Приключения Веника, Часть Третья

Он уже знал точно, что впишется в это дело, но для него было важно рационализировать своё решение, включиться в него эмоционально. Как человеку, склонному к одержимости грандиозными идеями, нужно было обоснование, ради которого он пойдет на риск, и он дальше погрузился в рассуждения в таком духе:

Если мы будем вести себя так, будто любовь существует, если будем принимать её как факт и действовать исходя из этого допущения, тогда любовь действительно начнёт существовать. Я не люблю Каплю и не любил никогда. Я это только сейчас понял. Я ненавижу её за грязные поступки, за измены, за бесконечный поток лжи и манипуляций. Я бы сам её на костре инквизиции сжег бы. Но я стараюсь не ради неё. Я стараюсь ради самой идеи любви.

Поэтому я буду вести себя так, будто люблю её. Буду принимать это как данность и не позволю себе сомневаться в подлинности этого факта. И если я выдержу, если останусь верен выбранной роли и своим идеалам, то когда-нибудь любовь действительно появится не из сердца, а из постоянства усилия, из упорства.

Ведь то, во что мы продолжаем верить, постепенно становится действительностью. Так появляются боги, так рождаются ценности, так работают идеологии и религия. И любовь ничем от них не отличается. Она возникает только там, где человек упорно отказывается признать её реальное отсутствие. Там, где он продолжает действовать, будто она и вправду есть.

Возможно, Капля этого и не стоит, не стоит таких усилий и жертв, которые я ради неё предпринимал и предпринимаю. Возможно, моя вера в любовь, которой, вероятно, никогда и нигде не существовало, действительно напрасна. И с научной точки зрения это, наверное, действительно так, но я же не живу с научной точки зрения. Если я отпущу эту веру, исчезнет и она, и всё остальное. Ничего не останется.

Стоит мне лишь на мгновение усомниться, перестать поддерживать эту вымышленную псевдореальность, и пустота сразу заполнит всё вокруг. Мир и всё вокруг исчезнут так же, как исчезают воспоминания после смерти их носителей. Так же как исчезают люди во сне после пробуждения. Любовь существует только пока я верю в то, что она существует.

И чтобы предотвратить уничтожение любви, я продолжу действовать исходя из своих идеалов наперекор так называемой реальности.

И, может быть, в этом и есть трагическая сила любви: она требует от человека не чувства верности, а верность чувствам. И если выдержать эту верность, то иллюзии становятся истинными чувствами. А истина, как и всё в этом мире, держится лишь на тех, кто продолжает в неё верить.

И пусть мои решения сомнительны, а цели, возможно, ошибочны. Но все мои промахи, включая этот, могут быть той самой ценой за будущее величие. Колумб ведь тоже поплыл не туда, а в итоге Америку открыл. Множество великих открытий сделано как раз таки из-за ошибочных путей, из-за неправильных направлений, из-за неверных трактовок. Главное выбрать направление и начать путь. Дорога сама подскажет верные повороты.

Так что да, я участвую, правда сам пока не знаю в чем именно! Не ради Капли, а ради любви, ради высоких идеалов!



Квазимодо, глядя на ушедшего глубоко в себя Веника, проговорил: «Ты в порядке? Может, тебе воды принести?»

Веник опешил от присутствия Квазимоды в его квартире, он уже и забыл, что пустил его внутрь. Несколько секунд ушло на то, чтобы пилот вернулся назад в кабину и вспомнил последовательную цепь событий этого вечера.

Веник: «Да, я в полном порядке. Слушай, первым делом нам нужно получить разведданные о месте нахождения закладки металла. Успокоиться нужно и прийти в себя для начала, чтобы всё разложить по полочкам. Слишком много всего, мозг кипит».

Квазимодо: «Я предусмотрел такую реакцию, это было весьма ожидаемо. Я взял с собой два чека металла».

Веник посмотрел на Квазимоду уже почти дружеским взглядом и сказал: «Чего же ты раньше молчал, с этого и нужно было начинать».

Квазимодо: «Я же не знал, не был до конца уверен, вдруг ты не согласишься, пришлось бы следующего отчаянного искать, а метала у меня и так немного, чтобы всех подряд раскумаривать».

Веник: «Инструменты взял?»

Квазимодо снял ботинок, из-под стельки извлёк чёрный шарик, размотал изоленту, достал оттуда зип-лок пакетик с белыми кристаллами. Он воспрял, выпрямил свой горб, с восторгом держал пакетик в руках, акцентируя внимание на значимости своей персоны. И произнёс: «А вот с инструментами проблемка. Ночь, улица, а с аптекой фонарь! Одна на районе, и та во время тревоги не работает».

Веник: «Ночь, улица, фонарь, аптека! Ты знаешь, о чём это стихотворение?»

Квазимода: «Думаю, да. Я себе это так представляю: дореволюционный Петербург. Ледяная рябь на каналах, фонари расплываются в сыром мареве. Аптеки. И рядом трутся морфинисты. Очередь за искомым лекарством. А на весь район одна барыжная аптека, и вот как зло морфин закончился, на всех не хватило.Эта тоска безысходности… она знакома любому опиумному наркоману. Внутренняя пустота, холод в пальцах. И этот стих… да. Он именно про них. Про морфинистов.»

Веник: «Я тоже так думал. Я знаю это стихотворение с детства, оно было моим любимым.
Я всегда считал, что этот стих про наркоманов. Когда хотел обналичить рецепты или когда поздней ночью искал круглосуточную аптеку, чтобы купить машинку, я вспоминал об этом стихотворении. Я узнавал себя в этих строках, они грели мне сердце. Я тогда думал, как точно Блок передал всю безысходность наркоманской жизни в одном коротком стихотворении.

Но вот же нет! Как-то раз одна знакомая мне женщина сообщила, что стихотворение было посвящено больной девушки, которая в безысходности металась по аптекам в поисках лекарства, чтобы исцелить свой недуг, но болезнь была неизлечимой. Стих был о тяжелой судьбе одной девушки заявила она.

Я тогда был глубоко поражён, насколько смысл одних и тех же слов может меняться в зависимости от образа мышления и жизненного опыта. Ведь то, что было для меня очевидно, оказалось абсолютным искажением фактов и неверным истолкованием слов. Для меня весь мир тогда перевернулся с ног наголову. Если этот стих не про наркоманов, то как же теперь быть?

Шли годы, и в один момент я не выдержал, любопытство одолело меня, я захотел узнать больше о судьбе этой девушки из стихотворения. Мне было интересно узнать что с ней случилось в итоги и смогла ли она вылечиться. Я перелопатил кучу информации в интернете и впал в отчаяние. Это было вторым самым большим потрясением в моей жизни. Знаешь, что мне удалось выяснить?

Не было никакой девушки… Эта трогательная история оказалась липой, кем-то сфабрикованной версией. Стихотворение не о больной девушки и не про тяжёлую судьбу наркоманов. Обе трактовки оказались подставными. Никто не знает, о чём и о ком это стихотворение… Блок нигде прямо об этом не упоминал!

Каждый слышит одно и то же, но понимает абсолютно по-разному. Так называемая реальность снова дала трещину. В жизни, куда ни прикоснись, всё липа и всё подделка.

Мне теперь порой кажется, что люди вокруг лишь имитируют жизнь. Они заглушают гнетущую тишину тоски, создавая сфальсифицированную иллюзию присутствия. Но стоит прикоснуться к чему-то, привыкнуть, изучить лучше и сразу всё рушится, ломается, обнажается фальшь.

Раньше я не мог понять, почему корова на колбасной этикетке улыбается, а в “Братьях Цыплятах” изображены довольные курицы, будто бы не они станут ужином. Индустрия сама прячет бессмысленность судьбы, продавая нам фальшивую, иллюзорную, нарисованную радость. Все самое странное и абсурдное, что только можно себе вообразить в этой жизни принято считать нормой.

Одна, знакомая мне, женщина твердила, что существует единая на всех реальность, и в этой реальности я наркоман и маргинал. А я уверен: никакой единой реальности нет и быть не может, всё это сплошной вздор. У нас и истории как таковой нет: мы переписываем и заново трактуем её каждые десять лет, но всё равно не можем сойтись на одной версии.

С детства я считал, что масштаб личности определяется прежде всего способностью плыть против течения, сопротивляться системе, государству, обществу и этой так называемой реальности. Всё остальное это мишура и бровада. Даже наркотики я впервые попробовал именно чтобы не быть как все. Позже понял, что все поступают именно так, или, по крайней мере, многие. Теперь же я, наоборот, намерен бросить, чтобы снова быть не как все, ведь бросить способны не все.

Я намерен разрушить эту иллюзорную реальность, выебать её в рот. Я живу в собственной. Вот нет любви, а я буду действовать так, будто она существует. И тогда она появится. Может, не для всех, но для меня так точно. Поэтому я и вписался за Каплю. Ненавижу я её, но буду действовать вопреки, будто-бы люблю.

На этом моменте Веник задумчиво подошёл к мусорному ведру, достал оттуда два двух-кубовых и один пяти-кубовый баян. Они валялись там около недели, остались от визита одного из его соупотребителей с 7 этажа.

Затем пошёл в ванную и тщательно вымыл весь контроль горячей водой и вынес стерильно чистые инструменты с ещё более восторженным видом продемонстрировал Квазимоде, показывая своим видом, что инструменты не менее важны, чем сам порошок.

Квазимодо почувствовал себя как дома и схватил единственный чистый в квартире стакан и принялся забалтывать лекарство. Веник уже был не против такого своеволия Квазимоды и тем временем разбил лампочку с настольной лампы и принялся точить об стекло затупившиеся иглы дешёвых, некачественных, одноразовых китайских шприцов, которые после первого прокола уже не колют, а режут, оставляя рваные, долго заживающие, гниющие раны.

Ребята действовали молча, в унисон, каждый без лишних вопросов понимал, что нужно делать. Пока один наматывал метлу на пятикубовую машинку, другой тщательно катал барбитуру и колотил раствор. И вот уже: приготовили, отфильтровали, выбрали себе чуть больше кубика в каждый патрон.

Веник перетянул руку шнуром зарядки от телефона и принялся работать кулачком в надежде, что появится та самая многострадальная вена. И вроде появилась едва уловимая глазом вена, что не могло не радовать Веника. Он тут же сосредоточил всё своё внимание на попадание в едва заметную вену поюзанной иглой. Бац, есть контроль, в шприц попала багрово-красная кровь и разошлась по всему раствору. Но как только он начал давить на поршень, игла соскользнула и слетела с вены. Задув.

Веник стал сатанеть, пытаясь второй раз взять контроль. Он казнил себя иголкой, разрывал плоть, каждый раз безуспешно создавая кровавую, рваную рану на руке. Это какой-то особый тип садомазохизма. Как же это сложно, когда нормальную вену на руке уже не найти, а колоть в пах психологически сложно. Ведь в руку ещё можно понять, а в пах? в пах только наркоманы колются.

В детстве Веник считал, что наркоманы это те, кто курят марихуану. Когда он сам начал курить, наркоманами в его глазах стали те, кто глотают таблетки и нюхают порошки. Потом он перешёл на таблетки и порошки, и стало очевидно: настоящие наркоманы это те, кто колются. Углубившись в тему, он решил, что наркоманы это те, кто колется каждый день. Затем те, кто делает это за чужой счёт или некачественным продуктом. В итоге он пришёл к выводу, что наркоманы это те, кто колется в пах, ежедневно и за чужой счет и некачественным продуктом. Все остальные, по его мнению, были кем угодно, но не наркоманами. Веник признавал проблему зависимости, но наотрез отказывался примерить на себя это шаблонное, обличительное слово - наркоман.

Кровь в растворе уже начинала помаленьку сворачиваться, завидев это, затем собрав всю волю в кулак, нашёл одну синявку на ноге и иглой, которая уже больше напоминала закорючку, взял контроль и вдавил в ногу заветное лекарство, попутно бормоча проклятие в адрес производителей шприцов с мягкими иглами.

Квазимодо, не брезговавший колоться в пах, уже отловился. Подпирая голову рукой, он внимательно и тяжело смотрел на Веника, как Люцифер на картине Франца фон Штука.

Квазимодо: Ну че, как тебе? Я барыгу лично знаю и повара тоже.

Веник: «Пока не понял, с ноги приход долго ждать…» Веник подкурил сигарету… «а не… оо… вот… вот… кажется, чувствую, разлом начался… Да, это оно… Во-во… Кайф… Вот он, настоящий металл, а не обезжиренный аптечный метафин, который не прёт нихуя, только вены поганит…»

Веник присел на диван, раздуплился минут через 20 и обнаружил новопрожжённую от забытой сигареты дырку в диване. Во рту ощущался такой приятный, мыльно-металлический привкус зопиклона.. при обычных условиях этот вкус вызывал бы отвращения, но сейчас он казался божественно сладким.

Он включил музыку на колонки, и под треки самопального русского рэпа ребята курили, говорили и, перебивая друг друга, вели бессмысленные, бредовые, философские, наркоманские разговоры ни о чём.

Веник уже был раскумарен, в хорошем душевном расположении и, казалось бы, ребята породнились, стали близкими друзьями, которые после долгой отсидки по разным лагерям вновь встретились и делятся друг с другом новостями о своей жизни. Металл умеет убирать блоки и сближать даже самых далёких друг от друга людей.

Веник любил под металлом поговорить о жизни. Потряхивая сигаретой и сыпя в разные стороны табачным пеплом, вдруг спросил у Квазимоды:

Веник: А вот ты смог найти себя, своё призвание, свой смысл жизни, в этой так называемой реальности? Я вот что-то никак не могу… Перед твоим приходом из окна прыгнуть хотел от безысходности жизни, а сейчас вроде как отлегло. Только под металлом у меня "все дома".

Квазимодо: Не в ту сторону капаешь. Нет никакого смысла и быть не может. И в этом и есть окончательная, абсолютная свобода. Свобода от самой идеи, что что-то может иметь значение. Всё позволено, потому что ничто не важно. Я испытываю холодное, чистое равнодушие ко всем возможным конфигурациям бытия. Всё равно все пути, все дороги, все тропы ведут в никуда. Дело лишь в самой дороге, либо она по кайфу, либо нет.

Жизнь это как путешествие на «Титанике». Я наблюдал, как люди танцуют на палубе «Титаника», называя танец смыслом и придавая ему большого значения. Но я выбрал стоять у борта, пить шампанское и смотреть, как лёд пронзает корпус, как палубы потихоньку заполняются водой. Пока основная масса продолжает танцевать в бальном зале, заглушая оркестром свой страх перед грядущей мглой.

Работа, амбиции, любовь это не спасение. Это просто разная музыка, под которую люди предпочитают идти ко дну. Я выбираю тишину. Тишину, в которой слышен каждый щепки хруст ломающихся переборок. Это единственная правдивая музыка на этом корабле. Я не пессимист. Я скорее реалист. Я видел чертежи этого судна, оно не непотопляемое. Его называли так лишь для того, чтобы пассажиры не впадали в панику раньше времени и продолжали платить за билеты. Жизнь именно такой билет. Билет в один конец.

Кто-то умирает в роскоши первого класса, кто-то в трюме третьего. Но ледяная вода не делает различий. Она стирает и позолоту, и ржавчину с одинаковым равнодушием.

Смысл жизни это саботаж всех смыслов. Свободное падение. Свобода ничего не держать и ни за что не цепляться.

Веник, отвлеченный разговорами, совсем забыл о предстоящем деле.
И вдруг он вспомнил про Квазимодо и причину его появления. Он медленно перевёл на того тяжёлый взгляд и произнёс: А что по нашей делюге? Где мы деньги возьмём что бы Каплю освободить?