня проживешь, упырь,- сжав сухонькие кулачки, сетовала женщина.- Я младше тебя на три года, но ты похож на отца, а наш дед по его линии сто три года прожил, да и то – до смерти сомлел в бане… а я-то в мамку пошла,- всхлипнула Тамара.
- Глупости говоришь,- не согласился Анатолий.- Сам батя и до шестидесяти не дотянул, а маму год назад схоронили… Ровно девяносто пять лет Боженька ей отмерил. Так что…
- Отец дурак был, водку любил, вот и утоп… по пьянке поспорил, что озерцо переплывет. Наше озерцо небольшое, но не для пьяного возрастного мужика,- окрысилась сестра.
- Не греши, Томка, на отца. Он нас любил, и маму нашу любил. А водку пил не очень часто. Верно, черед пришел, хотя, согласен, по глупости в воду полез.
- А он мне ничего хорошего не сделал. Тебе-то сруб помог собрать… да почти весь дом отстроил, не только сруб…- негодовала Тамара.- И детям твоим гостинцы чаще и больше давал… а мне…
- Так ты же с мужем решила дом покупать, чтобы рядом со мной, по соседству жить. Батя был доволен и деньги вам давал,- в этот раз Анатолий приостановил сестру.
- И я дура была по молодости, что решила дом возле тебя купить. Знала бы, какие беды подстерегают меня, не купила бы. А денег отец дал мало, все больше тебе норовил пособить… Чтоб ты у отца в трусах засох в свое время!.. Чтоб тебя!..- вновь Тамара принялась вытряхивать из себя брань, грозя кулаком и глядя в небо.
- Разве так можно о родных? Сестра, что ты несешь?- вполне уравновешенно решил Анатолий усовестить сестру.- Понимаю, когда на лавочке с подругами, в своем узком кругу ограниченных людей, мелешь несуразицу, но при мне об отце и матери не смей… И вообще, мы с тобой уже несколько лет не общаемся, а возраст наш до мудрости дозрел. Не пора ли помириться?.. Я ведь не виноват, что муж твой умер…
- Что умер Ваня – не виноват, а вот Степку именно ты мне подгреб.
- Надо же, а я думал, что ты осерчала на меня из-за мужа, когда я ему кукиш показал. Так ведь за дело-то показал! Говорю тупорылому, мол, спили у своей яблони сук, перелезший через забор на мой участок, этот сучище мешает мне поставить качели…
- Да ты обормот по жизни, Толик,- не унималась Тамара.- Зачем тебе качели, остолоп? Внучка-то твоя и тогда уже не девчушкой была, а теперь скоро тридцатка стукнет. Или ты со своей Танькой качаться будешь, что ли? Оба худые, от вашего катания кости бренчать будут на всю деревню.
- Ты Танюшу не тронь, иначе не посмотрю, что сестра: убить не убью, но отметелю за все прошедшие пять лет,- грозно сказал Анатолий.
- Ой, застращал клоп,- отреагировала Тамара, но вплетать в разговор имя снохи больше не осмелилась и, для пущей уверенности, отступила на пару шагов назад.- Давно ли стал таким бойким? Ты меня гнобишь до… до самой глубины моей страдающей души. Конечно, Ванечки моего не стало,- вновь единожды всхлипнула Тамара,- так можно забижать меня, несчастную. Да еще приятеля-забулдыгу своего сосватал, будь он проклят, оглоеда кусок. Однажды сказала ему, чтобы сходил со мной в церковь, так он ответил: дай, мол, пол-литра, тогда и на исповедь схожу.
- Что ты опять меня Степаном упрекаешь?- не переставал возмущаться Анатолий.- Ты его сама приголубила, пригрела, когда Колька от тебя удрал. Вот его, Кольку, я познакомил с тобой… прежней и не ядовитой… тут не спорю.
- А Колька твой лучше?! Да, не был пьяница, но конченый хмырь. А ведь я еще удумала расписаться с ним. Значит, и я дура была. Позарилась на трезвенника, а он оказался слишком деликатным: трусы и носки менял каждый день, а еще не поест, пока лупами своими бесстыжими не рассмотрит и не убедится, что ложка, вилка и кружка чистые. Простыню ему подавай свежую каждую неделю. Чистоплюй! Как и его маманя, то есть моя вторая свекруха. Приехала как-то и шастает глазками по посуде, пальцем водит по мебели – пыль вынюхивает… А вот, Томочка, у вас тут мусорок в уголке имеется, под веником, наверное, не увидели. Сказала так сладенько, а сама ухмыляется, бестолочь. А где же этому мусорку-то быть, как не в углу? В углу же, а не по избе разбросан. Каждый день выносить его, что ли? Если мало – пусть полежит, станет много – вынесу. Да что уж там говорить… свинья везде грязь сыщет, тем более в углу. Вот и сынок такой же, да еще и со слабой мужской силой. Мой-то дед Ванечка был о-го-го… пока не отошел… горемыка. Я с ним молодой чувствовала до самой его смерти, а Колька… думала, что у него тоже о-го-го, а у него, как у Аполлона… хотя раз в неделю щемился, кряхтел…
- Какой Аполлон? У тебя и Аполлон был?!- изумился Анатолий.
- Не у меня был, а на картинке. Статуя Аполлона в учебнике истории. Я сама видела, когда в свое время у дочки уроки проверяла. Красивый, мускулистый… но не мужик.
- Ты уж извини, сестрица, но у нас с тобой уже труха из одних мест сыплется, а ты все утех желаешь. Остепенилась бы, стыдница.
- Это у тебя сыплется, и немощь одолела, а я еще хочу пожить для себя.
- Успокойся, Томка, тебе все же повезло. Нынче мужики и в сорок силушку свою теряют…
- Пить надо меньше, наркотой не увлекаться,- моментально срезала Анатолия любвеобильная сестренка.
- Но Колька же не пил, не кололся, даже не курил.
- Чего прикопался ко мне со своим Колькой? Да ну его… Все равно убёг от меня… Хмырь! Я ведь ложки-вилки мыла, каждый день постирушку исподнего для него устраивала, с пылью боролась, даже к его редким ночным щекотаниям привыкла – ну не уродился у него о-го-го! А он сам смылся – не гнала его. Слинял, козлина, а собаку оставил. Ту собаку, которую ты, гад, подарил ему.
- Тогда ты, получается, из-за собаки таишь обиду на меня?
- А какая разница: из-за собаки или нет? Ты принес Кольке это чудище – не кто иной. Сказал, что охотничий пес, слишком большим не вырастит. Безмозглый Колька принял подарок, потом смылся от меня…  а зубатого монстра оставил. Теперь эта псина который год душит кур, уток, а на привязи ему быть не по нраву, при удобном случае сбегает, шельмец окаянный. Так хоть сбежал бы совсем, но нет… сук заманивает – сущий кобель! Я просила Степана, чтоб забил эту нечисть, но он отказывается, мол, не хочу убийцей становиться… грех великий… А лакать водку, значит, не грех ему, балбесу. Мне что ли с собакой на охоту ходить, с клюкой подмышкой? Я тоже не желаю душегубкой быть, да и клюкой я этого зверя не одолею, только злобу на себя навлеку. А тогда не ровен час – загрызет меня, несчастную… Пусть бы зверюга этот отвязался да в прочки ушел, как Колька, безвозвратно… Так нет, возвращается кобелина и суку какую-нибудь с собой тащит. Я уж так хорошенько просила твою внучку прислать машину на этого зверя, чтобы забрали, поганца… Я бы и заплатила на радостях. Так твоя Вероника, бестолочь незамужняя, сперва обещала: баба Тома, баба Тома, мол, решу вопрос, решу… букет дешевых цветов на мой день рождения притащила… а потом – глядь! – у меня серёжки пропали… золотые… Не прощу тебе за неё…
- Да откуда у тебя серьги-то золотые? Что ты мелешь на Веронику, сеструха!- вновь осерчал Анатолий и сделал пару шагов вперед.- Фигню какую-то копеечную на тебе помню, а золотых серёг не было. Клеветница ты старая!
- Ох, молодой сыскался,- вновь предусмотрительно отступив на четыре шага назад, зашипела Тамара.- Вероника хоть веник где-то наломала… наверное, на городской клумбе сперла. А ты, бес неблагодарный, что мне подарил на день рождения?.. Ничего! Танька-то  твоя сказала, что ты сюрприз готовишь. И что, насюрпризил? Забор наш общий поносным цветом покрасил! Сюрприз, блин, на юбилей. Стоял забор некрашеный десять лет – пусть и стоял бы дальше таким. А то обгадил дристуном…
- Какой дристун? Эта краска импортная, продавец уверял, что никакое дерево под ней не сгниет сто лет… А цвет ныне популярный… горчичный, кажется.
- Сто лет?! Да ты ополоумел, Толик! На кой тебе забор столетний? Теперь железные заборы ставят. Вот и постарался бы на такой… Да на два метра в высоту, чтобы харю твою вовек не видеть!..
Насколько далеко зашла бы разборка близких родственников – неизвестно, однако, по-видимому, повышенные тона надоели кукушке.
- Ку-ку,- загоревала в этот раз птица.
Тамара и Анатолий, словно по команде, подняли взоры вверх. Сестра, с воодушевлением и надеждой, шепча просьбу, расставила пятерню и приготовилась загибать пальцы. Брат наблюдал с удивлением и любопытством.
- Один… два… три,- подсчитала Тамара отмерянные кукушкой годики жизни.- Всего-то мне осталось?- с обидой,  разочарованно и испуганно вымолвила бойкая женщина.
Пернатая вещунья не пожелала отвечать, хлопнула крыльями и, сбросив осиновый лист, улетела восвояси.
- Это не в счет,- страдальчески вытянула протест из себя несчастная Тамара.- Ты всё испортил! Рожи твоей испугалась она…- добавила в адрес брата и таким образом вынесла вердикт, а затем в задумчивости подалась домой.
Анатолий хотел вновь оправдаться, однако не решился.
«Поговорили, называется,- провожая взглядом сестру, рассудил он.- Взбалмошная баба! С детства от нее нехорошим попахивало… Но не до такой же степени! Кучу причин перебрала, а я так и не понял, в чем моя вина. Ну не в заборе же, думаю»,- успокаивал себя Анатолий.
Как итог, хмурое настроение подавило всякое желание собирать грибы и, когда силуэт Тамары исчез из вида, неудачливый грибник также принял решение воротиться в деревню.
Шел неспешно, по дороге отклеил от сосны янтарную затвердевшую слезу, сунул в рот, чтобы, как в детстве, разжевать, но смола прилипла к протезу… пришлось выплюнуть.
«Дед говорил, жуй смолу – зубы будут крепкие,- мысленно посмеялся Анатолий.- А ведь жевали с Томой усердно… Тома, Тома… В кого ты?.. Почему так?.. Больше в твой дом ни ногой,- стращал он.- Понадоблюсь когда-то, сама придешь».
Однако зимой, в печальную зябкую оттепель, Толик пришел в избу Томы. Принес четыре желтые розы, привезенные Вероникой по его просьбе, посидел возле гроба, где умиротворенно лежала сестрёнка, спросил племянников, какую помощь может оказать, а на следующий день провел близкого человека… ворошил в памяти лучшее и плакал.
Весной, перед Радуницей, Анатолий перекрасил забор и даже почувствовал облегчение на душе.