Велосипеды

     Велосипеды

     созерцательные мысли
     об обычном, но непостижимом,
     давно открытые кем-то
     или
     тавтологии

     хронологически


     *
     о. Александр на завтраке у владыки задал вопрос, а в чём смысл ежегодного празднования Рождества Христова и прочих праздников церковных. Вопрос ставит в тупик, поскольку, при всей очевидности и привычности этих вещей, кажется, он не имеет сразу прямого ответа.
     Владыка сказал, что да, христианская история линейна (интересно, кажется, здесь стоит вспомнить об отличии библейской истории от Гомеровской, Эрих Ауэрбах «Мимесис»)... Но земное имеет обращаемость, времена года...
     Лариса говорила, что смысл повторяемости – в воспитании поколений, ведь есть сменяемость поколений, рождаются новые младенцы...
     Но как-то этот ответ не удовлетворяет. Хотя в нём и есть смысл.
     Что же можно сказать...
     Цикличность христианских праздников – человечески переживаемая бесконечность (круговое хождение вокруг купели с новокрещённым), точнее, вечность библейской истории.
     В любви. Непрестанное возвращение.
     Линейность истории – факт, фактичность.
     Возвращение непрестанное – и следствие ограниченности материального, хотя бы, например, кругообращением времён года и прочими цикличностями, и вместе выражение любви, преследования и настигания (свт. Григорий Богослов о море сущности и ускользании Бога от настигания, прп. Симеон Новый Богослов о Боге, убегающем подобно зайцу, и человеке, гонящемся за Ним, как гончая собака).
     Есть ли здесь догматическое, эссенциальное, или только аскетическое?
     Рождество – единично, единственно, и мы всякий год возвращаемся к этой единственной реальности, в эту единственную реальность...

     *
     Господи, скажи мне, в чём суть любви...
     Приходит на мысль: перестать вопрошать окружающий мир (людей): «хочешь меня?» Перестать быть обращённым вниманием к многим. Замкнуть свою валентность на Едином Любимом, как и чистый и верный человек замыкает её лишь на одной любимой.
     Есть ещё японцы с их культом каваи (милого, трогательного) – что выше этого, что противопоставлено этому высотой?
     Известно, что такое есть телесная ласка – но что такое ласка душевная? Как осуществляется? И без прикосновения...
     И вместе – как прекращение вопрошания мира «хочешь меня?» не становится угрюмостью, угрюмой закрытостью, как сохраняется детскость, как не ранить окружающих? Только тогда, когда сами не ранимся от них (переведя валентность? Есть ли ещё что?
     И опять, сказано, «не будьте дети умом: на злое будьте младенцы, а по уму будьте совершеннолетни» (1 Кор. 14, 20). Авель был подобен младенцу чистотой и был умерщвлён братом. Да и родители его Адам и Ева были младенцами по уму, когда были обмануты змием. Несовершенство младенческого... И по-своему худшая его взрослость, как недоверие и подозрительность ко всему миру, как писал о. Александр Шмеман. И, вероятно, и к Богу недоверие в этой взрослости тоже...
Конечно, это не полный ответ. А что ещё есть?
     Да, конечно, есть – это Господь. Сам Господь, действующий, хранящий.
     Но, может, ещё что-то? Какое посредство есть для Господа в этом? Что Он берёт как посредство?
     Ведь, кажется, именно человеческая отверженность, заброшенность в этот мир (Хайдеггер), ещё от Адама и Евы начавшаяся, заставляет нас вопрошать мир: «хочешь меня?» Да ещё и пережитая личная, может быть, отверженность нас кем-то (родителями, дорогими людьми, просто окружением).

     *
     Мы очень горделивы, потому бывают периоды тупости. Впрочем, человек, кажется, и не может быть смирен. Быть свободным, одарённым просвещением ума и смиренным сам человек не может. Только Господь, Сам пребывая в нас, а не только лишь когда Его дары схвачены нами с ненасытной жадностью, только Сам Он может быть смиренным нами, в нас, и мы – в Нём и Им.
     Как равно та же кичливость мешает в полноте раскрыть и сохранить дар, когда он даётся.
     Так и в молитве тоже. Бывают периоды тупости, когда продираешься к словам через косность ума, словно через вату. Это как через воду идти, говорил о. Димитрий Смирнов.

     *
     ...Всё это являлось каким-то сокращением, но вот сокращением чего именно, уже забылось...
     Тапиноси.
     Великий птичий галдёж: дроздорябинное журчанье, утиный кряк, воробьиный и синичий свирь, горличий клик, вороний кар... на все голоса...
     Конфеты батёнчики.
     Говорят, сразу формируют хорошее настроение.

     *
     Господь удивительный...
     Нет текста.

     *
     Энкратия предполагает отношение к себе, как к чужому, словно со стороны. Но как это возможно?
     Да, конечно, это приводит Платона к мысли о том, что в душе есть логистикон (силы словесности) и алогон (бессловесного), состоящего в свою очередь из тимикон (силы гневной) и эпитимитикон (силы желательной). Тогда словесное, разумное в человеке обладает и руководит бессловесным.
     Но ещё как? (И это, кажется, важнее.)
     Вероятно, в соработничестве с Богом (и Им, и в Нём) человек отчуждается не только от вещества, влекущего к греху, каковой смысл можно заметить у Ксенофонта, но от немощи падшести, которая суть следствие удалённости от Бога человеческого естества, и – точнее – от самого действия лукавого, эту падшесть вызвавшего и поддерживающего.

     *
     Каковы те события, о которых хочется говорить? Каковы события у души, живущей в Боге?
     «...Ищете Меня не потому, что видели чудеса, но потому, что ели хлеб и насытились. Старайтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную, которую даст вам Сын Человеческий, ибо на Нём положил печать Свою Отец, Бог» (Ин. 6, 26-27).
     Это – Большее.
     Опытность тогда – знание сора, который набросали в душу и между людьми демоны, и умение разбираться в нём. Опыт же – знание Бога, умение следовать Его голосу. Но «знание (опытность) надмевает, а любовь (опыт) – назидает» (1 Кор. 8, 1).
     Хотя, конечно, «не неразумеваем ухищрений его» (2 Кор. 2, 11), т.е. вражиих, которые скрываются под благовидными предлогами, как волки в овчих кожах (прп. Амвросий Оптинский, Письма мирянам, 58). И авва Пимен, когда спросил авву Иосифа: что мне делать, когда приступают ко мне страсти, – противиться им или допускать их входить?» – Получил ответ: «допусти их, и потом борись с ними». И далее, в пояснение: «они сделают тебя искуснейшим... Но есть люди, для которых полезно, чтобы и не приступали к ним страсти, – таким нужно тотчас отсекать их» (Алфавитный патерик, 10, 36).
     И всё же, в конечном итоге... Любовь – назидает. И тогда радости нашей никто не отнимет у нас (Ин. 16, 22).
     Да не будем надеющимися на себя (имея опытность), но на Бога (2 Кор. 1, 9).

     *
     В сердце моем скрых словеса Твоя, яко да не согрешу Тебе (Пс. 118, 11), – сказано в Писании.
     Но слова Божии – не только те записанные глаголы, которые значатся в священных книгах. Это, как сказала преподобная Мария Египетская, Само Слово Божие, Живое и Действенное.
     И тогда страх Божий – это стража Божия, это значит оберегать Бога в сокровенности. Оберегать от того, чтоб потерять. Как оберегают священник и диакон чашу со Святыми Дарами. Как оберегает кто ребёнка, укачивая его, перекладывая или кормя. Как оберегает кто огонёк свечи, желая зажечь лампадку. Как осторожно кто несёт тарелку с супом (которая, конечно, полна) для дорогого гостя. Как осторожно и внимательно, споро и точно обращается кузнец с раскалённым металлом, если хочет получить хорошее изделие.
     Но не только Бога мы так оберегаем.
     «Я не могу впускать ничего дурного, никакой нехороший помысл или образ, в наше общее сердце (потому что сердца двоих тогда едины), ведь это тотчас сказывается на любимой, даже если она прямо не знает о том», – думает любящий. И это правда.
     Такова священная стража, страх Божий.

     *
     У всех двери скрипят, а моя – мяукает. Да ещё протяжно так. Иногда жалобно, иногда требовательно, иногда приветливо, даже радостно, но всегда – по-кошачьи. Что это за история, сам не знаю. Должно быть, сказка проникла в жизнь. Или жизнь проникла в сказку. Одно из двух.
     И как-то жалко попросту взять машинное масло и... всё это уничтожить. Ну а как? Должно же быть где-то место и улыбке. И ещё тому, что отцы, может быть, назвали бы «зрением вдаль».

     *
     После слушания передачи Максима Калинина о том, как и в каких терминах говорят сирийские поэты прп. Ефрем Сирин и Нарсай об усталости и о её значении в духовной жизни.
     ...А ещё вот: то, что в святоотеческих текстах кажется просто фигурой речи, типа "изнемог мой ум", имеет за собой опыт, переживание состояния...
     Но что приводит нас (меня приводило, к примеру, на клиросе) к такому отношению к этим выражениям, практически выглядящим трафаретами - их частое повторение в текстах.
     Но оказывается что это значит?
     Это состояние – столь же частая реальность.
     А не только фигура речи, украшение, троп какой-то.
     Реальность, сошедшая в речь до состояния иероглифа, в этих устоявшихся выражениях.
     Особенно это касается богослужебных текстов, где состояния пересказываются не описательно (ведь это не проза, а гимны), а максимально лаконично, т.е. иероглифически.

     *
     Учусь находиться. Находиться тут или там... как даётся.
     И нахожусь, обретаюсь, отыскиваюсь, молчу. Пребываю и существую, живу. Словно на грани чувств, как на границе, слегка выступая за ними вниманием.
     И если нет никакого дела, я вновь и вновь нахожусь. Нахожу себя в тот момент, в том моменте, возвращаюсь к себе, в себя.
     Есть разная поглощённость. Есть поглощённость разным. Есть разная степень поглощённости. И есть поглощённость Единым. Который, будучи Троичным, не мешает вниманию ко всему. И тогда всё делается не разным, но единым.
     Такое вот дело: когда нет никакого дела, просто находиться.
     Но потом, если возможно, и большее – находиться вот так и посреди дел. В делах и попечениях. Внутри дела, в поглощении им. Не поглощаться, но дать место Единому Троичному. Чистому и Простому, Ясному.
     Как день.
     И да, конечно, не получается. И так всегда и будет, а иначе мы не растём.
     Но вместе с тем, если ищем, то получается – всегда. Потому что Он в деле с нами. И помимо дел. Находится. В нашем Его нахождении. Которое тихо и кротко Он Сам и совершает в нас.
     «Также и Дух подкрепляет нас в немощах наших; ибо мы не знаем, о чём молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными» (Рим. 8, 26).
     «А как вы – сыны, то Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: "Авва, Отче!"»(Гал. 4, 6).
     «Потому сказываю вам, что никто, говорящий Духом Божиим, не произнесет анафемы на Иисуса, и никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым»(1 Кор. 12, 3).
     Сам Он... совершает в нас. Отец, Сын и Дух.
     Потому и говорить можем: «Христос посреде нас!»
     И был, и есть, и будет во веки, аминь.

     *
     Как можно осмелиться писать что-либо, не зная ничего точно? Как можно осмеливаться вообще говорить, не умея сложить слов духовной грамоты? Господи... Ты знаешь.
     Ведь вместе с тем как можно посметь молчать и не пытаться ничего с этим сделать? И возможно ли настичь Слово, не пытаясь Его произнести? Этого ли хочет Само Слово?
     Потому говорим, пытаемся прочертить что-то неверной ещё рукой, то на песке, то на глине, то на воде, то по небу. Но когда-то, нежданно-негаданно, слова остаются. И в них есть звучание, и вес, и точность, и даже красота...

     *
     Эти три (четыре) последующих параграфа можно переставлять местами. Скажу по порядку явления, но можно иначе. Тем более что, являясь, они переплетались и дополняли друг друга.

     *
     ПОручи в облачении священнослужителя – символ связанности Христовой, как Он был связан, когда был схвачен перед казнью.
     В монастыре такой связанностью является монашеское правило. Как для пустынника его пустыня, как для затворника его затвор (изначально сладостные, оттого, что Бог манит), подчас делается ненавистным. Лишающим свободы, пыточным, удушающим.
     И всё же там, внутри, раскрывается нечто, отвечает.
     Ведь разговор не только говорение, но и слушание.
     Предавая себя воле Божией, Богу, течению Божию, как некоей связанности, даёт человек открыться тому, что «внутри Бога», атмосфере, присутствию, силе. Его.
     Которое и внутри него, человека, Царствие Божие, которое внутри нас есть.
     Отступая от границы и края, также и края чувств и рецепторов тела, сходя внутрь себя, к этому, которое вначале – ничто, его нет, а потом открывается присутствием Божиим. И не там, рядом, где отступил – в руке или ноге, а в сердце.
     Ведь и не только к сердцу как сердцевине существа сходишь, а и как бы внутрь всего тела, там, где что беспокоит или отвлекает. Как например, когда неудобно руке или ноге, сходишь внутрь, не пытаясь менять положения, и боль или неудобство проходят. Но, конечно, без фанатизма и крайностей. К примеру, лечиться и мыться нужно. (И здесь уместен смайлик улыбки.)
     И даже когда сижу и записываю вот всё это – то мешает, это мешает, стол слишком мал, неровности впиваются в локоть, одежда сложилась так, что стягивает, или ещё что... Но если отступаешь от этого, то Он – близ.
     Правда вот вспоминается полемика святителя Григория Паламы с Варлаамом Калабрийским. Калабриец считал, что в молитве не должно тело отвлекать, должно покоиться. Но святитель Григорий считал это чем-то таким, что, видимо, стало впоследствии квиетизмом. Святитель говорил, что в молитве нужно и утруждение тела, поклоны и прочее. Также говорил и о том, что страстная часть души тоже должна участвовать, ведь это – делание любви, труд.
     Так или иначе, а внимание – к Богу, и на Бога. Там жизнь.

     *
     В разговоре есть не только культура говорения, культура речи, но и культура слушания, слышания, культура внимания. Навык внимать. Внимать миру.
Окружающему миру. Миру Христову.
     Это отстраняет дидактику. В разговоре и мышлении. И это, поскольку отстранена дидактика человеческая, даёт раскрыться дидактике Божией (хотя она тогда уже никакая не дидактика, а просто жизнь).
     Причастность жизни Божией, вот что открывается взамен.
Навык внимания. Открывает.

     *
     Мне стали в голову приходить вещи (после долгого перерыва). Они не бесспорны. Но дают, нечто приносят.
     И не то чтобы они, приходя, оставляли нечто на ладони и уходили. Нет... Разговор продолжается, и сказанное и открытое – только часть, и наверное конечно меньшая. Но я ведь этого не знаю, однако это так понимается априори.
     Поскольку эти вещи – не вещь, а причастность состоянию, бытию, качеству. Что ж, во всём (и в формулировании) нужен предел, край, остановка. Чтобы звучало (и не дальше, а вообще) само то.
     А ещё это – говорить, почти не оглядываясь на навыки (которые всё же всё равно действуют), а оглядываясь на соответствие слову. Речь, быть может, угловатая. Но в ней есть подлинность. И кто знает, зачем ей хочется быть угловатой. Быть может, это даёт действия мысли. Чтобы она действовала.
     Говорить корявые не банальные вещи. Или и банальные, но иначе, меняя их изнутри. Да не будет пагубного празднословия или формализма. Романтики для этого любили иронию или шутку (как и в предыдущем предложении), но ведь это возможно и всерьёз, юродски, а не умничая, как они.
     Но слово даётся не мне, а тебе, и если ты не слушаешь, то мне уже не жалко. Пусть идёт и уходит, не слушай. Скажет само.
     Пояснение в этом случае портит.
     И скажешь, а не поймёт. Пойми сам.

     *
     И вдруг захотел вишни, обычной вишни, с косточкой, кожицей, всем вкусом её.
     Это тоже к предыдущим трём.
     Возможно, эти слова – как вишни, где косточку надо выплёвывать. Впрочем, кто как. Но ведь вишня – не олива, её косточка в животе не растворяется, а может устроить аппендицит, если у кого не вырезан аппендикс. Да и к тому же внутри косточек – синильная кислота, при большой концентрации отравляет.

     *
     «Он же спросил их: а вы за кого почитаете Меня? Отвечал Петр: за Христа Божия. Но Он строго приказал им никому не говорить о сем, сказав, что Сыну Человеческому должно много пострадать, и быть отвержену старейшинами, первосвященниками и книжниками, и быть убиту, и в третий день воскреснуть» (Лк. 9, 20-22).
     Никому не говорить... Тайна Христова. Тайна Христова страдания. С кем можно разделить её? Вначале почти ни с кем, только внутри своего малого круга. Потом, когда она станет тайной Его воскресения – со всем миром.
     Яснее ясного, что внешний и внутренний опыт не совпадают. В самом деле, как удивительно долго человек постигает какие-то вещи, значение событий, качество состояний. И если обретается какая с кем синхронность во внутреннем, то это сродни чуду. Как равно и если мне даётся что понять, это как откровение. Вначале истине опыта должно быть сокровенной, пострадать, быть убитой и воскреснуть.

     *
     Хочется спросить, задаться вопросом, подумать: а что собственно такое – мышление? Что является его содержанием? И если совершает его человек, что именно он совершает?
     Вот, что можно увидеть в Писании: «И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время...» (Быт. 6, 5) Это сказано о том, какова была атмосфера и ситуация земли, приведшая к Потопу. И вскоре после Потопа и принесения Ноем жертвы Богу: «...сказал Господь в сердце Своем: не буду больше проклинать землю за человека, потому что помышление сердца человеческого – зло от юности его...» (Быт. 8, 21)
     «Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы...» (Мк. 7, 21) То есть это не мозговая лишь деятельность, а прежде всего сердечная. Любовь к тому или другому делу, такому или иному состоянию. А значит, внутри неё то, чего человек хочет и что любит. «...Ибо где сокровище ваше, там и сердце ваше будет» (Лк. 12, 34).
     И это как в плохую, так, и ещё более – в хорошую сторону. Но для этого, для хорошей стороны, уже требуется труд: «...что только истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала, то помышляйте...» (Флп. 4, 8)
     И это апостол называет соработничеством (1 Кор. 3, 9) или жизнью Христа в человеке, как равно и человека во Христе: «и уже не я живу, но живёт во мне Христос. А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня» (Гал. 2, 20).
     И это предсоздаёт новое имя человеку. «Энергия – это имя бытия», – процитировал как-то Сергей Хоружий.
     Потому можно сказать, что мышление – это сопребывание человека с тем или иным. И никак иначе, как в любви. Со Христом или... с тем, о ком и говорить бы и думать не хотелось, кто столько зла сотворил всем людям, хитростью своей, входя через помыслы.

     *
     Самый удивительный, самый лучший художник – Господь, творящий судьбы наши.
     И когда уже пройдено достаточное время и расстояние, чтобы оглянуться и окинуть взглядом, изумление охватывает, и благодарность до слёз. И любовь к Нему, Таящемуся и Тихому, мирно правящему страшные, захватывающие, богатые и прекрасные, утешительные и чудесные наши пути. Но как сказать о них? Как возможно прикоснуться... Как открыть, о чём и говорить, и даже думать не смеешь... Господи, Ты всё знаешь. Ты знаешь, как хотим мы быть с Тобой. Управи и сотвори до конца, не отступай. А нам даруй внимание и слух, чтобы слышать Непостижимое правление Твое и идти за ним. Господи, как близко Ты. Как неименуемо тихо, как чисто и светло.

     *
     Каждый человек в судьбе нашей дорог, и хочется, чтобы каждому была радость, и мир, и спасение.
     Но есть те, которые дороже всех. Господи, да сохранишь.

     *
     Крепко слово Твоё, Господи. В нём крепость наша. И крепость того, что соединяет нас. И крепость этого мира в наших руках, да не рассыпается он, как песок.
     И Ты живёшь в наших помыслах непроизнесением. Непроизнесением дурного. Неименуемостью прекрасного и чистого. И вместе с тем смиренным Твоим именованием во всём, в каждом жесте и дыхании, потому что мы обращены к Тебе. Ведь без Тебя ничто ничего не может.

     *
     Если не знаешь, как поступать, не поступай никак, а просто жди.
     Высматривая недостатки в других, правде не научишься. А потому в помыслах правды нет. «Больший из вас да будет вам слуга» (Мф. 23, 11). «Ибо всякий возвышающий сам себя унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лк. 14, 11).

     *
     Может ли Царствие Небесное быть вальяжным?
     И, хоть я и не занимаюсь риторикой, а вопрос риторический.

     *
     Как скупо, как неохотно ты говоришь теперь, сердце, не обращая внимания на слова, но очень желая сути. Высшим проявлением этого, наверное, был апостол Иоанн, в старости своей в ответ на просьбу назидания говоривший только одно: «детишки, любите друг друга». И когда его упрекали, что слово его так кратко, замечал: «Если исполните это, исполните всё...»

     *
     Относительно стихотворений, да и вообще текстов: должна быть хоть какая-то конкретность, не всё только сферы небесные и общо выраженные (т.е. просто названные).
     Конкретность: конкретное, но не индивидуальное. Потому что нельзя вносить индивидуальное (субъективное) в сферу Богословия. Именно поэтому, как-то сказал С.С. Хоружий, содержание своей «Исповеди» блж. Августин не стал делать содержанием своего богословия.

     *
     Как достигает (подлинной) близости человек и человек?
     Апостол Иоанн на Тайной вечери слышал сердцебиение Христа, но разве именно это сделало его близким Ему? Или Пётр,  первым произнёсший исповедание Его Христом и услышавший, что ни плоть, ни кровь не явили ему того, но Отец открыл, – менее близок? Или Первозванный? Или Нафанаил, «воистину израильтянин, в котором нет льсти», менее? Или Фома, неприкосновенно прикоснувшийся пробитым рёбрам Христовым?
     Да, можно сказать, что здесь ведь был Христос, не просто человек... И всё же здесь – изначальное, коренное, и образ.
     Как человек и человек могут преодолеть эту границу? Потому что часто даже супруги или родители и дети остаются глухи друг другу и отчуждены.
     Людвиг Витгенштейн говорил, что ему всё равно, думал ли кто ещё на те темы, на которые думал он, или нет. Решалось ли, решено ли.
     Конечно, подобает нам смиренное шествие за прежде бывшими, но святитель Игнатий Брянчанинов заметил негде, что во всякой книге много мёртвости, и оживает сказанное в ней от совпадения опыта человека и человека. Значит, должен быть опыт.
     Как душа чувствует душу, сердце – сердце?
     Господи. Дыхание наше. Скажи.
     Веди.
     «И обращься Господь воззре на Петра». А только что пропел петух. И Пётр «изшед вон плакася горько» (Лк. 22, 61-62). Взгляд.
     Но это прямая передача.
     А есть ли ещё, тоньше?
     «Марие!» «Она (же) обращшися глагола Ему: Раввуни!» (Ин. 20, 16). Только что она приняла Его за садовника и теперь смотрела в сторону. Обращение, слух.
     Значит, прикосновение, взгляд, слово и слух.
     Но это те же системы координат, где были и взаимно глухие, и часто не потому, что не хотели, но – не смогли пробиться.
     Как...
     Да, любовь. Да, смирение друг перед другом. Да, жертва и шаг навстречу. Но... и это ещё не всё.
     Как? – именно понять друг друга... Как войти в это сокровенное пространство... Как создаётся общность душ?
     Ты, Дыхание наше, знаешь.

     *
     Молясь, причащаясь Святых Христовых Таин, живя в исполнении заповедей, мы можем почувствовать Присутствие. Но всё же, кажется, нужно в дни неявленности не искать чувства, а верой предстоять пред границей неявленности. Потому что, ища чувства, можно наткнуться на подмену, кажется, говорили отцы. Но в этой мысли отчего-то сейчас ощущается слабость. Сильней представляется вот какая: потому что, ища чувства по памяти пережитого, можно пропустить что-то важное. «То самое» в тождестве Самому Себе. Немного по Витшгенштейну. И это значит, что должно вернуться к тому же: «заключай ум в слова молитвы», по Лествичнику.

     *
     Авва Исаак Сирин, Слово 2-е: «Деятельность крестная двоякая; по двоякости естества и она разделяется на две части. Одна, состоя в претерпении плотских скорбей (телесных лишений, неизбежных в борьбе со страстями), производимых действованием раздражительной части души, и есть, и называется деятельность. А другая заключается в тонком делании ума и в Божественном размышлении, а также и в пребывании на молитве, и так далее; она совершается вожделевательной частью души и называется созерцанием. И одна, т.е. деятельность, очищает, по силе ревности, страстную часть души, а вторая – действенность душевной любви, т.е. естественное вожделение, которое просветляет умную часть души».
     Но прямо тотчас авва Исаак говорит, что прежде очищение нельзя дерзать на второе, на созерцание. Иначе будет как с тем, кто в небрачных одеждах взошёл на брачный пир.
     И потому в приведённой цитате хочется заметить лишь локально, что, оказывается, то, что Платон называл алогон – силы раздражительная и вожделевательная – вот как участвуют...

     *
     Чтобы возникали мысли (как постижения или, лучше, соответствия, или даже больше: откровения), надо читать, также наблюдать, слушать. И это даже не только вовне, но и не столько и гораздо больше – внутри.
     И являющаяся мысль отвечает гораздо больше внутренним процессам, чем тому, что читаю, наблюдаю, слышу вовне, хотя и не без этого. Потому они, мысли, – не отображение, поскольку часто они наращивают понятия сверх и выше воспринятого, продолжая и развивая, а не только помимо.
     Тогда что они? Чем являются для них то, что прежде (вот только что) воспринято?
     Или, можно пойти от противного: чтобы возникали мысли как откровение – совершенно не нужно ни читать (как развивающее чтение), ни наблюдать, ни слышать.
     Вот опять авва Исаак, Слово 2-е: «Трудами и хранением себя источается чистота помыслов, а чистотой помыслов – свет мышления. Отсюда же по благодати ум руководится к тому, над чем чувства не имеют власти, чему и не учат, и не научаются они».
     Господи, да состоится встреча.

     *
     Человек, изображающий бесстрастную и рассудочную интонацию и вместе с тем, обосновывая свои слова тем, что привык говорить правду, излагающий что-либо осуждающее, унижающее, темнящее, мстящее и, как оказывается, искажающее факты... К этой ситуации где-то у свт. Игнатия Брянчанинова приложены вот эти слова Писания: «...он ощупал его и сказал: “голос, голос Иакова; а руки, руки Исавовы”» (Быт. 27, 22). Как благодать, по прп. Силуану, узнаётся на вкус, так и противоположное – словно бы на ощупь. Не может человек быть бесстрастным и не может это быть правдой, когда произносятся такие вещи. Форма изображается благая, а содержание – разрушительное, ядовитое. И самые произносимые им вещи, хоть и правдоподобны, по искажённому изложению – ложь.
     И как быть с этим, если он часто находится рядом? И с одной стороны – дружествен, с другой – носит за пазухой яд. И опять оправдывает это неким якобы трезвым пониманием сложности жизни... Как говорится негде шуточно о подобном: «А хотя бы я и жадничал, зато от чистого сердца».
     И порой трудно сразу вот это всё различить.
     Господи... Как быть?
     Наверное, опять – молитва за врагов, – так, как она у прп. Силуана: «Господи, да познают Тебя Духом Твоим Святым все народы земли». Господи, даруй радость Твою опечаленному этому человеку, отравленному болью и бессильному её правильно пережить. Давно накапливалась у него боль и, должно быть, из разных источников, но, Господи, радость Твоя в силах исцелить всё.
     И эту молитву в таком понимании действительно хочется приносить, и она сама уже – несёт в себе радость.

     *
     Нужно создавать упавшему в сердце семени (Мф. 13, 3-8) условия. И так земля будет доброй.
     Чтобы сердце не было «при пути», т.е. торным местом, и птицы небесные не пришли бы и не восхитили его. «При пути» – где вольно ходит всякий помысл и пожелание, и ничто не прикрывает семя. «Птицы небесные» – высокоумие из рассеянности. Потому что странным образом сочетаются плотяность и высокоумие.
     Чтобы сердце не имело камней – нечто не перетёртого в мелкое, однородное. Камни – обособленность, жестокосердие и, как следствие, окаменение и нечувствие. Корень, который требуется иметь – терпение. Именно поэтому семя здесь скоро всходит, как и бывает при порывистости и нетерпеливости.
     Чтобы сердце не имело сорняков терний и волчцов – «лести богатства», т.е. стремление «иметь», а не «быть».
     И эти три приходят в параллель с похотью плоти, похотью очес и гордостью житейской (1 Ин. 2, 16). И время от времени сердце может впадать то в одно, то в другое, то в третье. Но, к счастью, есть возможность и обратной перемены.

     *
     «И когда пришёл Он в храм и учил, приступили к Нему первосвященники и старейшины народа и сказали: “какой властью Ты это делаешь? и кто Тебе дал такую власть?”...» (Мф. 21, 23 и далее).
     Христос предлагает вещи просто и ясно, как и видит их. Первосвященники и старейшины делают расчёты, что выгоднее, как им оказаться в прибытке.
     Здесь в числе прочего оказываются противостоящими два склада ума, два склада мышления. Один – для благодатного видения, который видит вещи просто и ясно, целостно. Другой – аналитический, рассекающий вещи, дробящий их и так пытающийся постигнуть. Но жизнь постоянно ускользает при рассечении. Аналитический ум, по свидетельству свт. Игнатия Брянчанинова, даже не предполагает, что существует в мире ум духовный, далёкий от интриг и тому подобного.

     *
     Тягостно говорить обличающие вещи. И как хочется избежать этого, чтобы ум смотрел лишь на доброе, наполняясь им. Но, может, в назидание себе, что избежать впадения в ошибку – так можно говорить... И всё же и так это отягощает, темнит. Господи, очисти.

     *
     Утро вечера мудренее, говорят. Любопытно действие этого закона. Добрый и принесший отдых сон действительно ослабляет узлы напряжения страстей, стирает надуманное, убирает предустановки и даёт видеть душу почти как она есть, простой, чистой, тихой, спокойной, благой, надеющейся (причём, опять спокойно и без натуги), всё предающей промыслу Божию, живущей здесь и сейчас, а не в фантазиях и планах...
     Впрочем, так же неизбежно ей снова завестись в эту внутреннюю борьбу и освоение жизни. Но хотя бы немного – она могла увидеть себя почти как она есть, тихо, светло, полно.

     *
     Осознание, пришедшее на незатронутый ещё ум при ночном пробуждении. Если ошибаюсь, Господи, очисти. Даруй мыслить с пользой.
     Пение и песня являются коммуникацией любви. К Богу. К тому, кого и что любим.
     Также и, например, дотошность в выборе товара. Любовь к тому состоянию, которое приносит идеальный товар.
     И стремление завязать знакомство с продавцом, имеющее целью, чтобы он давал хороший товар, может быть принято как такое (коммуникация любви). Поскольку при таком разговоре проявлено к нему внимание, эмпатия, выказана симпатия. В таком случае происходит его подпадение под обаяние.
     Что такое Багира в «Маугли» у Киплинга? Не архетип ли пластичности, грациозности... И это может затрагивать многих окружающих, в разных ситуациях. Так, к примеру, ученики влюбляются в учительниц. И т.п.
     Учитель преследует свои цели – чтоб его слушали ученики, и использует обаяние. Но это нечестно. Покупатель, чтобы продавец давал ему хороший товар, использует обаяние. У каждого свои цели, и это сплошь и рядом вокруг. Это, может быть, не смертельно, но...
     Человеку потребуется некоторое время, чтобы переварить это полученное воздействие, выветрить из себя яд, и так справиться с происшедшим.
     И флюиды этого обаяния могут сеяться и без определённой цели, а просто от одиночества или от привычки впечатлять. Да и вообще, человек, сияя собой и своими достоинствами без ограничений, проявляет некоторую нетактичность, кажется. Деликатность предполагает сдержанность. Это зажим в рамки и зажатость? Господи, да не будет. Но лучше пусть будет мудрость.
     Нужно человекам щадить друг друга, мы же все взаимодействуем. Это повсюду и всегда, это неизбежно и это часть жизни, может, и хорошая, но имеет некоторые оборотные стороны.
     Человек, чтобы его услышали, даже невольно использует обаяние. А уж если сознательно...
     Причём, в дружбе тоже присутствует некая влюблённость. ХарАктерная.
     То есть, в этой способности обаяния существует полезное, но... Могут быть побочные эффекты. Используя эти законы, некто может начать «обрабатывать» кого-то. Используется внимание, лесть... И старательно заполняет внимание этого «обрабатываемого» собой.
     Общение должно быть очищенным, а не так... «уста без дверей». Мы ведь в общении все как-то радиоактивны. Возможно, как есть сокровенные части тела, так и есть части характера, которые должны оставаться сокровенными.
     Василий Розанов говорит, что сама личность как бы клубится вокруг пола. Т.е. не то, чтобы личность вообще имела половой характер, но у человека она реализуется вот так.
     Есть подчёркнутая вежливость и сдержанность, но и она может производить впечатление. До определённой меры это имеет полезные действия, как змеиным ядом в малых дозах лечат, есть такое лекарство, випротокс. Аллергический ринит им лечили.
     Так вот... как очистить естественные наши качества, чтобы они служили пользе? Не отсечение их, но – священным пламенем Христовым очищается металл до чистоты. Действие пред Богом. И Им. И Господь выправляет неровности. Которые зависят от целей человека в общении. Произвести впечатление или что иное.
Господь ставит цели на место. Поскольку человек, глядя на Бога всегда, ищет доброго.
     Чистота поведения должна быть обусловлена не земными целями или ситуациями, даже, например, войной (хотя и не совсем без учёта их), но Богом. Он – цель и основание нашей чистоты.
     Душа не хочет согласиться с мотивацией только лишь земными ситуациями, как будто она унижена этим. Ей нужна мотивация абсолютная, небесная.
     «Бог наш – огнь поядающий» (Евр. 12, 29), т.е. очищающий священным пламенем чистоты.
     Паисий Святогорец (Слова. Том II. Духовное пробуждение): «Если в топку бросишь бумагу, мусор, разве они не сгорят? Вот также и в духовном человеке: всё, чем ни бросает в него диавол, сгорает. «Огнь поядаяй»! Когда возгорится в человеке божественное пламя – сгорает всё. Не прилипают уже скверные помыслы. То есть диавол не перестает кидать в него скверными помыслами, но человек духовный «огнь есть» и пожигает их. И потом диавол устаёт и прекращает [брань]. Потому и говорит апостол Павел: «Вся чиста чистым». У чистых всё чисто, ничего нечистого нет. Чистых если и в болото бросить, они останутся чистыми, как солнечные лучи, которые, на что бы ни упали, остаются светлы и чисты».

     *
     Безмолвно сиденье в келье, но безмолвным может быть и путешествие. Как у Басё по тропинкам севера.

     *
     При радости Божией самый вопрос "за что мне" неверен (хотя Елисавета и восклицала), потому что возникает соблазн найти причину в чём-то добром, что Бог дал нам сделать. Но разве Ему вообще ничего не давать нам доброго... А и это ведь не причина радости, не заслуга – это доброе. О том свидетельствует душа, сразу меркнущая и переходящая в плач, как только примет помысл, что радость Его за это вот доброе. Как светло и детски чисто радовалась душа, и как померкла она по неискусности своей...
     И остаётся, нужно просто радоваться радостью Божией, не ища причины, так получается. Потому что ясно, конечно, что Господь бесконечно радостный, но вот вчера, например, не было такой радости... И оставим лучше тайной это почему. Сам скажет, если захочет. А мне теперь приличествует плач. И, конечно, всё равно благодарность. И тем более.

     *
     А есть период, когда не наступает блестящих мыслей, остроконечных наблюдений, всяких мудростей. Но есть только хранение мира, атмосферы, дыхания.

     *
     А ещё такие бывают дни, в которые словно ничего не накапливается внутри, не собирается в душе. Остаётся неудовлеворённость. И это наблюдение – уже кое-что

     *
     Наверное, в такие времена время слова приобретают своё настоящее значение.
     Максимально точное, скромное слово.
     Оттого некоторые пишут без знаков препинания или фиксируют поток сознания, но лучше вот это – то самое слово, простое, как тишина.

     *
     Сказано Спасителем нашим: «Всё предано Мне Отцем Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть» (Мф. 11, 27).
     У Луки это передано более развёрнуто (10, 22-24): «И, обратившись к ученикам, сказал: всё предано Мне Отцем Моим; и кто есть Сын, не знает никто, кроме Отца, и кто есть Отец, не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть. И, обратившись к ученикам, сказал им особо: блаженны очи, видящие то, что вы видите! ибо сказываю вам, что многие пророки и цари желали видеть, что вы видите, и не видели, и слышать, что вы слышите, и не слышали».
     И вместе с этим, и родственно этому: «Он говорит им: а вы за кого почитаете Меня? Симон же Петр, отвечая, сказал: Ты – Христос, Сын Бога Живаго. Тогда Иисус сказал ему в ответ: блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, Сущий на небесах...» (Мф. 16, 15-17)
     Так вот... Как Петр получил это откровение от Отца, если Его не может знать никто, кроме Сына и кому хочет Сын открыть... Сын открывает Отца, Отец открывает Сына...
     Кругообращение откровения.
     И это именно то, чего вожделели многие пророки и цари... А дано это ученикам Христовым.

     *
     Сам стиль фовизм, пошедший дальше импрессионизма, дальше орнаментальности Матисса – это не только лишь симуляция детского рисунка, в этом есть большее.
     Как сказать о событиях внутренних, когда нет слов? Свт. Николай Сербский: берём образы из природы (как и в Евангелии). И в этой неточности изображения этих образов есть смысл. Какой?
     Как и некоей неточности черт иконы. Такая точность приблизительности. Как трепет руки или постижение Непостижимого. То, что точно пересказать невозможно.
     И это значит, что речь идёт о том отпечатке, который оставляет внутри человека явление и Явившийся. То есть речь идёт о чувстве.

     *
     Прошлое не имеет значения, Бог всегда – сейчас. Какая разница, к примеру, сколько, когда и как я прожил в монастыре. Важно лишь то, обладаю ли я Богом сейчас. Может быть, есть там брат, который прожил один день, и вот, он обладает Богом. И он выше меня.
     Но что толку, что я понял это. Я вс; равно горжусь. Горжусь, когда вижу свои грехи именно как грехи, чуждое (и это совсем другое, чем видеть их умом, теоретически), когда каюсь, горжусь, когда приходит на ум спасительная мысль, горжусь. Что толку.
     Начинаю бегать с этим, как с писаной тобой, квохтать, совать всем на глаза, хвастаться и продаваться за внимание и похвалы.
     Да ещё и критиковать или ставить под сомнение других, коих по своему мнению превосхожу временем, заслугами, познаниями, дарованиями или ещё чем. И за это, конечно же, лишаюсь данного. Буди имя Господне благословенно.

     *
     Чувства, душевное – это горизонт, предел, отделяющий временное от вечного (и одновременно собою их соединяющий), материальное от духовного (хотя человек никогда не перестаёт быть материальным, как равно и телесное его никогда не бездуховно – лишь может быть объято тем или иным духом)(См. Михаил Ямпольский, Книга рая: путь. Вступление. 2. Горизонт). Но также они, чувства, составляют собой внутренний горизонт. Само обнаружение горизонта является следствием устранения того, что заслоняет линию его. И обнаружение это приносит познание человеком своей конечности, ограниченности, в том числе и в познании. «Уничтожение “предметности” и обнаружение горизонта может прочитываться как обнаружение человеческой сущности в той мере, в какой о ней можно говорить». «Согласно Фоме Аквинскому, это начало пути... осознания собственной конечности... как творения и от этого уже – к пониманию Бога как Творца».
     На этом пути «странствованием становится расчистка горизонтов собственной конечности, осознанию которой мешает накопленная культурой и “ценностями” предметность». Предметность составляют материализованные абстракции, которые не предмет реальности, идеологии, культуры и общих представлений. Борьба с таким миром, по Габриэлю Марселю, должна идти по пути усиления конкретности. «Движение человека-путника (а это и есть подлинное экзистенциальное состояние человека) – это сложный извилистый путь к конкретному, наиболее недостижимому и являющемуся ядром трансцендентного». Путь к конкретной реальности. И этот путь, «синтез» (в т.ч. прошлого, настоящего и будущего), движение от себя вовне, составляется конкретизацией себя (надо понимать, в совершении выбора).
     И чувства при этом – постоянное возвращение к своему собственному принципу.

     *
     Множественные мельтешения и стилистические наслоения и разнообразные словесные вензеля отступают и остаётся важным Самое Главное. А оно очень простое. Конечно, кто молится, знает, как говорил прп. Силуан, что в молитве много изменений, и всё же... Оно просто, существо жизни. Величественно просто. И как записать это дыхание, этот свет в атмосфере... Многократно отвеченный вопрос и остающийся открытым. Это как талант, его надо "иметь", именно в руках, а иначе он только мнится имеющимся. Сотни тонн руды, да ещё и пройденной напряжённо, внимательно, они позволяют приблизиться к тому, чтобы "иметь" то, что дано. Много ли, мало, но приблизиться. И гигантский, несравнимый шаг делает человек, когда его делает Бог, в его руках. А до той поры... руда и руда. С проблесками того, что древние греки называли "телос".
     Он и есть наша цель всегда.

     *
     Э. Ауэрбах, Мимесис.: «...Не терпит вс; это и никаких эпитетов, это просто рабы, ослы, дрова и нож – и ничего более, без всяких определений и уточнений, все вещи служат цели, какую предписал Бог...»

     *
     ...Люди в Библейских рассказах “темнее”, чем гомеровские герои; у них больше глубины во времени, в судьбах и в сознании; хотя их обычно до конца занимает то или иное происходящее событие, но они никогда не предаются ему без остатка, так, чтобы забыть о том, что было с ними прежде и в других местах; их мысли и чувства многослойнее, запутаннее, переплетённее.

     *
     Странствия Одиссея у Гомера, странствия Авраама, странствия апостолов в Деяниях. Разное и единое.

     *
     Человек без телефона беседует со своей жизнью.

     *
     Прп. Порфирий Кавсокаливит: «Действенны только молитва, молчание и любовь. Лучше через тайную молитву обращаться к сердцу других людей, чем к их ушам».
     Как избавиться от гордости и тщеславия? Молчать и говорить лишь когда спрашивают.
     Как не обижать? «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это всё приложится вам» (Мф. 6, 33). «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас... научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим» (Мф. 11, 28-29). И не торопись отвечать.
     Как быть в мире и любви со своими близкими? «Кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь» (Мф. 12, 50).
     И далее. Двое слепых. Двое.
     После воскрешения дочери Иаира: «Когда Иисус шёл оттуда, за Ним следовали двое слепых и кричали: помилуй нас, Иисус, сын Давидов! Когда же Он пришёл в дом, слепые приступили к Нему. И говорит им Иисус: веруете ли, что Я могу это сделать? Они говорят Ему: ей, Господи! Тогда Он коснулся глаз их и сказал: по вере вашей да будет вам. И открылись глаза их; и Иисус строго сказал им: смотрите, чтобы никто не узнал. А они, выйдя, разгласили о Нем по всей земле той» (Мф. 9, 27-31).
     После прошения Иакова и Иоанна сидеть по правую и левую сторону и выхода из Иерихона: «Двое слепых, сидевшие у дороги, услышав, что Иисус идет мимо, начали кричать: помилуй нас, Господи, Сын Давидов! Народ же заставлял их молчать; но они ещё громче стали кричать: помилуй нас, Господи, Сын Давидов! Иисус, остановившись, подозвал их и сказал: чего вы хотите от Меня? Они говорят Ему: Господи! чтобы открылись глаза наши. Иисус же, умилосердившись, прикоснулся к глазам их; и тотчас прозрели глаза их, и они пошли за Ним» (Мф. 20, 30-34).

     *
     Кордон перелётных птиц (в заповеднике). Земля.

     *
     Это не я веду и творю молитву, а молитва меня ведёт и творит.
     Точнее же, Сам Тот, Кто Один лишь и молится в нас. Им и жив человек.

     *
     Каждое слово имеет свой медовый вес.

     *
     ...Можно побыть одному, и никто тебе не задаёт расспросов, словно некую стираль и трёпку, никто не лезет за пазуху прохладными руками, ища покоя (и где он там затаился?), не щупает нос и уши, холодные они или нет (да кому какое дело, какие хотят, такие и есть), не заглядывает в глаза, когда ты смотришь за горизонт...
     Это да. Но как же бывает невыносимо тоскливо, когда всё твоё существо просит собеседника, а такового нет! И тогда что?
     Иллюзия. Это слово напечаталось само, просто палец скользнул по клавиатуре телефона. Что ж, пусть будет зачем-то.
     А хотел я сказать вот что: приемлем то, что даруется, и с благодарностью, и радостью, и вниманием. И глаза, и руки, и слова, и всё.

     *
     Смирение Отца. Смирение Сына открыто – Он исполняет волю Отчу. Но хочется сказать и о смирении Отца. Он всегда остаётся сокровенным. Как бы в тени, в стороне. И только Сын постоянно хочет открыть Его. Сына знают все, всё мироздание. А Отец – всегда непостижим, почти неведом, смиренно отступающий за Сына...

     *
     Глядя в свой маленький просвет бытия. Жизни, таящейся между ладонями, как мотылёк. Внутрь них попадает свет, как некогда видел, ещё ребёнком, на чердаке луч, приходящий извне, и пылинки, плавающие и медленно танцующие в нём. И луч тогда был подобен струйке песочных часов. А времени не существовало.

     *
     Память о Тебе, Господи. Память о тишине Твоей и радости Твоей. Пока я слеп и двигаюсь к Тебе на ощупь, узнаю Тебя по состоянию. Они Твои, состояния эти, Ты их дал мне, хотя я их и никогда не удерживаю. Милость Твоя безмерна, сказали все отцы, и это поистине так.
     Ты Сам в них, состояниях этих, они – Твои качества, Твоя атмосфера, и этим ещё сказано почти ничто, столь мало. Перед глазами моими зимний день и наступающий вечерний сумрак, а Ты претворяешь их в свет и тепло, внутренние же, никакое из внешних чувств не скажет об этом.
     Хочется оставаться в том. Внутри тишины Твоей. Подобной большим снегам. Подобной тихому ветру. Подобной мирной задумчивости, охватывающей мысль, но внутри этой задумчивости нет многих мыслей, там лишь вот это, что пишу, и то с небольшим усилием, как если бы прял пряжу из пушистой шерсти, просто лежащей пред Тобою, как жизнь. А если не выводить этих слов из тишины Твоей, то она так и остаётся – чистой, тихой, мирной, недвижной. Полной Тобой.


     Январь 2024 – Декабрь 2025.