Лермонтов. В битве при Валерике

... Лермонтов отправлен на Кавказ за дуэль.
Боюсь, не убили бы. Ведь пуля дура,
а он с истинным талантом...

Из письма А. С. Хомякова к Н. М. Языкову


В начале 1840 года Лермонтова снова отправили в ссылку на Кавказ за дуэль с молодым Барантом, сыном французского посланника.

Родственница поэта Екатерина Аркадьевна Верещагина (урожденная Анненкова) по поводу его дуэли писала дочери: «...Сам виноват и так запутал дело. Никто его не жалеет, а бабушка жалка. Но он её уверил, что всё она принимает не так, на всех сердится, всех бранит, все виноваты, а много милости сделано для бабушки и по просьбам, а для него никто не старался.
Решительно, его ум ни на что, кроме дерзости и грубости. Всё тебе расскажу при свидании, сама поймёшь, где его ум, и доказал сам — прибегнул к людям, которых он верно считал дураками. Он иногда несносен дерзостью, и к тому же всякая его неприятная история завлечёт других. Он после суда, который много облегчили Государь Император и Великий Князь, отправился в армейский полк на Кавказ. Он не отчаивается и рад на Кавказ, и он не жалок ничего, а бабушка отправляется в деревню и будет ожидать там его возвращения, ежели будет…».

10-го июня 1840 года Михаил Юрьевич приехал в Ставрополь, представился командующему войсками на Кавказской Линии и в Черномории генерал­-адъютанту П.Х. Граббе, который, возможно, по просьбе поэта, сразу направил его в живое «дело» ­ прикомандировал к экспедиционному отряду под командованием генерал­- лейтенанта Аполлона Васильевича Галафеева на левом фланге Кавказской линии.

« ...От приезжавших в Анапу из Ставрополя офицеров, мы узнали, что М. Ю. Лермонтов, 18 февраля дрался на шпагах с Барантом, сыном французского посланника при петербургском Дворе, и был ранен: одни говорили — в руку, другие — в грудь; потом, стрелялся, и за эту дуэль, как видно из приказа военного министра, государь император, 13 апреля, собственноручною конфирмациею, назначил Лермонтова в наш Тенгинский полк поручиком; но он, в апреле же месяце, по прибытии в Ставрополь, к нам в полк не явился, а отправился в Чечню, для участия в экспедиции»,  — пишет автор «Походных записок» на Кавказе М. Ф. Фёдоров. 

До отправления на место военных действий Лермонтов проживал в Ставрополе, среди очень интересного общества, сходившегося большею частью у капитана генерального штаба барона И. А. Вревского. Здесь кроме Лермонтова и Монго-Столыпина можно было видеть графа Карла Ламберти, Сергея Трубецкого (брата Воронцовой-Дашковой), Льва Сергеевича Пушкина, Р. Н. Дорохова, Д. С. Бибикова, барона Россильона, доктора Майера и нескольких декабристов, из числа которых Михаил Александрович Назимов являлся особенно любимой всеми личностью.

К Вревскому и Назимову Лермонтов относился с уважением и «с ними никогда не позволял себе тона легкой насмешки», которая зачастую отмечала его отношения к другим лицам. «Со мною, как с младшим в избранной среде упомянутых лиц, Лермонтов школьничал до пределов возможного, – рассказывает Есаков, – а когда замечал, что теряю терпение, он, бывало, ласковым словом или добрым взглядом тотчас уймет мой пыл».

17-го июня 1840 года Лермонтов подает первую весточку с Кавказа своему близкому другу А. А.  Лопухину: « ... Я здесь, в Ставрополе, уже с неделю и живу вместе с графом Ламбертом, который также едет в экспедицию и который вздыхает по графине Зубовой, о чем прошу ей всеподданнейше донести. И мы оба так вздыхаем, что кишочки наши чересчур наполнились воздухом, отчего происходят разные приятные звуки... Я здесь от жару так слаб, что едва держу перо. Дорогой я заезжал в Черкаск к генералу Хомутову и прожил у него три дня, и каждый день был в театре. Что за феатр! Об этом стоит рассказать: смотришь на сцену — и ничего не видишь, ибо перед носом стоят сальные свечи, от которых глаза лопаются; смотришь назад — ничего не видишь, потому что темно; смотришь направо — ничего не видишь, потому что ничего нет; смотришь налево — и видишь в ложе полицмейстера; оркестр составлен из четырех кларнетов, двух контрабасов и одной скрипки, на которой пилит сам капельмейстер, и этот капельмейстер примечателен тем, что глух, и когда надо начать или кончать, то первый кларнет дергает его за фалды, а контрабас бьет такт смычком по его плечу. Раз, по личной ненависти, он его так хватил смычком, что тот обернулся и хотел пустить в него скрипкой, но в эту минуту кларнет дернул его за фалды, и капельмейстер упал навзничь головой прямо в барабан и проломил кожу; но в азарте вскочил и хотел продолжать бой и что же! о ужас! на голове его вместо кивера торчит барабан. Публика была в восторге, занавес опустили, а оркестр отправили на съезжую. В продолжение этой потехи я всё ждал, что будет? — Так-то, мой милый Алеша! — Но здесь, в Ставрополе, таких удовольствий нет; зато ужасно жарко. Вероятно, письмо мое тебя найдет в Сокольниках. Между прочим, прощай: ужасно я устал и слаб. Поцелуй за меня ручку у Варвары Александровны и будь благонадежен. Ужасно устал... Жарко... Уф!»

18-го июня Лермонтов «командирован в отряде под началом генерал-лейтенанта Галафеева», стоявшем в Грозной. Спустя несколько дней наезженный военно-торговый тракт привел его на берега Терека, в пыльный и скученный, шумный и разноязыкий городишко Моздок.

В конце июня (начале июля) Лермонтов вступил в крепость Грозную, расположившуюся на берегу реки Сунжа. В Грозной Лермонтов встретился со Львом Пушкиным  и другими представителями светской молодёжи.

В чине поручика Тенгинского полка Лермонтов  встал в ряды экспедиции генерала Галафеева, которая готова была выйти в сторону Чечни со дня на день. Сформированный экспедиционный отряд состоял из следующих сил: 10 сотен донских казаков, 1 сотня Моздокского линейного казачьего полка, 3 батальона Куринского егерского полка, 1 батальон Мингрельского егерского полка, 2 батальона его светлости князя Варшавского графа Паскевича Эриванского полка, 2 роты сапёров и 14 орудий.

6-го июля 1840-го года отряд Галафеева вышел из Грозной в сторону аула Большой Чечень, что у реки Аргун, а уже 10-го прибыл в Гехи на одноимённой реке и стал лагерем. Неприятель пытался было подкрасться к отряду  ночью, но был открыт секретами и ретировался.

11-го июля на рассвете отряд продолжил движение на запад в сторону Ачхоя. Авангардом, состоящим из 3 батальонов «куринцев», 2-х рот сапёров, 2-х сотен казаков и 4-х орудий, командовал Роберт Карлович Фрейтаг, тогда ещё полковник. Именно за ним двигались центр отряда под командованием подполковника Алексея Степановича Грекулова и арьергард, которым командовал полковник барон Александр Евстафьевич Врангель.

«Впереди виднелся Валерик, то есть "речка смерти", названная так старинными людьми в память кровопролитной стычки на ней. Валерик протекал по самой опушке леса, меж глубоких, совершенно отвесных берегов. Воды в речке, пересекавшей дорогу под прямым углом, было много. Правый берег ее, обращенный к отряду, был совершенно открыт, по левому тянулся лес, вырубленный около дороги на небольшой ружейный выстрел. Тут было удобное место для устройства неприятельских завалов. Они и были, как оказалось, им устроены из толстых срубленных деревьев. Как за бруствером крепости, стоял враг, защищаемый глубоким водяным рвом, образуемым речкою.
Подойдя к месту на картечный выстрел, артиллерия открыла огонь. Ни одного ответного выстрела; ни малейшего движения не было заметно. Местность казалась вымершею. Весь отряд двинулся еще вперед и подошел к лесу на ружейный или пистолетный выстрел. Было решено сделать привал; пехота же должна была проникнуть в лес и обеспечить переправу. Но едва артиллерия начала сниматься с передков, как чеченцы внезапно со всех сторон открыли убийственный огонь.
В одно мгновение войска двинулись вперед с обеих сторон дороги. Добежав до леса, они неожиданно были остановлены отвесными берегами речки и срубами из бревен, приготовленными неприятелем за трое суток до столкновения. Отсюда-то он и производил убийственный огонь. Били на выбор офицеров и солдат, двигавшихся по открытой местности. Войска поняли, что стрелять в людей, прикрытых деревьями, имевшими по аршину в поперечнике, – дело напрасное… кинулись вперед через речку, помогая друг другу, по грудь в воде. Все спасение было в том, чтобы как можно скорее перебраться к неприятелю. Начался упорный рукопашный бой, частью в лесу, частью в водах быстро текущего Валерика. Резались несколько часов. Кинжал и шашка уступили наконец штыку. Но долго еще в лесу слышались выстрелы… Дело было небольшое, но кровопролитное» (М.Ю. Лермонтов, его жизнь и литературная деятельность. Биогр. очерк А.М. Скабичевского, Санкт-Петербург, 1912).

В бою у Валерика  генерал А. В. Галафеев  поручил Лермонтову поддерживать связь между передовыми цепями отряда с командованием экспедиции. Таким образом, на протяжении всего сражения поручик Лермонтов должен был постоянно разъезжать между авангардом на передовой линии фронта и тылом, постоянно под обстрелом форсируя реку.

В журнале военных действий А. В. Галафеев писал: «Успеху сего дела, я обязан распорядительности и мужеству полковых командиров, офицерам генерального штаба, а также Тенгинского пехотного полка поручику Лермонтову, с коим они переносили все мои приказания в войска в самом пылу сражения, в лесистом месте, а потому заслуживают особенного внимания, ибо каждый куст, каждое дерево грозило внезапною смертью!»

Позже в донесении к генерал-адъютанту Павлу Христофоровичу Граббе тот же Галафеев так упоминал о Лермонтове: «Тенгинского пехотного полку поручик Лермонтов, во время штурма неприятельских завалов на реке Валерик, имел поручение наблюдать за передовой штурмовой колонны и уведомлять начальника отряда обо всех её успехах, что было сопряжено с величайшею для него опасностью от неприятеля, скрывавшегося в лесу за деревьями и кустами. Но офицер этот, несмотря ни на какие опасности, исполнял возложенное на него поручение с отменным мужеством и хладнокровием и с первыми рядами храбрейших ворвался в неприятельские завалы».

За сражение на реке Валерик поручика Тенгинского полка Михаила Лермонтова даже представили к Ордену Святого Владимира 4-й степени с бантом. Но начальство заменило эту высокую награду на более скромный Орден Святого Станислава 3-й степени, сформулировав отказ тем, что «поручик орденов не имеет».

Сам же офицер и поэт увековечил то сражение в стихах «Валерик»:

.................................

Раз — это было под Гихами,
Мы проходили темный лес;
Огнем дыша, пылал над нами
Лазурно-яркий свод небес.
Нам был обещан бой жестокий.
Из гор Ичкерии далекой
Уже в Чечню на братний зов
Толпы стекались удальцов.
Над допотопными лесами
Мелькали маяки кругом;
И дым их то вился столпом,
То расстилался облаками;
И оживилися леса;
Скликались дико голоса
Под их зелеными шатрами.
Едва лишь выбрался обоз
В поляну, дело началось;
Чу! в арьергард орудья просят;
Вот ружья из кустов [вы]носят,
Вот тащат за ноги людей
И кличут громко лекарей;
А вот и слева, из опушки,
Вдруг с гиком кинулись на пушки;
И градом пуль с вершин дерев
Отряд осыпан. Впереди же
Всё тихо — там между кустов
Бежал поток. Подходим ближе.
Пустили несколько гранат;
Еще подвинулись; молчат;
Но вот над бревнами завала
Ружье как будто заблистало;
Потом мелькнуло шапки две;
И вновь всё спряталось в траве.
То было грозное молчанье,
Не долго длилося оно,
Но <в> этом странном ожиданье
Забилось сердце не одно.
Вдруг залп... глядим: лежат рядами
Что нужды? здешние полки
Народ испытанный... В штыки,
Дружнее! раздалось за нами.
Кровь загорелася в груди!
Все офицеры впереди...
Верхом помчался на завалы
Кто не успел спрыгнуть с коня...
Ура — и смолкло. — Вон кинжалы,
В приклады! — и пошла резня.
И два часа в струях потока
Бой длился. Резались жестоко
Как звери, молча, с грудью грудь,
Ручей телами запрудили.
Хотел воды я зачерпнуть...
(И зной и битва утомили
Меня), но мутная волна
Была тепла, была красна.
....................................