Неоконченная война. Часть 2. Глава 1

         Находясь в исправительной колонии, Александр Коваль много раздумывал о несправедливости в человеческой жизни, которая сплошь и рядом, к сожалению, случается. И вот не обошла она и его стороной. Государство не обеспечило его мать нужными лекарствами. Он их сам достал, пусть и таким незаконным способом. И совершил при этом вроде бы благое дело, а в итоге сам оказался вроде как без вины виноватым!

А что было делать ему – сидеть и молча смотреть, как мучается мама, но это было уже выше его сил, да и нельзя так! И после смерти и похорон матери оставшиеся медикаменты за ненадобностью добровольно отнес в больницу. Зачем он это сделал? И что в итоге получил за свою же честность? А ничего – все списали на него, да еще и дали срок немалый. Конечно, он потом неоднократно переживал за этот свой дурацкий поступок. Следствие особо не разбиралось и врезало ему на полную катушку.

        А те двое, у которых он отобрал наркотические препараты, они тоже были, правда, признаны виновными и их посадили на три года каждого. Но на срок почти вдвое меньше, чем дали Александру. И это с учетом того, что они серьезно угрожали ножами персоналу больницы и связали их к тому же веревками, тем самым лишив их всякого шанса хоть к какому-нибудь противодействию и исключив полную возможность позвать на помощь.

        Вот этого Коваль никак не мог понять ни тогда, ни сейчас. Да,собственно, и все эти годы так и не смог уразуметь, чем руководствовался судья в то время, когда в приговоре огласил, что он, Коваль действовал с особой жестокостью, нанеся черепно-мозговые травмы двум гражданам - Скорину и Харитонову.

       Этим двум совершенно больным людям, которые страдают и являются зависимыми от употребления наркотиков и требуется им срочное лечение и госпитализация в нормальных больницах, а не содержание их под арестом в тюремных лазаретах. Вот ведь до чего договорился на суде адвокат со стороны этих, как было сказано им, двух несчастных молодых людей, которым безжалостно нанес побои подсудимый Коваль.
 
      Услышав это, у Александра невольно на какой-то миг, как говорится, отвисла челюсть. А судья даже не отклонил этот нелепый упрек Александру, и не сделал замечания адвокату по поводу подстрекательства и нападок на Коваля. И все вдруг оказалось перевернутым с ног на голову или наоборот, это и неважно стало для Коваля. Это же надо так! Важно другое – вот как работает наше славное правосудие!
 
       А это разве в порядке вещей, если задуматься на минутку, что эти самые «больные и бедные» граждане были просто настоящими гопниками и представляли серьезную опасность для общества в отличие от него, Александра Коваля?

         Да, разный и полный разброд царил тогда в головах власть предержащих. Как раз в то время даже были некоторые попытки легализовать наркотики или что-то в этом роде. Вот и попали Скорин и Харитонов просто так под рассуждения и толкования всяких там либеральных ценностей, завладевших умами плюралистов разных мастей.

       Этих злопыхателей было достаточно еще со времен Горбачева. Он бросил это семя, и приспешники стали еще больше мутить воду в стране, проталкивая эти самые ценности в жизнь и получая большие гонорары за заказные репортажи, съемки и т.д. Как здесь не вспомнить цитату из известного произведения А.С. Грибоедова «Горе от ума»:
         – Злые языки страшнее пистолетов!
 
        Того и гляди, Скорин и Харитонов могли легко отделаться от уголовного преследования и предстать даже пострадавшими в этом деле, как добивался на процессе адвокат, защищавший их. Он охарактеризовал судебное разбирательство по делу весьма неоднозначным и даже сложным. И требовал отнестись к своим подзащитным терпимо и даже доброжелательно и с большим  снисхождением, принимая во внимание их заболевание.
 
        А чего здесь сложного было? Задавался вопросом Сашка, слушая судебную речь адвоката. И тут же мысленно отметил, что случилось самое обыкновенное классическое ограбление с вооруженным налетом. Скорин и Харитонов грабили в масках и применили силовое воздействие на персонал, связав его, с помощью угроз ножами завладели нужными им препаратами, а потом скрылись.
   
        А вот Сашке явно не повезло на судебном разбирательстве. Нанесение им тяжких телесных повреждений тем двоим суд не приветствовал и поставил это ему в главную вину! Пустым звуком оказалось его последние слово, когда он попытался довести до суда собственную точку зрения по этому делу.

И его благородство и побудительные мотивы суду тоже оказались не по душе и не нашли вовсе должного отклика, на который он так со своим адвокатом рассчитывали. А судья твердил только одно: что Александру надо было действовать в рамках правосудия – вызвать милицию, не допускать самосуд и тем более избивать и грабить этих граждан, отбирая у них лекарства.

И в заключение подытожил:
        – Закон суров, но это есть закон, и он справедлив для всех!
 
          И все тут, хоть разбейся и тресни! Пусть это будет даже так – про закон. Александр, в конце концов, знал, на что шел. Он уже был далеко не мальчик и разумел, что его по головке за это дело никто не погладит. Но как-то уж однобоко все получилось – ему дали пять лет на полную катушку, раскрутив это дело, а им срок «скостили» наполовину от того, что требовал прокурор. И стыдно сказать – изменили статью и дали «минималку» по этой статье!

          Это что ж получается: любой бандит, насильник, грабитель может рассчитывать на снисхождение, стоит ему только заявить, что согласен на сотрудничество со следствием и, боже мой, пострадал от избиения и т.д. Вот и наговорили они с три короба на Коваля, припомнив ему еще и драку на рынке. Выставили, таким образом, Александра в самом неблагоприятном свете.
 
           Но как тогда соотнести его великодушие, верность, преданность и наконец, просто сыновью любовь к матери, ради которой он и пошел, собственно, на это преступление.  Он ведь все честно, без утайки и не корысти ради в отличие от того же Скорина или Харитонова заявлял тогда на следствии и подтвердил на суде.

Может быть, только уж чересчур эмоционально, высокопарно и пафосно поднимал свой голос в защиту? И эта речь не понравилась тому, кто принимал единоличное решение по этому делу – судье Миронову?

           И что в результате? С учетом всех обстоятельств им раскидали сроки наказания несправедливо и несообразно их деяниям. Вот в этом Коваль оставался твердым и непоколебимым тогда и навсегда! А как же надо было поступить ему в ту пору? Не раз он задавал себе время от времени такие вопросы и не находил другого ответа, кроме одного: что поступил правильно.   И все больше убеждался в этой правоте!

            В девяностые годы творилось черте что в жизни каждого, и они оказались хорошей школой для всех. Когда на смену лучшим человеческим качествам – доброте и порядочности; дружелюбию и отзывчивости, справедливости и честности – пришли жестокость и алчность; зависть и злость; мстительность и лицемерие.

        Конечно, нельзя сказать, что смена одних качеств на другие происходила повсеместно и со всеми людьми. Нет, конечно же! Все люди ведь разные по своей природе и сути. Одни при любых раскладах остаются людьми и выходят из всех испытаний и жизненных передряг, свалившихся на их головы, с честью и глубокой верой, прежде всего, в себя и в свои духовные, и не только духовные, силы. И часто довольствуясь и обходясь малым. Конечно же, с учетом сообразно складывающейся обстановке – не дураки ведь молча сидеть, сложа руки и ждать.

        При этом могли радоваться без прикрас тому, что имели. И это шло от чистого сердца и внутреннего убеждения. И славу Богу, если им это сколь-нибудь помогало!  Но они также и знали, что на Бога можно надеяться, но и самому не надо плошать! Нужно смотреть в оба – и держать нос по ветру.  И жили на зоне такие мужики открыто и тяжело, честно и стойко.
 
       Часто бывает так, что заключенного еще нет, он направляется сюда по этапу, а здесь на зоне уже знают, кто прибудет.  Тюремная система и «сарафанное» радио работают как единый часовой механизм. И на зоне становится все известно, мало что удается скрыть.  Вся зона знала, что Сашка попал сюда за решетку по чистой случайности и волею случая, совершив не такое уж и тяжкое преступление по тюремным меркам.

       И что в этой криминальной истории он повел себя как настоящий мужчина, когда на улице догнал этих двух подонков и набил им морды. Вдобавок отнял у них еще и «колеса» – лекарства для своей умирающей мамы. А значит, поступил в высшей степени справедливо, раз смог таким образом постоять и за себя, и, прежде всего, конечно, за свою матушку. А мать для зеков, как ни крути, по большому счету – самое святое!
         
        Но были тут и другие, уже надломленные жизнью еще на воле. И вот условия, в которые они попали здесь на зоне, ничего не изменили, а наоборот, только усугубили и без того их неспособность сопротивляться обстоятельствам из-за своего безволия и слабого характера. Вот отсюда и неприкрытое их лицемерие и постоянное льстивое угодническое поведение с одной целью – стремлением расположить к себе тех, от кого что-либо здесь зависит: от надзирателей и блатных.
 
       Притворство и неискренность выходят на первый план в их характере и поведении. И у них уже пропадает желание говорить правду, пересиливать или побороть в себе чувство страха и совершать действия ради какой-то выгоды, сострадать или сочувствовать и прийти на помощь в трудную минуту или просто оказать кому-либо бескорыстную помощь. Этого они уже лишены начисто и поэтому становятся в лучшем случае на зоне «шавками» и «шестерками».

Правда, это не самое страшное и обидное пребывание в тюремном табеле о рангах – есть зека, которые находятся на самом низшем уровне и даже не чета им. Шестерки выше их! И плывут потом эти прихлебатели разных мастей по течению лагерной жизни. Как правило, становятся доносчиками и крикунами и прислуживают блатным и надзирателям. У них ничего святого не осталось. Они и мать родную готовы были продать за свою мелочную и ничтожную жизнь.
         
        Вот такими были здесь на зоне Консерва и Черпак. Желая как-то выслужиться перед «барачным» (смотрящим по бараку), поправить свой дешевый авторитет и вырасти хоть немного в глазах всей «братвы», они как-то в один из первых дней, когда Коваль прибыл отбывать наказание, самостоятельно решили проверить его на прочность, так сказать, на «вшивость». И выяснить: такой ли он действительно крутой парень, как принесла молва на зону. Больше у них не возникало подобного желания проверять.

         Консерве и Черпаку в тот день было дано задание: отремонтировать тамбурные двери на одном из складов. К слову сказать, для надежности двери были металлическими. Нужно было поменять сердцевину замка и заодно смазать маслом петли. Вот с этим делом они сейчас и возились. Как вдруг заметили Коваля, который шел к складу.

И когда он поравнялся, Консерва с недобрым взглядом попросил у него закурить. Александр только успел достать пачку, как Черпак ловко выхватил из его рук всю коробку. Такой наглости Коваль не ожидал, сцепились – слово за слово, и пошла серьезная перебранка, из которой ему стало ясно, что ребята явно нарываются и им мирно никак не разойтись.

        А раз так, Сашка решил действовать быстро. Ногой что было силы ударил по открытой двери, и она, закрываясь, свалила от неожиданности Консерву в тамбур, порядочно стукнув его. И не мешкая, на автомате приняв боксерскую стойку, тут же нанес левой рукой короткий и хлесткий удар по печени второму. Черпак свалился на землю как подкошенный и скорчился от сильной боли, судорожно глотая ртом воздух. Дыхание у него сбилось и из глаз брызнули слезы. Однако в полный отпад не ушел, находился в сознании.

        Александр нагнулся и посмотрел, вроде бы оба целы – видимых следов побоев на них нет. Только лежат, кукожатся и стонут от ужаса и боли. И он, посмотрев по сторонам, вроде никого не заметил, поднял с земли пачку своих сигарет, на всякий случай отряхнулся и как ни в чем не бывало пошел торопливой походкой прочь.

        Шел и думал про себя, что, славу Богу, не нанес им тяжелого вреда и тем более увечий, а только ушибы. Скоро оклемаются, главное, жить будут, усмехнулся он. А то опять не ровен час чего-нибудь ему припишут.
    
        Это все видел Спиридонов Иван Дорофеич. Он сначала хотел к ним подойти и вмешаться, но не успел. Александр так мастерски и молниеносно накостылял им, и вот уже вдалеке показалась его спина, а потом он и вовсе скрылся за углом. А с этими «шавками» ему не хотелось базары-разговоры вести. Не к чему – пусть приходят в себя. Но он обязательно об этом расскажет Сабантую, смотрящему по их бараку. Пусть он знает, какой хотели «замутить» беспредел с налетом на Коваля Консерва с Черпаком. Пускай сам с ними и разбирается. И расскажет также, что из этого вышло, как Коваль разделался с этими засранцами.
   
      Александр со Спиридоновым успел немного познакомиться, как только попал сюда. На двухъярусных кроватях у них оказались внизу рядом «шконки». Он был одним из немногих – да, пожалуй, пока лишь один, с кем Коваль начал потихоньку общаться. Собственно говоря, Дорофеич сам начал присматриваться к Александру после того, как молва о нем дошла до его ушей. Услышав подоплеку этой всей грустной истории, ему стало чисто по-человечески жаль, что с Ковалем так произошло. Но парень оказался молодцом и оставался до конца верным матери.
 
        Спиридонов Иван Дорофеич уже был далеко в летах, принятых считать средним возрастом. Роста был невысокого, кряжистый и широкий в плечах, с жилистыми руками. По нему было видно, что в молодости был крепким парнем, да и сейчас выглядел далеко не слабаком.

А обращались к нему кто как. Одни зеки примерно одного с ним возраста иногда называли его по имени или отчеству или просто по прозвищу – Инкубатор, в зависимости от своего настроения и темы разговора. А «погоняло» Инкубатор у него было с давних пор, как впервые очутился на нарах. А вот молодежь вся поголовно чаще всего уважительно обращалась к нему – Дорофеич или просто дядя Ваня.
 
       За плечами у него была не одна ходка. Так уж получилось, что он по жизни был склонен к разным мелким хитростям и аферам. Умел мастерски «работать» с людьми ради собственной выгоды – на их доверии, став, по сути, профессиональным мошенником, жуликом высокого класса. Тут грех это было скрывать – ну такой уж он был человек.

Конечно, нельзя сказать, что он был совсем уж безобидным обманщиком. Раз его аферы были направлены против других людей и корысти ради, то, понятное дело, они не всегда были безобидны. И, похоже, он это делал с удовольствием. И свято верил: не обманешь – не проживешь! А жить на что-то надо же. Но крупные аферы у него редко случались, чтобы потом безбедно жить несколько лет. Так, работал в основном по мелочи.

       А как только наметит крупное «кидалово» и возьмется уже было за работу и начнет ее проворачивать, как тут же попадает в поле зрения правоохранительных органов. Его подчерк и манеры совершения «разводов» хорошо были им известны. Долго с ним не церемонились, пресекали на корню, хватали под белы ручки и отправляли его «отдыхать» на зону.
 
        Коваль вместе с ним просидел на зоне почти целый год, потом дядя Ваня, выражаясь фигурально, «откинулся», т.е. освободился из мест лишения на волю.
        – Надолго ли? - Это были последние слова старого мошенника, когда Александр с ним прощался.
    
        В остальные годы своего заключения Александр не стремился к главенству или быть в первых рядах и не пытался строить какую-то бандитскую карьеру. И вообще не планировал продолжать уголовную преступную деятельность после освобождения. Как говорится, упаси Бог от этого! Даже мысли подобного рода не держал. Его целью было только отбыть поскорее тюремный срок, раз это случилось с ним, и потом вернуться к нормальной человеческой жизни. Но, однако, помнил, что с ним несправедливо поступили и на долгое время затаил обиду и не мог ее вскорости заглушить.

Горечь и досада оставались в душе и сердце Александра еще долгое время. Почему, да потому что за просто так взяли и вычеркнули из его жизни целых пять лет! И ему невольно запомнилась поговорка типа: от тюрьмы да от сумы не зарекайся!

      Короче, как карта ляжет, так и будет – все под богом ходим. Потом все годы лишения свободы Коваль свято чтил одну тюремную заповедь или пытался это сделать, какую ему открыл без утайки Спиридонов Иван Дорофеич:    
      
     – Ты, Сашка, запомни, тут надо ухо держать востро со всеми. И надо соблюдать вот эти простые правила: не верь, не бойся, не проси! Они просты на первый взгляд, но не скажи. Не каждому дано им следовать и придерживаться и тем более выполнять, но ты живи, действуя так, - и потом, немного подумав, продолжил: – Ведь коротко и ясно сказано. И слова какие смачные подобраны!  Но зато сколь в них жизненного смысла вложено.

Здесь, где человек человеку волк и суровые условия, не следует доверять другим зека и тем более сотрудникам зоны. Будешь им доверять, вмиг сделают тебя лохом или терпилой. Разведут, облапошат, подставят или еще хуже – предадут со всеми потрохами.
 
Поэтому здесь, Сашка, нужно верить только в себя и доверять тоже себе. Слушай дальше. Не надо пугаться и показывать свой страх перед другими, даже если будет донельзя страшно. Твой испуг, страх покажет слабость. Пусть даже будет стоять на кону твоя жизнь, а ты не поддавайся и виду не показывай, что испугался или струсил.

Сам знаешь, что здесь происходит со слабыми людьми - или грудь в крестах или голова в кустах… Другого не дано! А у тебя, я видел, вон хватка и кулаки какие железные и за себя умеешь постоять. Недаром тебе и «погремуху» здесь дали под стать твоей фамилии – Кузнец!

И никогда не проси ничего и ни у кого, чтобы загодя не стать кому-либо должником. Сам справляйся и обходись тем, что имеешь. Вот так-то, Санек! Ясное дело, не мной это придумано и не на пустом месте. Многие и многие годы через пот, кровь и смерть вырабатывались вот эти простые заветы или правила для того, чтобы не отягощать и без того свое нелегкое положение здесь. Так что лучше мотай на ус и запоминай этот своеобразный закон жизни волка-одиночки. Справишься, значит, будешь в шоколаде.
         Вот обо всем этом вспоминал и размышлял Александр Коваль, лежа на вагонной полке под монотонный стук колес железнодорожного состава, уносящего его из России на Украину.
 Продолжение следует...