13 этаж глава 9

Говорят, что человек может опомниться, когда поймёт, что достиг дна. Нигде не сказано, что происходит с теми, которые это дно пробили и уверенно сквозь потоки лавы валятся куда-то дальше, в неведомый всем «низ».

Я жал на кнопку звонка у двери с табличкой «Реабилитационный центр “Вторая жизнь”».

Дверь мне открыла широкоплечая кудрявая тётка с пудовыми кулаками и щетинкой усов над губой. Она возвышалась надо мной, как непроходимая скала, как гребаный Эверест. Сколько извели ткани, чтобы пошить на неё халат, посчитать моей фантазии не хватило.

— Вы к кому? — поинтересовалась она басом человека, упавшего в бочку с тестостероном. — Кого-то навещать?

— Боюсь нет, мисс, — грустно произнёс я, пытаясь отыскать щель в дверном проёме, который полностью перекрыла монументальная тётка. — Я записался на приём к Анжелике Сергеевне на двадцать тридцать. Она меня, полагаю, ждёт.

— А-а-а-а, — понимающе прогудела скала и повернулась боком, предоставляя мне возможность войти. — Бахилы только не забудьте, — предупредила.

Как будто у меня был выбор. При большом желании женщина-Халк легко бы упаковала меня и в бахилы, и в смирительную рубашку. Скорее всего, для этого она тут и есть. Рехаб — место своеобразное, и персонажи здесь могут быть с изюмом.

Анжелика Сергеевна выглядела так, как и должна, блять, выглядеть любая уважающая себя Анжелика. Как назло, она оказалась невероятно красивой блондинкой с лукавой улыбкой и хитрым взглядом из-под длиннющих ресниц.

Я бы предпочёл, чтобы акт моего позора и капитуляции принимала женщина-Халк, чем зубодробительно сексуальная докторша. И как её занесло в наркологию? Такую надо как минимум делать лицом какой-нибудь пластической хирургии или что-то в этом роде с лозунгом: «Вам этого всё равно не достичь, но стоит стремиться».

— Итак, Андрей Александрович, — механически улыбнулась она, что-то переписывая с моего паспорта в медицинскую карту, — вы к нам по какому поводу?

— Ну, во-первых, я бы хотел поменять лечащего врача, — попросил я. — Ничего личного, Анжелика Сергеевна, но вы слишком, чёрт побери, невероятно красивы для этой роли. Я чувствую себя неуютно. — Я поправил скособочившуюся бахилу на кроссовке. — Это равносильно тому, если бы вам делал клизму Том Харди.

— Нельзя, — улыбнулась она. — Но всё равно спасибо. А теперь давайте всё-таки не будем красть моё время, упражняясь в остроумии? — Едва заметные морщинки от улыбки разгладились, и она вновь стала идеальной. — У нас с вами есть возможность констатировать, в какое место приводит чувство собственной важности и ощущение, что вы умнее всех, верно?

— Ваша правда, — кивнул я. — Примите самые искренние извинения. Вы правы, давайте перейдём к самому важному.

Королева величественно кивнула и выжидающе посмотрела на меня.

— Мне нужно, чтобы вы вывели меня из состояния алкопике и придали моему тельцу более-менее человеческий вид, — обозначил я свои хотелки. — Я не прошу довести его до вашего совершенства, но максимально, насколько это возможно, украсить меня для полноценного возврата в этот бренный мир, Анжелика Сергеевна.

— Давно пьёте? — деловито поинтересовалась она.

— С тех пор, как нога первого динозавра ступила на поверхность этой планеты.

— Тогда полгода минимум, —
безапелляционно сообщила она, наблюдая за мной, как за инфузорией под микроскопом. — Вас устраивает, Андрей Александрович?

— Боюсь, нет, — пожал я плечами. — У меня нет столько времени. На это есть масса причин. — Невыносимо хотелось курить, и я отгонял от себя назойливую мысль попросить тайм-аут. — А так чтобы, как тойоту на продажу? Тут подшпаклевать, здесь подкрасить? Немножко поработать напильником и сделать химчистку?

— Тогда неделя, — безразлично пожала она плечиками. — Но, боюсь, тогда вы к нам скоро вернётесь, Андрей Александрович. Это, как вы правильно выразились, очень временная мера.

— Не вернусь, — отмахнулся я, ерзая на неудобном стуле. — Неделя меня устраивает. Что, где нужно подписать?

— Насколько я помню, вы просили отдельную палату для курящих? — насмешливо спросила девочка-врач, перекатывая между изящными пальчиками карандаш.

— Просил.

— Отдельная палата есть, Андрей Александрович. Вас предупредили по телефону о цене? Это будет дороже. С курением сложнее — есть общая курилка. Вам сейчас всё покажут и расскажут. — Она уже потеряла ко мне интерес и говорила, не поднимая головы, параллельно заполняя какие-то документы.

— Как скажете.

Это был более чем толстый намёк. Я встал со стула, вышел из кабинета и направился в сторону ресепшена. Хотя, блять, вряд ли в таких местах это так называется. Для подобных локаций головастые совки придумали протокольное слово «регистратура».

На балконе стало по-осеннему холодно. В воздухе уже временами пролетали ранние снежинки — преждевременные, как озорные шлюшки. Словно они по ошибке, вместо сауны, ворвались на заводской корпоратив в честь дня пожилого человека.

Я не желал мириться с капризами природы. Упрямо стоял на балконе в шортах, набирая в телефоне знакомый номер.

— Привет, Шапочка, — бодро отрапортовал я.
— Привет, — динамик в трубке ожил привычным тёплым откликом.
— Как ты? Как дела? Что вообще творится в мире?

Мне казалось, из каждого моего слова сквозила фальшь. Не знаю, заметила ли это чуткая Мари.

— Всё стабильно вроде, — я представил, как она пожимает хрупкими плечиками. — У тебя как? У тебя в окне не горел свет неделю, я переживала. Ты уезжал?

— Не поверишь, Шапка, по работе. Вот тут мне нет равных — даже после лоботомии или комы мой язык будет врать автономно, ни разу не запнувшись. — Еврей слетел с катушек и грозил разводом и экономическими санкциями. Пришлось включить тумблер, отвечающий за работоспособность и аналитические навыки.

— Понятно, — неопределённым, абсолютно лишённым эмоций голосом ответила она. — Хорошо.

— Давай оставим мою скучную деловую жизнь в покое, Мари. Не поленись, выгляни в подъезд, — попросил я, вглядываясь в зеркальную неопределённость её окна. — Я надеюсь, ты дома?

— Дома, — удивлённо отозвалась трубка.

И я услышал, как знакомо щёлкает её дверной замок.

— Андрей, что это? — голос Мари наконец-то приобрёл эмоциональную окраску. — Что это такое?

— Ну… — я поёжился от пробирающего до костей холода. — Я не знаю. По слухам, это оставил один робкий, но симпатичный мальчик, который привычно зассал отвечать за свои косяки и теперь позорно наблюдает издали.

— Это я понимаю, — утвердительно согласилась трубка. — Но тут цветы, Андрей, и ливерная колбаса, перевязанная ленточкой. — В трубке немного помолчали. — Что это, блять?!

— Ну… своих я оставлять поостерегся, их могли растащить по морозилкам твои люмпены-соседи. Ну, а колбаса… это как раз-таки символ.

— Символ чего, Андрюш? — голос стал похожим на услужливо-добрый голос психиатра.

— Символ того, что мои сердце, печень и яйца теперь находятся в твоём полном распоряжении, — пояснил я, закуривая сигарету.

Лёд затрещал. Вздыбился, раскололся — и его нахер унесло течением. Я слышал сквозь её смех, как потеплел её голос.

— Господи, Андрей, ты хоть осознаёшь, что ты полный псих?

Я скучал по этому смеху-колокольчику.

— Ты безумный, блять, как Шляпник!

— Ты придёшь? — посерьёзнел я. — Мне охуеть как тебя не хватало, Мари.

— И больше никаких жён? Сцен ревности? Запоев в поисках правды?

— Обещаю. Даже если мы встретимся в маршрутке в час пик, а она будет в окружении команды конкурса «Мистер Подбородок», — заверил я, стараясь, чтобы мой голос звучал привычно по-идиотски. Как у того дурака, с которого нет спросу.

— Тогда я приду, — тихо и просто сказала она. — Могу хоть сейчас.

— Чем быстрее, тем лучше, Шапка, — попросил я. — Я безумно по тебе соскучился.

— У вас с котом есть что-нибудь съестное? Я могу прийти не с пустыми руками, — засмеялась она. — У меня есть шикарная ливерная колбаса.

— Ты нихрена не понимаешь в символике, девочка, — вздохнул я. — Это не для еды. Это ответственное хранение жизненно важных запчастей моего организма.

— Прости, — захохотала трубка. — Не забыть бы предупредить бабулю.