Неспящие. Глава 13 Во тьме

«…и тьма над бездною»

(Быт. 1:2)

 

Где бы Ты ни был, я знаю, Ты – рядом;

мягким касанием губ

Ты расправляешь замёрзшие крылья мои…

 

Тьма была абсолютной. Холодная и душная одновременно, пахнущая мочой и испачканными страхом штанами, тьма липла к телу, лишая Дэвида сил. Вместе с силами оставлял его тело и разум. На четвёртые сутки без еды, воды и всякой разумной надежды, к нему пришёл Шёпот. Не шёпот как трение собственных мыслей о серое вещество, но именно Шёпот – имеющий разум палач. Шёпот мерзко хихикал и говорил ему гадости; с садистской настойчивостью он издевался над пленником пирамиды:

— Ваше Величество маг, как Вам Ваши покои? Не слишком воняют Вашим красным дерьмом?

— Иди к чёрту!

— О, как не вежливо...

— Заткни своё ****о!

— Не могу. Если заткнусь я, заткнётся и Ваша Светлость. Мы скованы одной цепью...

— Я не знаю тебя и знать не хочу!

— А вот это ты зря..., — Шёпот сердился и переходил на «ты».

— Уйди гад! Мне нечем дышать!

— Я уйду, но только вместе с тобой, ублюдок несчастный. И я здесь и смрад – всё это твоих рук дело. Твоих! Ты слышишь меня, мудила?!

Дэвид слышал. Шёпот был в голове и заставить его замолчать можно было единственным способом – лишить себя оной.

Дэвид слышал и очень страдал.

 

После первого шока, чтобы не сойти с ума от единственно правильной мысли: «Каким же я был дураком что доверился магу», — он внушил себе новую ложь: «Господин испытывает меня. Если я пройду испытание, меня выпустят, и Господин наградит меня мантией». Он даже встал на колени и стоял, повторяя как мантру:

— Я ваш верный слуга. Я ваш верный слуга. Я ваш верный слуга...

Через пятнадцать минут на жёстком полу заныли колени. Собственный вес, казалось, с удвоенной силой расплющивал кости. Скоро боль в надколенниках сделалась невыносимой и ещё через десять минут Дэвид сдался.

«На хер стояние. Без ног я Господину не нужен», — как всегда оправдал он своё неможение.

Чтобы невидимый зритель (он был уверен, что за ним наблюдают) не смог упрекнуть его в недостаточной стойкости и любви к Господину, Дэвид поднялся с колен и стоя продолжил бубнить о своей преданности замуровавшему его магу. Стоять было легче. Он выдержал два часа пока мысли о Господине сами собой не переместились в область ноющей поясницы, и желание лечь и расслабить уставшие члены не возобладало над честью.

Боли Дэвид не терпел. Он вообще не понимал, зачем терпеть ради чего бы то ни было, когда можно не терпеть и жить в своё удовольствие. Не было таких целей, ради которых он готов был страдать. Свобода, мир во всём мире, всеобщее и вечное счастье для каждого – вся эта чушь, как и навязчивая реклама по всем трём каналам свободного телевидения, для него, не имела значения. Не могут быть счастливы все, как не могут быть все богатыми (для Дэвида счастье и богатство были вещами совместными, более того, неразделимыми); кому-то придётся работать, выгребать нужники, ублажать воспалённые похотью члены, подыхать в не тобой развязанных войнах за реальное счастье других. Из уроков истории он понял (и это стоило всех полученных им знаний) неоспоримую истину: мест на поезд в счастливую жизнь мало, а желающих сесть в него много, поэтому, если за что-то и нужно бороться, то только за место в вагоне, а все эти высшие цели придуманы магами для всех остальных.

Дэвид придурком себя не считал. Мораль, нравственность, идеалы – он упокоил их с миром впервые поднявшись на третий этаж. Там, в кабинете у Клиффорда он вдруг отчетливо осознал, что сделает что угодно, лишь бы ТАКАЯ реальность стала его.

 

Кажется, он задремал. Проснулся он от непреодолимого желания отлить, вот только ни унитаза, ни хотя бы дырки для слива физиологических отправлений в камере не было. Дэвид поднялся и обращаясь к воображаемому тюремщику, громко сказал:

— Мне нужно в туалет.

Он ударил по стене кулаком, но с таким же успехом он мог ударить по ней ногой, головой – что было бы правильней, чем угодно.

Выбора не было. Не отпуская руки от гладкого камня, на ощупь, он отправился в дальний угол, где со стоном облегчился. Мысль, что он только что осквернил пирамиду, немного его улыбнула, но пришедшее вслед осознанье, что нюхать скверну придётся ему, вмиг уничтожила радость. Он вернулся обратно, проклиная ублюдка, придумавшего эту казнь.

— Когда я ещё и насру будет полный пипец.

В темноте время текло иначе. Дэвид крепился до вечера, хотя для его восприятия минул как минимум год. К жажде прибавился голод. Надежда о добром хозяине всего лишь его испытывающим, под натиском тишины, стремительно падала в лету, и чтобы не впасть в безнадёжность, он придумал более правдоподобную историю о впавшем в безумие чистильщике.

«Чёртова работа совсем меня доконала и у меня поехала крыша. Мне почудился голос. Чей голос? Его Превосходительства Верховного мага. И да, это он приказал мне идти к пирамиде. Я был твёрдо уверен, что исполняю приказ Господина и вот он я здесь, слетевший с катушек чистильщик. Простите, я не хотел, это вышло случайно...»

— Скоро за мной придут. Всегда приходят за такими как я.., — он побоялся назвать себя уголовником, — сумасшедшими.

Прежняя жизнь уже не казалась ему поганой. Сейчас, он отдал бы всё, лишь бы вернуться в ту ночь и сказать голосу нет.

 

***

 

Клиффорд нервничал. Отправление скорого поезда Варрава–Гондон задерживалось. Сменивший любимые майку и шорты на строгий серый костюм бывший директор компании Чистильщики, в одноместном купе для оранжевых, прокручивал в голове всё то нехорошее, что могло стать причиной задержки. Его натасканный на неприятности ум, с упорством некормленой гончей, выискивал в памяти «файлы» с возможной ошибкой.

1.  Убить Билла.

Сработано чисто. Капля красавки в любимую водку запойного алкоголика и дело закрыто. Просто несчастный случай. Никто не докажет обратное.

2.  Вывезти Алекса из Свободных Земель ДО Обряда.

Так как работал не он, возможны погрешности, но дело сделано. Мальчишка по собственной глупости, случайно, выпал из вертолёта на вражеской территории и погиб смертью героя. Он виноват лишь в том, что поторопился назначить его оранжевым доктором. Обычное наказание: увольнение с должности с понижением в статусе. Тот факт, что его повысили...

«Говорит лишь о том, что я хороший работник».

3.  Свидетели.

Три дня – слишком мало, чтобы всё прошло «without a hitch».[1] При других обстоятельствах (не гонись он за мантией), он устроил бы так, чтобы вертолёт никогда не вернулся в Варраву.

«Одного недоносительства о предполагаемом преступлении достаточно, чтобы остаток жизни провести в местах не столь отдалённых. Они это знают и будут молчать. Особенно Фра. Я же буду всё отрицать. Мои мелкие нарушения никого не волнуют. Все так живут. Нам полуизбранным управленцам потому и позволено многое, что мы единственные, кто стоит между устроившимися на верху пирамиды ублюдками и новой революцией».

4.  Те самые ошибки.

Билл однажды сказал, что его погубит собственная сентиментальность. И это так. Он сделал ошибку, что не убрался из города сразу, как только пришла бумажка от мага. Он остался на похороны...

«Сентиментальный дурак».

Вторая или первая (как посмотреть) ошибка, что он не узнал имя мага.

«Пожалуйста, назовите своё полное имя и причину, по которой я должен убить для вас своего лучшего друга, — Клиф презрительно хмыкнул. — Попробуй сказать так и быстро окажешься за решёткой. Слушаюсь господин. Всё будет сделано господин – только так и никак по-другому с красными упырями».

К возможному счастью для Клифа, неназванный маг сам предложил ему то, о чём мечтают такие как он...

«Глупцы».

Клиффорд коснулся правой ладонью груди возле сердца, где во внутреннем кармане пиджака лежала главная его ценность: сложенный вчетверо лист с приказом явиться в столицу – не то, на что он рассчитывал, но как объяснил ему маг: «Вы должны лично присутствовать при новом Обряде. Только тогда вас отметят как равного». Бумажки будет достаточно, чтобы, если такое случится, объяснить кому надо своё увольнение и поспешный отъезд из Варравы.

«Тогда почему мы стоим?»

Он мог предложить с десяток ответов и наконец успокоиться, но Клиффорд не был бы тем, кем он был (а был он умным засранцем), если бы он успокоился ДО ТОГО, как напялил бы мантию мага. Живя по принципу «лучше перебдеть чем недобдеть», он думал о худшем всегда. Только поэтому он почти дожил до желаемого.

Страх пришёл как реакция на поздно сработавший в нём инстинкт самосохранения.

«Нужно срочно бежать из Свободных Земель», — мысль накрыла его с головой.

Он уже поднимался с обитого оранжевой кожей кресла, когда в дверь постучали.

Ещё полгода назад, отправляясь в отпуск в любимый Жо-Па, он решил бы что это стучит проводница. Обычно он ждал тихого стука, так как за ним появлялась красивая девушка в голубой униформе и предлагала Меню: небольшой, в пять страниц, каталог, уложенный в папку из оранжевой кожи с золотой тиснёной эмблемой компании (похожий на пулю поезд как бы выезжает из треугольника-пирамиды на вершине которой располагается буква Z) в верхнем правом углу. Он всегда брал положенное, тем паче, оплаченное. Не из-за блюд (весьма неплохих), а из-за перечисленных ниже услуг, по большей части интимных.

Сейчас этот стук не вызвал у Клифа привычного предвкушения маленькой оргии в отдельно взятом куре. Его сердце, сделав под горлом кульбит, застучало с бешенной силой, грозя разорваться. Клиффорду потребовалась минута, чтобы взять себя в руки.

— Войдите.

Вместо молоденькой проводницы в купе зашёл полицейский, синий майор, по здоровому виду и хамскому взгляду коричневых глаз, нормальный Y-субъект, хотя, кто его знает. Второй в оранжевой униформе остался стоять в коридоре. Второго он знал.

— Вы Клиффорд ОД26-Д3? — спросил его полицейский.

— Да.

— Бывший директор компании Чистильщики?

— Да.

— Положите руки на стол.

Клиффорд послушался. Он знал протокол задержания. Руки – послушные исполнители разума, являли собой угрозу. Оружия у него не было, а вот яд... О яде он не подумал, а должен был.

Быстрая смерть – роскошь, которую могут позволить себе лишь избранные и храбрецы. Он никогда не считал себя храбрецом.

Когда-то очень давно он видел себя мудрецом в погибающем мире под Зверем, но вся его мудрость, в конечном итоге, свелась к одному: он стал убийцей для друга.

«Прости меня Билл».

Так же он знал, что связываться с синим при исполнении, себе дороже. Последние в списке (фиолетовых за людей не считали) синие полицейские, рабочие, грузчики и прочий пролетариат болезненней остальных воспринимали свой статус. Особенно полицейские. Особенно майоры. Ну откуда этому бритому молодцу было знать, что оттого его и сделали синим пожизненно, чтобы пожизненно он ненавидел всех остальных, ибо ненависть – первое, на что должна была опираться полиция в своём непростом ремесле.

Именно поэтому при аресте оранжевого всегда присутствовал равный, в данном случае, это был Лех ОД26-Д1, пятидесяти семилетний полковник из КБГ, YY-субъект и его давний партнёр по плотским утехам. На гладковыбритом его бледном лице читался вопрос: «Как ты позволил себе дойти до такого?»

Безумная мысль устроить в купе провокацию, тем самым устроив себе лёгкую смерть, возникла в уме и пропала. Майор был моложе его и сильнее и вряд ли убил бы его, а вот покалечил бы с радостью.

— В чём меня обвиняют? — спросил Клиф скорей для проформы, чем ради желания услышать ответ.

— В убийстве субъекта 26ЗД-Д22-Я16.

А вот это была новость.

 

***

 

Сутки Дэвид надеялся, и когда за ним не пришли он начал кричать и орал пока в горле от натуги и жажды не сделалось больно. Его губы потрескались, желудок требовал пищи, а тридцать шесть триллионов клеток воды.

«Я не хочу умирать!»

Тело запаниковало и ко всем его бедам, добавился запах дерьма.

Без воды очистить трусы от жидкого страха не представлялось возможным, и Дэвид, плача от злости и всё-таки охватившей его безнадёжности, швырнул их во тьму, целясь на запах мочи.

Он ненавидел себя и жалел. Больше, конечно, жалел, не понимая, за что ему выпала столь ужасная участь. За неимением веры в Бога, он клял судьбу и неизвестного («я дурак, что поверил, что это был Нот») так зло над ним подшутившего. Только бы выжить, только бы выйти отсюда... Он найдёт треклятого гада и отомстит ему как никто никогда за всю историю мести.

«Я заставлю его страдать. Я отрежу его вонючие яйца и заставлю сожрать их сырыми. Затем, я буду сдирать с него кожу, сантиметр за сантиметром, каждый день, и так в течении года. А чтобы он не орал, я отрежу ему язык...»

Вспыхнувшая в нём злость помогала держаться. Он даже нашёл в себе силы последний раз отлить не в штаны. Пить мочу он не стал. От одной только мысли о глотке этой вони его выворачивало.

Злость иссушала. Хитрое чувство, давая – брало, и брало с каждым разом всё больше. Горевший в нём дьявольский огнь выжигал его изнутри, оставляя после себя лишь горечь во рту да пепел душевный. Выжженный до костей, он ясно увидел себя умирающим, и ему стало страшно. Дэвид заснул, желая себе никогда не проснуться, но он просыпался.

Мучимый жаждой и страхом он плакал во тьме, но тьма была безразлична к страданиям.

Время исчезло, и вечная ночь опустилась на Дэвида. Он спал, просыпался, смотрел и не видел, и единственный звук – биение сердца в груди, возвращал его к жизни.

Как-то проснувшись, он услышал журчанье воды. Он двинул на звук, но наткнулся лишь на зловоние. Слёз больше не было. Лающий смех с трудом прорвался сквозь разбухшую во рту тварь; он ещё помнил, что тварь звалась языком. Ослепший, еле живой он лежал в своих испражнениях и ему было всё равно.

 

— Просыпайся ублюдок! Это ещё не конец!

Так пришёл Шёпот.

— Ну-с, подсудимый, с чего мы начнём?

Шёпот играл с ним. Он являлся к нему пожирающим разум суккубом, насиловал и будил, не давая уснуть навсегда.

— С самого сраного детства? Ок. Что вы можете сказать в своё оправдание? Я не слышу. Что? Что? Во всё виноваты белые? А, ну конечно... Ведь это они мешали тебе нормально учиться, они толкали тебя к проказам, они заставляли тебя воровать, доносить на товарищей и курить в туалете. Эти грёбаные везунчики были лучше тебя не потому, что были умнее, сильнее, талантливее, а потому что им повезло родиться белыми, а тебе нет. Вот и твой друг... Как там бишь его? Алекс... Алекс-укравший-твой-мать-его-статус. Все эти годы ты оправдывал свою зависть простым обвинением: он вор, и он виноват. И ты его предал...

— Я не слышу тебя.

— Слышишь. Я знаю, что слышишь и будешь слушать пока смерть... хотя, вряд ли смерть разлучит нас навечно.

И Дэвид слушал и очень страдал.

— ...оттого ты и ненавидел Казимежа, что он, изгой и придурок, всё же лучше тебя говнюка. Твоя жадная гордость толкала тебя к погибели, и я бесконечно счастлив, что ты теперь здесь...

— Я хочу умереть.

— Мы ещё не закончили.

 

***

 

— Мы ещё не закончили.

Допрашивающий Клифа майор недовольно нахмурился, когда в комнату для допросов без всякого на то разрешения вошёл оранжевый Лех. Понимая, что время его истекло и дальше ЕГО арестованным займутся другие, он постарался придать себе значимости.

— Пшёл вон, — равнодушный голос полковника выбил майора из кресла.

Клиффорд устал. Два часа с полицейским вконец измотали его. Кажется, он ответил на все имеющиеся в арсенале Варравской полиции вопросы, кроме единственного: «Куда он дел труп?»

Как только дверь за майором закрылась, и бывший любовник уселся напротив него, Клиф пошёл в наступление:

— Всё ещё не можешь простить мне жёлтого Генри? 

— Не будь дураком, — Лех, красавчик Лех, над которым, казалось, ни время, ни интриги, ни зависть не были властны, спокойно взирал на бывшего равного. — Если бы я хотел отомстить тебе, то сделал бы это максимально болезненным образом, при чём сразу. У нас пять минут. Потом включатся камеры.

— Почему меня арестовали? Ты ведь не думаешь, что это я убил зелёного нигера?

— Не думаю.

— Тогда почему я всё ещё здесь?

Из оранжевой папки Лех вынул обёртку от «Вкусного завтрака» и положил её перед Клифом.

— Читай.

— Меня убил оранжевый Клиффорд ОД26-Д3, — удивление с примесью отвращение нарисовалось на осунувшемся лице враз постаревшего Клифа. — Что за дерьмо?

— Это написал твой чистильщик перед тем, как исчезнуть. Всё бы ничего, но Дэвид приказал Системе позвонить в полицию если он не вернётся с задания, что Система и сделала.

— Но он ВЕРНУЛСЯ с задания, за выполнение которого получил жёлтый статус. Я отправил его домой живым и невредимым, и свидетелей тому – вся наша контора. Что он сделал с собой оставшись один, не моё дело. Вы смотрели записи с камер у него в соте?

— Он отключил их, так же как звук.

— Но это невозможно! ТАЙНОЕ наблюдение отключить невозможно, не находясь непосредственно в вашей конторе!

Полковник пожал плечами.

— Ничего не скажешь, умный парнишка.

— Каким бы умным он не был, он не мог этого сделать. Не мог! Ищите крысу у себя!

— Уже ищем.

Клиффорд начал сердиться. Если Лех облажался и сейчас пытается сделать из него козла отпущения, то он скотина и трижды дурак. Если дойдёт до суда...

«Мы сядем вместе, красавчик. И ты это знаешь».

— Что-то ещё?

Лех тяжело вздохнул и выложил на стол вторую бумажку.

— Что это?

— Поверь мне Клиф, — голос полковника был... сочувствующим, — я бы дал тебе время добраться до Гондона и получить эту чёртову мантию..., — он пододвинул лист формата А-5 ближе к субъекту. — Это приказ отправить тебя на заслуженный отдых.

Кровь отлила от и без того бледного лица Клиффорда и стон проигравшего, вместе с последними силами, вышел из рта старика.

Во взгляде когда-то любовника Лех разглядел обречённость и, на мгновение, ему стало жаль «забавного пошляка», слишком жадного, чтобы довольствоваться простой синицей в руке.

— Кто отдал приказ?

— Его Превосходительство господин Нот. Как ты понимаешь, ЭТУ бумажку, я не смогу «потерять», — не увидев реакции со стороны осуждённого, Лех, продолжил: — Не буду говорить, что я тебя предупреждал. Ты и без меня всё хорошо понимаешь. Ты рискнул, и ты проиграл. Мне очень жаль, Клиф. Это всё.

«Он ничего не спросил про Алекса. Он ничего не спросил про Алекса, — пришедшее вдруг понимание оформилось в мысль. — Ничего не спросил... Не спросил...»

— Ты ничего не спросил о ещё одном исчезнувшем, Алексе 26ЖД-Д6-Я9. Почему? — последний гвоздь в крышку гроба, в который он сам же и лёг, был забит Клифом с безумной бравадой висельника.

— Не вижу смысла, — похоже, полковник был готов к такому вопросу. — Как говорится, многие знания – многие печали. Я делаю, что велят и не желаю того, что мне не положено. Только так можно не стать чьим-то питательным завтраком...

Второй раз за вечер Клиффорд посожалел, что не припас для себя яда.

 

***

 

Сострадающий Космос вошёл в его разум и вытеснил Шёпот. Блаженная тишина без упрёков и глупостей вроде: «Ты – не ты, когда голоден», — накрыла его волшебством. Тело жаждало пищи, но уже не имело значения насколько давно и как сильно. Ничто не имело значения прежде долга перед Вечностью. Долг как якорь – основная точка контакта между телом и жизнью, тянул его вниз.

«Предавший Отца не может вернуться домой пока долг не уплачен», — душа это помнила.

Сгорая в слоях атмосферы, он нёсся обратно к земле, и знание правды, освобождало его от прежнего Дэвида.

Он вспомнил всё.

 

***

 

Чьи-то сильные руки тащили его из норки чуть ли не за уши. Он теперь заяц? Кажется, нет. Он не заяц и место откуда его вытаскивали была не норка, а материнское чрево.

«Вот же дерьмо!»

Он и сам весь в крови и зловонной боли холодеющей девочки; слишком юной, чтобы быть матерью, фиолетовой шлюхи из секс-каталога, в обязанности которой, помимо удовлетворения плотских утех купившего её мага, входило рожать своему господину бастардов.

Кровь и дерьмо. Только кровь и дерьмо.

— У вас мальчик, сэр Бассет, — голос оранжевой повитухи назвал ему имя отца.

К нему склоняется демон – бледная маска смерти и две холодных звезды вместо глаз в глубоких провалах-глазницах. Демона зовут Отто.

«Отто-мне-больно!» — так звала его мать, пока демон входил в неё снова и снова с первого дня покупки.

И теперь, когда он родился и стал беззащитным, демон-отец явился его уничтожить.

— Он чёрный, — полный разочарования голос выносит ему приговор.

— Леди Дездемона...

— Она не леди, а чёрная шлюха, которая должна была родить мне белого сына.

— А с этим что делать?

— Отдайте его на корм.

— На фабрику, сэр?

— Дура! Мой Господин вечно голоден. Отошлите его подальше от Го;ндона. Пусть будет чистильщиком.

«Вот же дерьмо!»

 

***

 

Ему четыре. Он всё ещё помнит имя отца, но ему почти всё равно. В группе «Ч» их всего пять; пять таких же как он темнокожих ублюдков от магов. Кроме мелких детских обид, его ничто не тревожит и факт этот радует его душу.

 

***

 

Первое сентября. Он в первом «А» классе, и он единственный темнокожий Y-объект.

Память осталась в желаниях.

Рядом с ним за партой сидит незнакомец.

— Я Алекс. А как тебя звать?

— Ты белый.

— Разве это имеет значение?

— Если я чёрный, то, да.

 

***

 

— Кто это написал?! Это был ты?!

— Нет, господин учитель.

В сером костюмчике с синим галстуком Y-объекта, в шеренге таких же как он восьмиклашек, он стоит и боится поднять глаза на бледного от накатившего на него бешенства учителя географии. Не потому, что боится взглянуть в лицо страху. Он боится себя. Боится пылавшей в нём ненависти.

Будто вторя его настроению, на классной доске красным мелом пылает написанное им ночью: «Сдохни ублюдок!»

— Это не Дэвид, — как всегда вступается за него Алекс. — Ночью я плохо спал и услышал бы если бы кто-то вышел из спальни. Дэвид храпел до утра.

Он благодарен другу, но... Он не любит быть должником.

 

***

 

Ему шестнадцать. Он станет чистильщиком. Это лучшее, что он может выбрать из «зелёных» профессий. Алекс идёт вместе с ним, но как жёлтый (сволочь!) айтишник.

«Посмотрим кто будет последним».

 

***

 

В КБГ города Варравы

на ул. Павших Героев 1

 

от сознательного зелёного объекта

Дэвида 26ЗД-Д22-Я16

 

ДОНОС

 

Довожу до вашего сведения, что зелёный субъект Вольдемар 26ЗД-Д80-Я19, преподающий географию в Доме Развития, ведёт продолжительную и систематическую деятельность, направленную на подрыв основ власти Зверя и красных магов. Будучи воспитанником, я слышал, как он высказывал идеи и мысли противоположные мыслям большинства любящих Зверя субъектов, осмеливался ругать Его Превосходительство Верховного Мага Нота и мэра Варравы Луи де Конте. При этом я никогда не слышал, чтобы Вольдемар 26ЗД-Д80-Я19 ругал ненавидящих Зверя христиан и фиолетовых отщепенцев. Из этого вы можете заключить, насколько неблагонадёжным и чуждым нашему свободному обществу элементом является зелёный субъект Вольдемар 26ЗД-Д80-Я19. На основании изложенного,

 

ПРОШУ:

 

1.  Расстрелять субъекта Вольдемара 26ЗД-Д80-Я19 предварительно применив к нему жестокие пытки.

2.  Позволить мне лично арестовать врага Зверя и присутствовать при казни.

 

***

 

«О, всемогущий Зверь! Я кончил в штаны!» — он возбуждён как никогда и ни с кем начиная с тринадцати.

Развоплощение лишённого статуса и дарованных Зверем благ Вольдемара проходит в штатном режиме. Приговорённый к смерти Никто лежит внутри круга с нарисованной в нём пентаграммой. Толстое смотровое стекло глушит все звуки, но позволяет видеть детали. Прикованный к полу за запястья и щиколотки в позе Витрувианского человека, будто раненый зверь, мечется в круге обнажённый бывший учитель. На правой его ступне не хватает двух пальцев.

Дэвид не видит лица (заключённый лежит ногами вперёд к трём свидетелям казни), но ему и не нужно. Всё, что он помнит из детства, сейчас перед ним: поверженный член и красная лужа мочи между ног педофила.

Вспышка света и волна наслаждения невиданной силы взяла его в плен. Вспышка света и пена прибоя обрушила камни. Вспышка света и вот уже нет даже пепла, лишь пустой металлический куб и он, как сопляк первый раз себя отымевший, с мокрым пятном между ног.

— Я тоже кончил в штаны по первому разу, — сидевший рядом красавец полковник в оранжевой форме, понимающе усмехается. — Чужая смерть всегда возбуждает.

— Что это было?

— Ты кончил в штаны.

— Что его уничтожило?

— А, ты об этом... Квантовая аннигиляция. Лёгкая смерть...

— Офигеть как кайфово!

Полковник встаёт. В его серых глазах мелькает презрение и что-то ещё... вроде жалости, как к смертельно больному калеке.

Дэвид не видит. Взгляд его смотрит туда, где минуту назад лежал непрощённый им Вольдемар.

— Продолжай в том же духе, — неожиданно отзывается третий и последний в их скромной компании наблюдатель, мужчина лет тридцати в тёмно-зелёном костюме красиво подстриженный по Го;ндовской моде, — и годиков через десять после Обряда и преданной службы в качестве чистильщика наш уважаемый Лех возьмёт тебя на работу. Вам ведь нужны ТАКИЕ субъекты?

Полковник бледнеет.

— Как скажете, господин.

«Вот же дерьмо!»

 

***

 

— Поздравляем субъект Дэвид 26ЗД-Д22-Я16! С этой минуты вы – полноправный субъект Свободных Земель! Ваше новое определение будет занесено в вашу учётную запись с последующим изменением во всех, касающихся вас, документах. Все изменения вступят в силу сегодня, четвёртого марта сотого года в ноль часов ноль минут по Го;ндовскому времени.

Поздравивший его маг слишком стар, чтобы заметить какими глазами он пожирал его мантию из чёрного бархата с красной шёлковой подкладкой, слишком тяжёлую, слишком официальную для повседневного использования – символ богатства и подаренной Зверем власти.

«Старый пердун. Не хочешь сменяться статусом раз я уже ваш?»

Грязными струями падая вниз бьются об узкие плечи волосы мага, распадаясь на ржавые пряди. Старческий голос, равнодушный к мечтам зелёного чистильщика, тихо скрипит, извещая продавшего душу о скучных, формальных вещах:

— С этого дня, вы освобождаетесь от надзора Системы. Взамен, вы обязуетесь: защищать честь и достоинство Зверя и преданных слуг его красных магов, соблюдать законы Свободных Земель, усердно трудиться, платить налоги, уважать права и свободы субъектов и брить голову не реже одного раза в сутки, ибо печать, вам сегодня поставленная, есть ваш паспорт и пропуск к дарованным Зверем благам.

 

Всё кончилось быстро.

Чёрная комната в мэрии на минус втором этаже, шесть на шесть метров. Пахнет подвалом. Он морщит нос, но в темноте его никто не увидит, и он не боится.

Сами собой зажигаются свечи.

«Немного театрально, но да, пусть будут свечи».

Теперь он видит два нарисованных круга в центре: чёрный большой для тринадцати человек и маленький красный с уже знакомой ему пентаграммой внутри. По периметру красного расставлены чёрные свечи, свет от которых единственный в комнате свет.

— Встаньте в центр круга субъект.

Голос, ему приказавший, похож на искусственный. Он подчиняется. Прямо из стен (так ему кажется) появляются маги в чёрных бархатных мантиях с накинутыми на головы широкими капюшонами. Тринадцать безликих становятся за линией внешнего круга. Он окружён. Ему не уйти.

Обряд начинается.

— Ты добровольно отдаёшь свою душу?

— Да.

— Ты добровольно отдаёшь свою душу?

— Да.

— Ты добровольно отдаёшь свою душу?

— Да.

— Ты добровольно отдаёшь свою душу?

— Да.

— Ты добровольно отдаёшь свою душу?

— Да.

— Ты добровольно отдаёшь свою душу?

— Да.

— Ты добровольно отдаёшь свою душу?

— Да.

— Ты добровольно отдаёшь свою душу?

— Да.

— Ты добровольно отдаёшь свою душу?

— Да.

— Ты добровольно отдаёшь свою душу?

— Да.

— Ты добровольно отдаёшь свою душу?

— Да.

— Ты добровольно отдаёшь свою душу?

— Да.

— Ты добровольно отдаёшь свою душу?

— Да.

«Да, будьте вы прокляты!»

— Он наш!

— Он наш!

— Он наш!

— Он наш!

— Он наш!

— Он наш!

— Он наш!

— Он наш!

— Он наш!

— Он наш!

— Он наш!

— Он наш!

— Он наш!

— ОН МОЙ! — алчный, мертвенный голос глушит шипение магов.

Все хором:

— Мы подтверждаем.

Обряд заканчивается.

«И что, это всё? Тринадцать клоунов и возомнившая себя Богом Алиса? А где развлекуха? А как же печать?»

Спектакль ему не понравился. Он разочарован. Он ничего не почувствовал.

«И с чего эта Джун так расстроилась?»

Он подносит руку к макушке и тут же одёргивает. Запах горелого мяса, тихим хихиканьем, полнит его естество: всё нормально, он получил, что хотел. Радость. Он чувствует радость и... пустоту.

«Слава Великому Зверю!»

 

***

 

— Я не он, — шептал он во сне. — То был проклятый Дэвид – не я.

«А какой ты?» — спрашивал его Космос.

— Хороший.

«Так докажи это!»

— Я заперт во тьме.

«Тьма – всего лишь отсутствие Света. Впусти в себя Свет».

— Я не умею.

«Вспомни, когда ты был счастлив».

Это трудно. Помнить о счастье – значит быть благодарным и должным другому.

 

***

 

Он снова в норке. Норка была не злой, а очень даже уютной. Под стук материнского сердца и грустную песню: «Мой ангел, наклонясь над колыбелью, сказал: «Живи на свете, существо, исполненное радости, веселья, но помощи не жди ни от кого»»,[2] — песню единственной той, что любила его больше жизни, он рос и надеялся, убаюканный памятью снов.

Мать любила его и желала, по-своему, счастья:

— Только не чёрным.

 

***

 

— Не плач, — утешает его незнакомец в туалете для Y-объектов. Парень старше его; он выпускник, и он белый. — Поверь мне, это не самое страшное, что ждёт тебя в жизни.

— Он сделал мне больно.

— Не только тебе. Этот зелёный садист любит детские слёзы. Не доставляй ему удовольствия. Как твоё имя?

— Дэвид, Y-объект без статуса.

— Запомни Дэвид без статуса. Никакой ты не Y-объект. Ты мальчик и ты человек.

— Ты белый.

— И что?

— Тебе легко говорить.

— Думаешь только чёрных насилуют в туалетах?

— А разве нет?

— Нет. И я не белый. Я – будущий фиолетовый, — он произнёс это гордо.

 

***

 

— Ты спас мою задницу. Почему?

— Мы же друзья.

Ему приятно и.., тяжело это слышать.

— Он мог тебя наказать.

Алекс фыркает.

— Я не боюсь Вольдемара.

 

***

 

Он отомстил им всем.

Он убил свою мать, разорвав её юное лоно ножным предлежанием.

Он предал и, скорее всего, убил единственного друга.

Он преследовал и ненавидел фиолетовых только за то, что стоящие ниже его, они были, он это чувствовал, выше, свободней зелёного чистильщика.

Вечный должник – всё, чем он мог отплатить за любовь и добро, – была месть.

— Я достоин лишь смерти.

Космос тихо вздохнул.

«Всему своё время».

— Почему не сейчас?

«Он дал тебе шанс всё исправить».

— О ком ты?

«Иисус Назорей, Царь Иудейский. Ложный идол эпохи до Зверя. Руками не трогать», — табличка из прошлого возникла пред внутренним взором.

— Его ведь убили.

«Им бы хотелось так думать. Бога убить невозможно. Я свидетель тому».

— Если он бог, в чём смысл страданий?

«Вернуть человека к Отцу».

— Я не хочу к отцу. Он меня предал.

«К Отцу настоящему».

— Зачем я Ему?

«Любовь не спрашивает. Она любит».

— Я не могу... То, что я сделал...

«Впусти в себя Свет».

— Как если всё, что я знал, всё что я делал была только тьма? Я и есть тьма!

«Впусти в себя Свет».

— Что ты заладил как попугай?

Молчание Космоса едва не лишило его рассудка.

— Эй, ты где? Не оставляй меня... Слышишь? Я больше не вынесу... Эй... Ну, прости... Я не хотел тебя обижать. Мне просто трудно поверить во всё это... Свет... Разве нужен я Свету... такой? Скажи, что мне делать и я сделаю что угодно... Только скажи, не молчи...

«Молись».

— Как?

В горячем бреду он услышал всего лишь два слова: «Господи помилуй».

— Этого будет достаточно?

«Да».

На грани миров Дэвид начал молиться. Он цеплялся за призрак с последней надеждой на жизнь.

— Господи помилуй, — он учился заново говорить.

— Господи помилуй, — он учился заново слышать.

— Господи помилуй, — он учился заново видеть.

Он взалкал о неведомом Боге, и тьма отступила. Свет озарил его сердце наполнив теплом. Плача без слёз, душа очищалась от скверны. Бог есть Любовь. Он вновь обрёл это знание. Остальное – не важно. Не было ничего, что могло разлучить его с Вечным Отцом. Настоящим Отцом.

— Я не ваш. Я – Божий, — успел он сказать, прежде чем отключился.



Продолжение следует...


Сноски:

1. Без помех. Английский аналог пословицы «Без сучка, без задоринки».

2. Уильям Блейк «Мой ангел, наклонясь над колыбелью...»