Октябрьские самоцветы

(Из книги ЛЕСКОВКА)

В последнюю неделю октября сад ёжится в предчувствии подступающих заморозков. Сквозняки заламывают ветви, и полувековые деревья кряхтят-вздыхают, будто жалуют-ся на ревматизмы и радикулиты.
Опрятный по весне и в летнюю пору, сад стоит разлохмаченный и немощный. Залётные ветры пытаются при-чесать его на свой лад. Но ему, отходящему в забытьё, уже всё равно. Растеряв плоды и листья, словно исполнив последний важный ритуал, он, наконец, прикрывает рес-ницы – склоняет ещё ниже осыпанный пожухлой листвой лапник голубых елей.
Прислонив грабли к грушовке, подсаживаюсь к костру. Жгу сухие ветви и палую листву. С утра собирала её в во-роха, не было времени передохнуть.
Оглядываюсь на свою работу. И чудится мне, будто по саду разбросал неведомый волшебник кучи драгоценных каменьев. Так вот на что променял наш мудрый сад своё великолепие! Не продешевил!
Вон под осиной у забора полыхают рубины. А под кле-нами – россыпи янтаря. Видать, чародей был в хорошем настроении, не пожадничал: под берёзами у беседки – золотые самородки. Бери, сколько унесёшь. А бересклет, что притулился у самой дорожки, одарил колдун-шутник то ли аметистами, то ли ещё какими каменьями. Стоит кустик посередь сада на выхвалку, красуется, будто барин в расшитом кафтане.
Толстые чурки прогорели, подкидываю последний хво-рост.
Вечереет. Раскалённые угли отливают изумрудами-сапфирами. В корзине приношу серебра-золота и ссыпаю в этот ворох. Сначала, будто колдовские чары, от костра исходят ароматные дымы, воскуриваются перламутровые туманы, и вдруг разом занимается вся гора – пылает не-передаваемым разноцветьем.
Подкидываю охапку за охапкой. Сижу, слушаю осенний сад, любуюсь его последним подарком – сиюминутными самоцветами.
На огонёк заглядывает давний жилец нашего сада, мой сосед, престарелый ёжик Кешка. Он побаивается ог-ня, но шуршит где-то рядом, топает по дорожкам. Ему ни-как не хочется уходить. Я вынимаю из кармана подобран-ные под антоновкой последние яблочки этого года и одно откатываю в полутень. Отворачиваюсь, будто не хочу знать, чем это Кешка будет сейчас заниматься.
Наверно, старый ёжик подслеповатыми глазками уже не смог бы отыскать мой подарок, но нюх у него ещё от-менный. И спустя некоторое время он обнаруживает яб-лочко. Наблюдаю за его нехитрыми уловками. Ёжик прибоченивается к лакомству, сжимается в комочек, а потом резко дёргается, и заветный плод накалывается на Кеш-кины иголки. Довольный зверёк торопится к беседке. Там у него под дощатым полом натасканы листья, приготовлено зимовье.
Надеваю на кончик ракитовой палочки оставшуюся антоновку и держу над костром. Она шипит и лопается. Снимаю подкоптившуюся кожурку. Горячее яблочко, слегка кислое, то ли оттого, что из костра, то ли из-за подступившей мглы, кажется по-домашнему вкусным.
Над кронами тополей восходит белая луна. На мгновение её перечёркивает крыло гугливой совы. Вообще-то, она мышкует в стогах за Ярочкиным логом, но иногда облудится и аукает в нашем саду, покуда не рассветёт, и не проклюнутся сквозь туманы знакомые места.
Слышу, как сыплются крупные градины жёлудей с де-довского дуба. Кажется, чую, как замирают в деревьях со-ки, как натружено вздыхает под размашистым сквозняком обычно запирающаяся на зиму дальняя калитка.
Вслед за луной разгораются то тут, то там звёзды: одна, две, десять… мириады. И вот уже низкое небо, окрылив-шись, выпархивает надо мной, над садом, над засыпаю-щим Кешкой, высвечивая окрестности потерявшейся со-ве.
Звёзды лупастят вовсю. Может, и не звёзды это вовсе, а угольки – каменья моего костерка. Подхватил их ветер-разбалуй и зашвырнул горстями куда повыше. Пусть сия-ют для всех, согревают продрогшие души в промозглую осеннюю ночь.
Чувствуется, как со спины подкрадывается мороз. Ко-стёр вздыхает последний раз и гаснет. Пора на покой.