13 этаж Глава 8

Глава 8

Центр города ночью в выходные дни всегда раздражает суетой и фальшивой праздностью. Светящие неоном вывески ночных клубов, у дверей которых курят разодетые в пух и прах молодые однотипные девки с губами уток, мажоры на эталонных тачках, облюбовавшие парковочный пятак для тусовок, заебанные ночным развозом таксисты в ожидании заказа и двустороннее движение из гуляющих парочек на тротуаре.

Увидев подъезжающий к дверям бара брендированный таксопарком фольксваген, я на всякий случай сверился в приложении с номером, убедился, что эта заебаная накатанными километрами и бесконечной работой карета подана для меня, выкинул сигарету и забрался в салон.

— Едем? — обернулся ко мне таксист.
Толстый мужик с четырьмя подбородками и причёской под Малинина. На *** ему эти длинные патлы и игривая коса, одному богу известно.
— Больше никого не ждем?

«Разве что твоего парикмахера», — хотелось сказать мне. Настроение было пганое и не спасала даже бутылка вискаря в руках, которую я заботливо прихватил в баре. Но вместо этого я просто кивнул.

— Через двести метров поверните направо, — фальшиво радостным голосом затраханной домохозяйки, к которой неожиданно нагрянули гости, сообщил навигатор.

— Когда уже дороги наш мэр соизволит сделать? — закинул удочку драйвер.
И я с грустью понял, что передо мной самый ужасный тип таксиста. ****обол. Даже если ты будешь угрюмо молчать, уткнувшись в телефон, это ничуть не помешает ему всю дорогу ссать тебе в уши обо всём на свете.

— Ещё сотку сверху, — я отхлебнул из бутылки, — если мы поиграем с тобой в дороге в парочку глухонемых.

Толстяк помрачнел.

— Ну, и сотку, чтоб ты включил музыку, Сын Тарзана, — смазал я чуть пообильнее. — Душа просит. И желательно что-нибудь из репертуара, где нет прокуроров, старушек-матерей и вертухаев с вышками. Окей?

Зеркало заднего вида укоризненно посмотрело на меня глазами фальшивого Малинина, но в салоне заиграла музыка, а с переднего сиденья в меня перестали лететь децибелы.

В кармане завибрировал телефон. Я вытащил и посмотрел на дисплей — номер был незнакомым. Я просто молча снял трубку и стал ждать ответа с другой стороны.

— Привет, это Марина, — неинформативно сообщила трубка.

— Слушай, — устало вздохнул я, — наверное, раз так ты коротко, неинформативно и категорично это заявляешь, то, скорее всего, я должен помнить, кто такая эта загадочная Марина. — Я жестом попросил таксиста убавить музыку. — От этого мой вопрос будет ещё банальнее… Какая Марина?

— Подруга Маши, — зло и отрывисто сообщил голос.

Вот уж кого не ожидал услышать. Мари знакомила как-то нас на классическом двойном свидании, но девке явно не понравился выбор её подруги в моём лице, что она не стесняясь демонстрировала всеми возможными способами. А её чувак, то ли Гена, то ли Коля, оценив обстановку, объявил швейцарский нейтралитет и весь вечер молча просидел, уткнувшись в экран смартфона.

— Что-то случилось?

— Ты дома сейчас? — сучка намеренно проигнорировала мой вопрос.

— Нет, но через двадцать минут буду, — я не стал лезть на рожон и скрещивать шпаги со злобной бабой. Важно было выяснить, что заставило её набрать мой номер в два часа ночи.

— Я буду у тебя через тридцать, — сообщила она. — Домофон откроешь. — И бросила трубку.

— В такси курят? — формально поинтересовался я, заранее зная ответ.

— Нет. Запрещено.

— А если касарь сверху? Ты нарушишь кодекс таксиста, написанный в шестнадцатом веке на телячьем пергаменте человеческой кровью? — я достал сигарету.

— Кури, — вздохнул Малинин.

— Тогда держи полтора и нарушь ещё парочку правил ПДД. Мне надо побыстрее оказаться дома.

Стрелка спидометра поползла вверх.

— Ты один? — в знакомом мне уже репертуаре выплюнула Марина и вошла в квартиру, отодвинув меня от дверного проёма, как неодушевлённую прикроватную тумбу. — Трезв?
Окинула меня холодным оценивающим взглядом. — Хотя вижу, можешь не отвечать. В своём привычном состоянии.

Прямая противоположность Мари — высоченная дылда с внешностью породистой племенной выставочной суки с родословной и медалями. Она, не разуваясь, проследовала в гостиную и уселась в кресло, выжигая мне в грудине глазами дыру размером с футбольный мяч.

— Слушай, — я подошёл вплотную и склонился над ней, намеренно дыша перегаром в её сторону, — нахуй эту театральщину и адские реверансы. Раз ты не поленилась притащиться сюда в два часа ночи, тебе есть что сказать. — Этой суке удалось сделать то, чего не смог добиться мир в этот вечер. Она меня доебала до ручки. — Поэтому говори и уебывай. А вести себя как ****ая герцогиня на планерке с прислугой будешь с Геннадием. — Я запнулся. — Или с Анатолием. Как его там.

— Вопрос скорее риторический в твоём случае, — афганская борзая немного сбавила обороты, но всё равно продолжала искать в моём панцире пробоины. — Выпить есть что-нибудь? — И, презрительно оглядев окружающий бардак, добавила: — Желательно в чистом стакане.

— Виски, — кивнул я на бутылку, стоящую рядом. — Прости, что не по статусу. Кристал осталась в замке в родовом имении. Из стаканов могу предложить пластиковый — удивительное изобретение… практически гениальное. Их не надо загружать в посудомойку.

— Давай, — уже спокойно и почти невраждебно кивнула она.

Я налил в стаканчик ровно половину и протянул ей, сам привычно отхлебнул из горла. Марина опрокинула вискарь со сноровкой профессионального сантехника, на породистой мордахе не дрогнул ни один мускул.

— Ты знаешь… — она закурила, предсказуемо не спрашивая разрешения. — Я не питаю к тебе большой любви и не делаю из этого большого секрета. Ты — просто неоспоримый чемпион среди кусков говна, которые почему-то притягиваются к Маше. Но дело сейчас не в этом, Андрей.

— А в чём? — я пододвинул стул и сел напротив неё. — Не будь уж стопроцентной сукой, Марина, завязывай ходить вокруг да около. Алкоголики народ тревожный. — Я посмотрел на неё. — Мари мне небезразлична. Ты приперлась ко мне в два ночи и ебешь мне мозги… — я посмотрел на часы, — уже добрые двадцать минут.

— Хорошо, что не безразлична, — кивнула она и налила себе новую порцию виски. — Это ещё одна причина, почему ты должен съёбываться из её жизни, Андрей.

Я не стал отвечать. Надо дать ей закончить, иначе она будет вытаскивать мне жилы ещё пару часов. Медленно. Сантиметр за сантиметром.

— Ты не подарок, и для тебя это, думаю, не секрет, — безжалостно продолжила она, закуривая третью сигарету подряд. — Высокомерный уёбок, утопающий в само-жалости и ненависти как к себе, так и к остальному миру.

— Продолжай.

— И нет у тебя ни к кому никакого небезразличия, не ****и. Ты потре*****, Андрей. Всё, что тебе нужно от Маши, — это безупречное понимание твоей охуеть какой сложной личности, твоей трагедии и твоей драмы. — Она говорила зло и отрывисто, как будто хлестала бичом вдоль моей уже иссечённой спины. — Тебе нужно, чтоб тебя жалели и вытирали задницу.

Я скинул окурок в банку и выжидающе уставился на неё в упор.

— И полбеды, если бы ты крал какой-то кусок её жизни, до момента пока она всё это сама не поймёт, — тихо продолжила она. — Вся беда в том, красавчик, что ты крадёшь финальный отрезок. Как раз то место, где пленка обрывается.

— Ты о чём? — хрипло спросил я, приложившись к бутылке в попытке смочить моментально пересохшее горло.

— Ты всё понял, — безжалостно отрезала она и, помолчав, добавила: — И понял всё правильно. Она болеет, Андрей. Давно и с детства. Порок сердца, — припечатала контрольным выстрелом.

Мне же безумно хотелось блевать, и, вероятно, блевать прямо здесь, потому что ватные ноги вряд ли успешно смогли бы донести меня до унитаза.

— С этим живут какое-то время, — продолжила Марина, глядя в пол. Чему я был несказанно благодарен. Ни она, ни я уже не имели ресурса выдержать взгляд. — Но время подходит, Андрюш. Полгода, год… при хорошем прогнозе — два. Но ни один, самый оптимистичный врач не спорит с тем, что до тридцати она не доживёт.

— А почему… — я запнулся и перебрался со стула на пол. Четыре ножки в данный момент мне казались не слишком надёжной опорой. — …почему она ничего не сказала?

— А зачем? — она сжала зубы. Посмотрела на меня сверху вниз и презрительно добавила: — И кому? Терминальному долбаёбу и эгоисту, который видит мир только через призму собственной значимости и наматывает сопли на кулак в поисках, кто сегодня подотрёт ему задницу и погладит по головке? Она не искала в тебе спасения, дурак. Она спасала тебя.

Она вырвала у меня бутылку из рук и приложилась прямо из горла.

— Поэтому если в тебе осталось хоть капелька чего-то человеческого, ты не пропил способность к малейшей эмпатии — ты должен уйти. Дай ей нормально прожить свою жизнь. — Голос дрожжал. — Как ты уже мог понять, её осталось не так уж и много.

Она справилась с собой и продолжила вдалбливать мою безвольную тушку в линолеум.

— Заметь, у тебя будет время, и ты, уверена, найдешь повод себя пожалеть. Сейчас это плач о проёбанной тобой же любви, через десять лет — о больной простате и пояснице, через сорок — о мешающем спать калоприемнике. Всё будет хорошо у тебя, Красавчик. — Она положила руку мне на плечо. — У неё на это времени нет.

— Слушай… — алкоголь как будто превратился в воду и абсолютно перестал привычно действовать на мозг и тело. В голове была абсолютная ясность.

Но Марина меня резко перебила.

— Вот только не надо этой банальной киношной ***ни и глупых вопросов, ладно?! «А как же врачи?», «А можно ли что-то сделать?», «А если попробовать то или может испытать это?» Чудес не бывает, парень. Она это знает. — Она встала с кресла, направляясь к двери. — Теперь это знаешь и ты.

— Я не об этом. — Я приподнялся с пола, поймал её за руку и мягко усадил обратно. — Я тебя понял, Марина. Я тебя услышал. У меня одна просьба. Не говори ей ничего, ладно? Дай мне сделать всё правильно, и я тебе обещаю, что я не причиню ей вреда… — я всё-таки нашёл в себе силы и смотрел ей прямо в глаза. Они перестали напоминать взгляд медузы Горгоны, были красные и мокрые. — …больше не причиню. Договорились?

— Не ищи говна там, где его нет, — грубо оборвала Марина. — Я ей не враг. А мой визит — это не шантаж, а жалкая попытка достучаться. — Она всё-таки поднялась с кресла и направилась к выходу. — Надеюсь, небезуспешная.

Не оборачиваясь, открыла дверь и скрылась в темноте подъезда.