Кресло-стульчик-табурет

I

 В тишину раннего июньского утра, потревожив обитателей природы окрестностей провинциального города, ворвался надрывный рёв несущегося по трассе автомобиля. Ревел двигатель, впрочем, недолго. На затяжном изгибе дороги управляемый мэром Панамкиным автомобиль не вошёл в поворот и, оторвавшись от асфальта, взмыл в воздух.

 Эффектный полёт был недолгим – плотные слои атмосферы оказались недостаточно плотными. Напрасно мотор отчаянно тянул свою песню, и также напрасно крутились колёса, пытаясь найти точку опоры и предотвратить неизбежное.

 Солнце блеснуло, отразившись огромным «зайчиком» от идеально чистого ветрового стекла, и на мгновенье ослепило птиц, разлетавшихся в разные стороны с места предполагаемого приземления автомобиля…

 Сам Николай Иванович Панамкин свой короткий полёт не запомнил – он заснул за несколько секунд до взлёта. Зато приземление врезалось в память надолго. Пробуждение было болезненным. Сначала в его холёное лицо выстрелила подушка безопасности, потом болезненные ощущения разлились по всему пропитанному алкоголем организму – мэрское тело швыряло в разные стороны в салоне кувыркающегося автомобиля.

 После пары кульбитов изрядно помятый автомобиль твёрдо встал на колёса и заглох. Из повреждённого радиатора горючими слезами потёк антифриз. Птицы, недоверчиво поглядывая на искорёженную машину, снова запели свои песни. Примятые травы неторопливо стали распрямляться, потянувшись к солнцу, а уцелевшие насекомые вернулись к своим обычным делам.

 Когда у Панамкина прошло вызывающее тошноту головокружение, а перед глазами перестали расплываться разноцветные круги, он осмотрелся. Справа от себя, на пассажирском месте, он с удивлением обнаружил неподвижно сидевшую, словно манекен, свою секретаршу Сару Цехмейстер. Скорее всего она была в отключке – у неё был разбит нос, а под глазами наливались синевой два приличных фингала. Мэр поднёс к носу Сары тыльную сторону ладони и удостоверился, что она дышит.

 «Жива!» - подумал он с облегчением.

 Пьяный градоначальник достал из кармана телефон и позвонил своему заместителю Чернышову. Этим звонком Панамкин безвозвратно вычеркнул своё имя из списка первопроходцев надвигающейся эры автомобилей способных мчаться по земле и летать по воздуху.

 Первым делом Чернышов позвонил начальнику ГИБДД – требовалось оформить дорожно-транспортное происшествие «правильно», без привлечения внимания общественности. Затем вызвал скорую помощь к месту ДТП. Третьим звонком он пригласил к себе директора местного информационного агентства. Вдвоём они наколдовали текст, который должен был выйти в новостной ленте, представляющий в выгодном свете произошедшее событие. Текст по мнению обоих получился недурственным:

 «Сегодня ранним утром автомобиль мэра, направляющегося в соседний город на расширенное совещание области по вопросам местного самоуправления, потеряв управление, вылетел с трассы. По предварительным данным в автомобиле помимо градоначальника находились и другие сотрудники администрации. Все находящиеся в машине получили незначительные травмы: ушибы и, возможно, переломы конечностей. Пожелаем нашему мэру скорейшего выздоровления и возвращения к работе».

 Последним, кому позвонил зам мэра, был водитель гаража администрации Заварушкин Андрей, слывший толковым парнем.

 - Андрей, тут наш шеф с трассы слетел недалеко от города. Сгоняй туда. Повреждения осмотришь опытным взглядом. Может, детали какие-нибудь разбросанные соберёшь - пригодятся. Эвакуатор, если надо, вызовешь.

 - Хорошо. Собираюсь. – Ответил Заварушкин и, выключив телефон, выругался. – Надоели со своими пьянками, гулянками. Уволюсь нахрен.

 Весь день Андрей возился с разбитым автомобилем мэра и размышлял над полученным недавно предложением друзей детства открыть своё дело, и к вечеру решился.

 Через пару недель Панамкин уже восседал в кресле своего кабинета. Рядом сидел заместитель Чернышов, разгребая ворох бумаг, скопившихся на столе, объяснял, где именно, а главное за сколько в ближайшее время распродаётся городское имущество, висевшее на балансе и «дорого обходившееся бюджету». Голова мэра соображала туго – приходилось особенности каждой сделки повторять.

 Все мутные схемы обогащения проходили через Чернышова. В отличие от своего шефа, он не пил, а свою чрезвычайную активность стимулировал волшебными порошками, привозимыми в суровые земли из избалованных теплом стран Латинской Америки. «Прочистив нос», он чувствовал, как ускоряются мыслительные процессы, а к заплывающему жиром телу, возвращается лёгкость, которую он испытывал в молодые годы.

 Когда все документы были подписаны, расторопный заместитель ушёл. Мэр вызвал секретаршу Сару и попросил её приготовить кофе с бутербродами. Глядя на стройную фигуру помощницы, склонившуюся над столиком, он вспомнил о недавно прочитанных им страницах её дневника. Странички Сары Цехмейстер заставили его взглянуть на неё новым взглядом. Панамкин прикрыл глаза и откровения Сары всплыли в памяти.

25 Марта, «О ЖЕНЩИНАХ»
«Коленька разбудил во мне ЖЕНЩИНУ – страстную и чувственную - дремавшую до знакомства с ним. Не скрою, меня заводит именно то, что он является главным начальником в городе. Меня распирает от гордости, что именно со мной он делит ложе.
Мне кажется, фригидных женщин эволюция отсеяла ещё в те времена, когда люди жили в пещерах. Если женщина не ублажала вождя и самых сильных воинов, то она не получала жирный кусок мяса и тёплое место возле костра в пещере. Удел холодной женщины – догрызать кости, оставленные более удачливыми соплеменниками, и мёрзнуть вдали от очага, укрываясь дырявыми шкурами. Не видя в ней ценности, воины племени по-джентльменски выпускали её первой на утро из пещеры, проверить, не притаился ли у входа саблезубый тигр, намеревающийся позавтракать человечиной».
 
30 Апреля, «О ЛЮБВИ»
«В крепких руках Николая я таю словно воск и теряю связь с реальностью. Я закрываю глаза, оказываюсь в космосе, летя к центру какой-то прекрасной галактики мимо звёзд, сияющих разными цветами вдалеке. В центре галактики – огромная пульсирующая звезда нереальной красоты.
 Меня стремительно несёт к ней, обдаёт её жаром… И вот, когда до звезды остаётся совсем немного, она неожиданно взрывается, распадаясь на миллиарды маленьких частиц, похожих на огни праздничных салютов. До меня доносится разрывающий пространство крик: «КОЛЕНЬКА-А-А-А-А-А!!!», и меня накрывает невероятное блаженство…
 Чуть позже волны блаженства отходят, и я постепенно возвращаюсь в реальный мир. Минуту-другую рассматриваю неясные силуэты интерьера, растворённые в полумраке спальни его огромной квартиры.
 Коленька безмятежно похрапывает рядом, он выжат как лимон моим темпераметром. Меня распирает от приливов нежности и я прижимаюсь к нему всем телом, понимая, что это мой МУЖЧИНА».            

 - Какая-то космическая камасутра — подумал он, прочитав эти страницы.


II

 В жизни Николая Ивановича было всего две женщины, которые его называли Коленькой. Первой была его мама - Любовь Сергеевна. Мать Панамкина была женщиной, чья сумасбродность сводила на нет её привлекательность. Из-за неуравновешенного характера через пару лет семейной жизни, не выдержав «эмоциональных качелей», от неё к другой женщине ушёл муж – отец Коленьки. Другая женщина была спокойной, ценившей домашний уют…

 Именно о спокойствии и безмятежности в семье мечтал отец Панамкина, когда возвращался с нервной службы в милиции. По приходу домой он слышал от жены упрёки в том, что его не бывает дома, что он не занимается воспитанием сына…

 Колина мать часто ругалась с его отцом и так же часто мирилась. Ночами, когда маленький Коленька крепко спал, она страстно обнимала мужа и клялась ему в том, что непременно изменится. Проходили день-два семейной идиллии, и всё повторялось.

 Когда маленький Коленька остался под одной крышей с матерью, вся её сумасбродность переключалась на сына. Она могла тискать в объятьях своего сыночка с утра, в обед - битый час упрекать его в неблагодарности и неуважении из-за оброненной на пол крошки хлеба, вечером она снова прижимала его к груди, каялась, что перегнула палку, и заканчивала день разговорами о том, что им надо вместе преодолевать невзгоды.

 «Коленька, мы с тобой всё преодолеем. – говорила она, сидя на краю детской кровати. – Пусть твой отец-предатель и бросил нас, но нам и так хорошо. Не будет ему там счастья с этой замухрышкой. А мы с тобой будем счастливы, несмотря ни на что».

 Когда Коленька подрос и стал старшеклассником, он понемногу, в тайне от матери, начал общаться с родным отцом. Колин папа, ставший большим милицейским начальником, помог ему поступить в университет, а после окончания оного - устроиться в администрацию города. Николай Иванович довольно быстро освоился в чиновничьей среде и стал шагать по карьерной лестнице

 Стареющая и теряющая красоту мать будущего мэра очень гордилась успехами сына и в разговорах со случайно встреченными знакомыми или не успевшими ретироваться соседями неизменно приписывала себе его заслуги.

III

 Бывший водитель администрации Заварушкин не зря ушёл со своей прежней работы лет двадцать назад. С друзьями детства он раскрутил самое крупное охранное агентство в городе. Он теперь сидел в просторном кабинете и большинство заходивших обращались к нему «Андрей Иванович».

 Однажды, после деловых переговоров о передаче под охрану городского водоканала, Заварушкину позвонили.

 - Андрей Иванович, поздравляю с новым объектом – услышал он голос Сары Цехмейстер.

 «Всё знает, колдунья! Везде свой нос суёт». – Подумал бывший водитель администрации. Его явно тяготило давнее знакомство с Сарой, и он с удовольствием предпочёл бы, чтобы она забыла о нём. Но неписанные правила игры требовали продолжения разговора с бывшей секретаршей, доросшей до должности начальника отдела.

 - Спасибо. У нас только-только переговоры закончились. Я сейчас на объекты убываю вместе с партнёрами. – Соврал звонившей Заварушкин, прекрасно понимая, что звонит ему давнишняя знакомая не просто так.

 - Хорошо-хорошо. Я много времени не займу. У меня к вам маленькая просьба. Вы бы не взяли охранником на новый объект нашего общего знакомого, Панамкина? Он ведь столько хорошего для нас сделал.

 - Нам люди серьёзные нужны. Вы же знаете его слабость. – Андрей Иванович намекнул на его беспробудное пьянство. По слухам, доходившим до него, бывший шеф вёл настолько асоциальный образ жизни, что стал неотличим от бомжа.

 - Ну посадите его на табурет на каком-нибудь несложном посту. Справится. Не все же у вас чудо-богатыри. – Не сдавалась Сара.

 Андрей Иванович, немного покочевряжившись, согласился.

 После звонка он поразмыслил: «Надо будет на несколько дней в командировку уехать, чтобы всё это трудоустройство бывшего начальника мимо меня прошло. Думаю, там и увольнение не за горами будет»…

 Панамкин просидел на табуретке не более суток. С утра он запустил парочку машин на территорию водоканала, днём коротал время, глядя передачи в телевизоре, а вечером обошёл склад, расположенный рядом – проверил печати. После обхода он вышел на связь, доложив об отсутствии происшествий на вверенном ему под охрану участке. Больше бархатный голос Панамкин в эфире никто не слышал…

 Ночью его, напившегося в хлам, обнаружил проверяющий посты. Бывший мэр мирно спал на полу, подстелив под седую голову рабочую куртку. На маленьком столе стояли выпитая до дна бутылка дешёвой водки и тарелка с остатками незатейливой закуски. 

 Утром Николай Иванович был уволен. А Сара Цехмейстер больше Заварушкину не звонила.