Картоха

                Из личных воспоминаний
                и переживаний
                копальщика-садильщика
                картохи.

      
     Как можно описать картошку? Ну, как же можно ее описать? Наверно, все-таки возможно ее описать и есть для этого разные варианты. 
     Например, такой вариант:
      - Было дело - драники со сметанкой кушали!               
      - Ну и как зашло, сколько одолел? - Слышалось в ответ.
      - Да не считал. Вкуснятина!
      Или еще вариант:
      - Нажарили мы тут сковородку картохи.
      - И с чем? - В ответ.
      - Да ни с чем. А сколько…
      - Ну и…? - Вроде как, безразлично, но с поддевкой.
      - Нажарили чугунную, необъятную, еще советскую сковородку, от бабки досталась, на вонючем масле.
      - Это как?
     - Слушай, чего тупые вопросы задаешь? Вонючее - это подсолнечное, настоящее масло, нерафинированное, запахом шибает. Так вот захотелось.
      - Шикарно!
      - Не то слово…
      Или еще вариант:
      - Пюрехи вчера сделали на закусь из своей, что накопали.
      - Это правильно.
      - Сам понимаешь, что к пюрехе только огурчики малосольные добавь и это уже ПИР!
      - Это точно, завидую.  Правильно гуляли!
      - А то…

      Это я с козырей к картохе подошел, т.е., к картохе, как продукту, уже вытащенному из земли, очищенному, помытому и отправленному в руки умелого повара. Этот повар необязательно заканчивал какие-то там кулинарные техникумы, но зато маэстро в этом деле, а, значит,  готовит с любовью, да так, что стоишь от него в паре метров, слышишь, как на сковородочке что-то шебуршит и пощелкивает, а слюна проклятая так и течет, и так забивает рот, что говорить сложно. И не потому, что ты  такой весь голодный, а потому, что ты находишься в ожидании чуда съедобного из картошки.
      Спасибо тому аборигену, который Колумба печеной картохой угостил! И царю Петру спасибо за то, что настоял и заставил крестьян ее сажать! И еще всем остальным спасибо, кто внедрил данный овощ в нашу землю и в наше сознание, ну и в желудки, конечно!

      Так вот, это была торжественная часть, всем приятная и понятная, а теперь перехожу к части простой, лопатоковырятельной и, возможно, несколько нудной, но зато правдивой…

      Данька стоял под еще нетеплым весенним солнцем и усиленно ковырял в носу указательным пальцем левой руки, не потому, что он левшой был, совсем даже нет, просто правая рука была измазана  землей и неприлично было таким грязным пальцем в чистый нос лезть. Он думал о счастье и о жизни. Счастье было где-то далеко впереди, настолько далеко, что вот упади, закричи, забей ногами в землю неистово, покидай ладошками в небо комья сухой земли, крепко сдобренной пылью, и все равно ни на чуточку, ни на сантиметр к тому большому счастью не приблизишься.
      Однако, маленькое счастье однозначно было достижимо и точно к вечеру, и приходило оно уже не раз по завершению процесса, связанного с окончанием картошкотыка в землю. Сопровождалось счастье грязными руками в дырявых перчатках, звоном пустых металлических ведер, лопатами, с трудом несомыми в сарайку, и обязательной ломотой в пояснице, плечах, локтях и вообще везде там, где тело шевелилось и сгибалось в моменты подачи картохи в землю.
      А еще счастье сопровождалось большими надеждами, оформленными в разные мудрые слова: «В этом году точно вырастет», «Если бы не дожди, то и в прошлом году бы выросла», «Лишь бы в ботву не ушла», «Падла эта колорадская, может быть, мимо в это лето пройдет?», «Да что ты говоришь, столько навоза навалили, что еле выкопаем по осени!». И вот это «выкопаем» было в послепосадочном счастье самым противным для Даньки. Несмотря на малый возраст, он понимал, что то, что закопали, после того, как закончится лето, надо будет выкопать и он обязательно, по мнению взрослых, должен в этом принять участие. А еще в голове звенела тугая и очень грустная мысль - «Неужели вот так каждый год мы ее будем закапывать? Почему нет другого способа получать картоху? Странно! Ведь ее можно просто купить в магазине».
      Они сидели за столом на кухне хрущевки и праздновали окончание посадки картохи, вернее, праздновали взрослые, а он - Данька, так, присутствовал, смотрел в большущий ящик  пузатого телика «Славутич», где красивый диктор рассказывал о том, как наши космонавты вместе с американскими на орбите работают в проекте «Союз-Апполон».
      - Это все хорошо - космос, Америка! - Дед показал рукой на телевизор. - А малой должен понять, откуда картоха берется и почем кусок хлеба? - Сказал он, подводя итог застолий и посадок.
      «Почему про хлеб было сказано, непонятно, потому как он - Данька, лично в землю засовывал картоху, а из картохи хлеб не вырастет!»  Данька это знал точно.
       На данный момент Данька был уже взрослый и ходил во второй класс. Но тогда в детстве, года два назад, ему объяснили,  откуда в телевизоре, в таком малюсохоньком ящике появляются живые люди, много говорящие, весело поющие, иногда куда-то бегущие. Все они прилетали в тот ящик через большущую антенну, которая висела над их домом. Два года назад в солнечные дни он все пытался разглядеть тот момент, когда конкретно эти люди из телеволн, которых он тоже почему-то не видел, влезают в антенну, но, так и не дождавшись, Данька решил, что со временем все поймет. Так и случилось, понял. Еще он знал, что в школе ему подробно обо всем расскажут, только для этого нужно туда ходить.
      После той первой посадки картохи плечи и спина болели несильно, а, может быть, и сильно, да и кто в детстве замечает, что у него что-то там болит? Ну, болит… Побегал,   покидал палками в банки пару часов с мальчишками и уже не болит, чего тут сложного? Главное, чтобы погода не испортилась, и на улицу, а с уроками потом разберемся.
      В то лето ему повезло, так как полоса с основной картохой была на окраине города, а его за хорошее поведение отправили к бабушке в деревню, поэтому, что такое «окучивать» в полной мере, через свои мозоли, он узнал лишь года через два. В деревне бабушка,  видимо, его жалела, да и полоска с картохой в деревне была «Так себе, для разминки!», как  говорила бабушка.
      А вот по осени картоху выкапывали большим составом: бабушка, дедушка, дядя, тетя, мелкий их ребенок, который постоянно мешал всем, соседи на своих полосах вокруг, их дети и еще какие-то знакомые соседей и знакомые знакомых, кто-то с бутылками,  кто-то с матюгами. В общем, все почему-то ломанулись копать в один день со словом - «Погода!»  и с улыбками на лицах.
      Выкапывать было интересней. Наполненное картохой ведро Даньке было не поднять, а вот считать и кидать клубни он уже умел. Данька сначала считал, сколько в одном кусте штук, потом он начал считать, сколько кустов влезает в ведро, потом начал считать ведра, потом убранные боровки, потом сбился, расстроился, потом устал и в конце, когда дошло дело до мешков, хотел было сачкануть, но не повезло - пошел дождь и пришлось бегом нести лопаты и ведра в сарайку. А потом пришли домой и было весело, и, наконец, тепло, и руки были чистыми, и разваристая свежая картошка так и летела ему в тарелку с добавкой.
      - Ну что, понял, почем хлебушек наш? - Потрепал его по вихрам вечно строгий дед.
      - Понял, - буркнул Данька, наслаждаясь забитым картохой под завязку ртом и плотным запахом подсолнечного масла в носу.
      Наверно, еще долго бы Данька не узнал на деле нового термина - «окучивать», если бы на окраине города не случилась новостройка. Буквально за пару лет поле, в котором были картофельные полосы у всех местных, вдруг разровняли бульдозерами, потом накопали ям и траншей и  там выросли дома, и счастливый народ повалил в те дома с нехитрым своим скарбом на новоселье.
      Домов понастроили по всему городу и плантации картохи переместились к бабушке в деревню. Данька к тому времени стал пионером и понимал важность посадки и сбора урожая. Теперь ему, уже почти, как взрослому, поручали приносить навоз и рассыпать его в боровки. Навоз был противный. Для тех, кто не знает, и для городских поясняем - навоз - это чужие какашки! Да-да, это те самые какашки, которые сзади вываливаются из всяких там сельских животных: коров, коз,  ну и, сами понимаете, что вляпавшись в них ногой, начинаешь противно пахнуть и потом долго елозить подошвой по траве, чтобы хоть как-то вытереть подошвы! Навоз - это не просто одинокие  какашки среди травы, это большая гора какашек, специально собранная, за которые ненормальные взрослые отдают деньги и потом надеются, что, закопав эти какашки в землю, получат большой урожай картохи!
      В том году самой большой новостью для Даньки стало то, что за чужие какашки надо отдавать деньги! Он всю жизнь думал, что за какашки денег не дают. Попробуй где-нибудь под забором кучу навалить, а потом попробуй ее, кучу, кому-то продать…, так ведь в морду дадут и «серуном» потом кликать будут! А тут к трактору с навозом бегут, руками машут, мол,  к нам давай! К нам!
      - Носи, нос не вороти и сыпли поплотней. У нас суглинок, без навоза не вырастет не х… - Дед хотел матюгнуться правдой жизни, но, вовремя спохватившись, окончил, - ни хрена!
      Как сказал дед по весне, так и вышло. Лето было противное - все дожди и дожди, да еще и холод. Целое лето бабушка в доме  топила печку.
      - Это все ракеты. Протыкают  атьмосфэру  своими ракетами. -  Да, именно «АТЬМОСФЭРУ» говорила соседка по деревне, внук которой был уже взрослый и где-то все плавал, а она, гордая тем, что он все плавает, могла позволить говорить вот такие умные слова на иностранный манер. - Поэтому все дожди, дожди…
      - Да, дожди. А, может, не ракеты виноваты? А, может, супостаты метеорологическое оружие сделали и на нас теперь его испытывают? - Бабушка поддержала разговор. А куда деться-то, в огород не выйдешь, а дома скучно без разговора.
      - А я думаю, что тучи в Москве разгоняют, Олимпиада ведь! Забыли? Вот те тучи и летят к нам. - Выдал Данька свою версию.
      В конце августа они доставали из черной жижи то ни хрена, что выросло. Суглинок, видимо, победил навоз со счетом 10:0. В итоге, урожай решили измерять в штуках, а не в килограммах. Сверив с бумажкой по посадке, выяснили, что в штуках  выросло на треть больше, чем запихнули в землю. Этим очень гордились, так как у многих выросло «хрень балалаечная с ботвой, даже не копали!»
      «Неужели когда я вырасту и стану комсомольцем, буду заниматься этой ерундой? Не может быть! Выучусь, буду хорошо зарабатывать и буду покупать картошку на базаре или, на крайняк, есть макароны  с «краснодарским соусом», тоже вкусно!»
      Думал Данька, пытаясь стряхнуть противную грязь с рук.  Почему-то комсомольский возраст из пионерского казался сильно большим и самостоятельным.
      В этот раз праздника, связанного с уборкой картохи, особо не получилось. Все было уныло, сыро и как-то мелко - посидели, повздыхали на погоду, взрослые выпили «За наши победы в спорте!», закусили и, о чем-то невесело поболтав, пошли на автобус через дождь и распутицу. Итог лета был простой - «Трудов жалко».
      И вот, наконец, став членом ВЛКСМ, Данька опять прибыл в деревню на летний отдых. В то лето вся деревня, а также и окрестные деревни, и весь район, и вся область воевали с колорадским жуком. Жук был везде, иногда даже в компоте. Казалось, что случись мировой потоп и затопи вода всю землю, то по воде будут плавать полосатые жуки и улыбаться, вот, мол, какие мы удалые, ничего нам не страшно. Они с бабушкой вновь набрали целый тазик жуков со своей полосы.
      - Кто же хоть нам такую заразу-то завозит? В нашем детстве такого не было! - Воскликнула бабушка, обращаясь то ли к соседке, то ли к Богу.
      Бог был далеко, наверно, даже дальше, чем разрушенная церковь в соседней деревне, а вот соседка ее услышала, так как соседкина полоса была ровно в десяти метрах от нашей и она точно также с охами и ахами собирала колорадских.
      - Николаевна, умные люди говорят, что их к нам на соломенных плотах через Черное море турки отправляют.
      Николаевна от такого двойного турецко-колорадского гражданства жуков и дальнего, экзотического их пути доставки  даже присела.
      - Да ну, - только и смогла она прошептать.
      - А дальше-то как? 
      Решил уточнить Данька у соседки, так как в цветных картинках представил, как под маленькими бумажными парусами к берегам СССР плывут соломенные охапки, усеянные миллионами колорадских жуков. 
      - Тык дальше по Волге ужо к нам! - Закончила образованная соседка.
      - Так Волга в Каспийское море впадает, - уточнил Данька, помня уроки географии.
      - Ну я точно не знаю, но жуки-то здесь, значит, их как-то и до нас довозят, - поставила соседка точку в беседе.
      Соседка была из областного центра и постарше Даньки лет на сорок, как тут поспоришь? В то лето, на удивление всем, под съеденной жуками ботвой картоха очень даже неплохо уродилась. Накопали много,  спина отваливалась, плечи сводило,  руки было не отмыть.
      «Я ведь уже полгода комсомолец и снова, как маленький, копаю эту картоху. Господи, когда же это все закончится? Вот схожу в армию, отслужу и там хрен, кто меня заставит копать!»   
      С большой надеждой на будущее Данька закинул на плечо полмешка картохи и понес его прятать  в яму на зиму. 
       И снова все сидели на кухне и отмечали.
      - В Пекине закончился двенадцатый съезд Компартии Китая! Китайские коммунисты осудили период «культурной революции», а также осудили деятельность Мао Цзэдуна и провозгласили путь исправления ошибок под руководством нового генерального секретаря Ху Яобана.
      Диктору в  телеящике были неудобны китайские имена и его лицо то вздрагивало, то вдруг  сильно расплывалось, а потом вообще ушло за формат экрана куда-то вверх, да так, что остались только руки, микрофон и галстук.
      - Вот, черти, опять на ферме дойка, напряжения для людей не хватает. Трансформатор отдельный на деревню никак не поставят, китайские новости не посмотришь!
      Дед в очередной раз подошел к телевизору и покрутил какую-то ручку, пытаясь вернуть голову диктора на место, чтобы тому стало удобней читать новости. У него получилось, минуты две диктор говорил из нужного места, а потом опять куда-то вверх уплыл.
      В этот раз картоху нажарили со шкварками, получилось забористо и поэтому на диктора никто, кроме деда, не смотрел, а тот все заливался про китайцев.
      - Значит, Ху Яобааан! - Сказал дед, ставя уже пустую стопку и подводя итог какой-то своей мысли.
      - Чо! Добавки? - Бабушка не расслышала.
      - Да говорю - Ху Яобан! - И дед потыкал вилкой в телик.
      - Пить надо меньше, уже при внуке материшься!
      Бабушка махнула в сторону деда рукой,  мол, ты совсем того… На почве сложности китайских имен для русского уха они сначала поругались, но потом бабушка кинула всем добавки жареной картохи, открыла новую банку «Завтрака туриста», поставила еще бутылку на стол и конфликт был погашен такой простой и вкусной сытостью.
 
      Посленовогодняя неделя идет дольше, чем те несколько лет, которые проскочили вместе с армией и началом института. От армии остался приятный привкус, так как там вместо картохи все больше окопы копали и стреляли, а еще Ура кричали! Армия - она вообще для другого. Научили нас отцов-командиров чтить-уважать да сапоги чистить, и на том спасибо. И, если первое в жизни, ох, как пригодилось, принцип - «Ты меня уважаешь?» оказался очень полезным, то вот с сапогами как-то не задалось, не было кирзачей на гражданке.
      Дед и бабушка сидели на кухне в родных Малых Титовских. Про реформы ***обанов никто уже не вспоминал, слишком серьезные бури прошли по Родине.  Данька лежал на теплой, куцей печке-немке, а бабуля рассказывала о деревенском житье-бытье.
      - Хорошо, что приехал, в пятницу Гаврилыч придет с Больших Титовских, Хасбулатова резать будем. Плохо набирает вес, сволочь, и очень вредный! Сколько ни корми, совсем не прибавляет! Как в сарайку ни зайду, все меня боднуть башкой норовит. Давеча из-за него целое ведро пойла пролила.
      После всех «дерьмократических» революций бабушка перебралась на постоянную жизнь в деревню, чтобы хоть как-то выжить. Она завела там поросей, коз, еще чего-то живого. Данька в эти подробности не вдавался. Единственное, что он знал точно, так это то, что полоса с картохой стала в три раза больше! Этому он очень удивился.
     В свое время при власти рабочих и крестьян землю трудящимся  раздавали по принципу -  одна сотка на едока, ну, или около того, мол, зачем вам «свое», ведь вокруг все народное!  А  тут всем Гайдары объявили, что капиталисты-буржуины теперь наши друзья и, если хотите, можете ехать, куда хотите, к этим друзьям за счастьем: хоть в Америку, если любишь рок музыку и бейсболки, хоть в Германию, если фамилия деда Кауфман и он алтайский немец, хоть в Израиль, если нос с горбинкой и волосы кучерявятся, как у Анжелы Дэвис, и хочется в пустыне пожить. Из заграничных приключений  Израиль был самый интересный, там два раза в месяц палестинские ракеты  прилетали, куда попало, и в армию нужно было каждый год ходить до самой пенсии.
      А у нас здесь - в Малых Титовских, нынче конец августа, значит, на днях копать картоху, а полоса стала в три раза больше.
      - Бабушка, а как так, что полоса картохи в три раза больше стала?
      - Да все просто. Раньше за размером полосы сельсовет следил да и сам председатель. А теперь никто не следит, сажай, сколько хочешь. Дерьмократия!
      - Вот, блин!
      Данька представил, как все это дело теперь надо будет выкапывать, и вздрогнул.
      - Чо? - Спросила бабушка, не расслышав.
      - А что Ельцин?
      Данька решил поменять тему разговора на свиную, тем более, что знал поименно всех бабушкиных поросят.
      - Ельцин - молодец, он поумней и жрет нормально, спокойный. Выбежал тут было в огород, побегал, потом я швабру взяла и быстро загнала его назад в сарайку. Его зимой зарежем.
      Бабушка глубоко вздохнула, показывая тем самым, что с политиками всем тяжело.
      - Поможешь с картошкой выкопать?
      Бабушка поставила перед Данькой кастрюлю со свежей  вареной картохой, вроде как, и не просила, а лишь уточняла.
      - Понятно, помогу.
      Отужинав, Данька залез на светелку, взял «Роман-газету» и расслабился.
      На следующий день вся деревня, пользуясь теплом и солнцем,  до самого мрака в глазах копала, сушила, возила, материлась, а вечером гуляла по полной, отмечая неожиданный урожай.
      «Вот ведь - я уже взрослый и мог бы отказаться или мимо проехать, или забыть заехать, или еще что-нибудь. Нет, опять целый день на картохе, теперь три дня не разогнуться. Что за бред? Да черт с ним, бабушка довольна и еды теперь - девять мешков, на всю зиму хватит и, слава богу!»  Он перевернулся на другой бок на душистом матрасе из сена. «Женюсь, дети пойдут и никакой картохи. Ну ее на х…» - Размечтавшись, Данька сладко заснул.

      На следующий день в городе какой-то странный мужик в простынях на площади, которая рядом с универмагом, продавал книги и очень увлеченно рассказывал про карму. Данька стоял и слушал. «Видать, это моя карма! Картоха, как способ возвышения, преодоления себя и развития личности!» Мужик  говорил  о синем боге Кришне и еще про то, что когда-то мы отработаем всю свою земную карму и, воспевая священные слова «Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна Харе Харе. Харе Рама, Харе Рама, Рама, Рама Харе Харе!»,   обязательно вернемся в мир вечного покоя и блаженства на духовные планеты.
      Мужик закончил очередную мысль и по-доброму уставился на Даньку.
      - А вот скажите - на духовных планетах тоже нужно тяжело работать и копать картошку по осени?
      - Да что ты говоришь! На духовных планетах повсюду растут деревья желаний и они дают все, что захочешь из еды. Хотя, - мужик немного задумался, - там же свобода воли и желаний. Если захочешь там огород и картоху сажать, то никто возражать не будет. И полосу себе можешь взять хоть до горизонта. Духовный мир он бесконечный.
      «Значит, еще не все потеряно. Когда-то все заканчивается, даже жизнь. А вдруг мне повезет и я сумею нормально пожить, ну пусть после тридцати лет без этих картофельных плантаций, сбора колорадских тварей, навоза и больной спины? Ну, а если здесь не получится, то буду повторять «Харе Кришна» и вернусь туда, где повсюду деревья желаний и никакого огорода до горизонта нет. Свобода воли - это, когда ты можешь без полосы прожить!» В благодарность за такую мысль он купил у кришнаита «Бхагават Гиту» и удовлетворенный пошел домой.

      Человеческая наивность подкрепляется неиссякаемой надеждой и, чем более наивен человек, тем больше надежды на лучшее живет в его сердце и разуме!
      Данька не был исключением. Начало двухтысячных он встретил с большой долей здорового оптимизма. Ну, а как еще? Ведь нефть стоила больше ста долларов за баррель и, значит, бюджет родной страны наполнялся тучей зеленых бумажек. Жить стали лучше. Показателем качества жизни для него стал размер картофельной полосы. Чем меньше становилась картофельная полоса у бабушки и ее соседей в деревне, тем лучше жили все вокруг. Размер полосы был обратно пропорционален достатку семьи. Там, где картоху не сажали, обычно все хорошо было с заработками.
      Правда, вместе с уменьшением картофельного участка в одном месте пришлось пахать и окучивать в другом. Вместе с женой, которая на тот момент приносила радость в его жизнь, появились  новые родственники. Оказалось, что теща тоже любила землю и имела в собственности небольшой участочек, на котором видное и почетное место занимала картофельная полоса. В эту землю, как и все в округе, каждый год валили кучу навоза (они же какашки, если кто забыл) в надежде на рыхлость и урожай. Однако, почва об этом не знала и рыхлости не прибавлялось, а урожайность не росла.
      Памятуя о том, что «Бог терпел и нам велел», полосу регулярно из года в год копали, окучивали  и снова копали, надеясь, что там что-то, наконец, вырастет. Так как Данька был самым молодым среди родственников тещи, его к этому подвигу всячески вдохновляли, ну он и не возражал. Всем известно, что легче против паровоза идти, чем  теще возражать.
      Прибавилось ртов, прибавилось глаз, прибавилось ответственности, прибавилось обязательств… Короче - не забалуешь… Слова:  полоса, картоха, окучивать, -  стали такими родными и часто употребляемыми, что из речи их не выкинешь. Семейная картофельная жизнь стала чем-то неизменно-обязательным, как наступление весны. Ведь не отмахнешься, не побежишь в мае по лужам в валенках с криком - «Не хочу! Не позволю!»
   
      Наконец, наступил возраст, в котором много говорят о пенсии, таблетках, внуках, прошлых урожаях и несправедливости этого мира во всех формах, какие только в голову приходят.
      Данька стоял на полосе и оценивал свои телесные возможности на сегодня. В это лето картоха была, как всегда, непослушной и росла, не росла по каким-то только ей понятным законам.
      С какашками в этом году повезло, завезли и навалили исключительно качественных, таких, что даже соседи, поводя носом, кивали, завидовали и языками цокали. Супостатного жука не случилось, говорили, что подох, сволочь, от сильных морозов и малого количества снега. Однако, что-то там в природе не задалось и полоса из пятнадцати  боровков родила странным образом - только на четырех, но так, что даже азарт приходил, когда копали. На тех четырех боровках картоха была ядреная, статная и такая многочисленная, что хоть на видео снимай и в «ютюб» выкладывай. Конечно, Данька такой младенческой ерундой не занимался, но руки чесались, чтобы похвастаться. 
      - Родит не полоса, а полоска! Смотри с четырех боровков собрали больше, чем с остальных! - Матушка подсчитывала урожай.
      - Да, теперь съесть бы это все за зиму.
      - Ну, что не съедим, отдадим родным.
      - Это точно, без пожертвований и помощи жизнь пуста.
      Данька, многочисленно читавший законы праведной жизни, был согласен, что надо раздавать и помогать. Он давным-давно втянулся в этот бесконечный круговорот жизни под названием ПОЛОСА и знал, что после тяжелого, в трудах проведенного лета придет зима, в которой много холода, но зато счастье измеряется отсутствием  граблей, ведер, вил, ботвы, упрямых колорадских жуков, воды, которой то слишком много, то слишком мало.
      Детям, как обычно, было некогда помогать, но на них никто не обижался - это же дети! Спина болела, плечи ныли, в коленках регулярно что-то пощелкивало, руки привычно доставали клубни картохи.
      - Ничего, зато поедим свежей и своей!
      Матушка была полна оптимизма по поводу урожая.
      - Поедим.
      Данька соглашался, так как уже точно знал, что, если дожили до сентября, то свежей картохи на столе будет с запасом.
      - Как там наши в Америке? Может, им фото послать, как мы тут?
      - А то они картохи по молодости не сажали? Давай не будем, вдруг у них там ностальжи случится на неделю с водкой и огурцами.
      Они сидели посреди ПОЛОСЫ на перевернутых ведрах и несильное осеннее солнце пригревало им спины.
      - Да, надо беречь друзей, - матушка согласилась.
      - Может, на следующий год сократим?
      Матушка вздрогнула.
      - А вдруг война или инфляция? Что тогда зимой кушать-то будем?
      - То же самое и будем, господь поможет.
      Уже лет десять было понятно, что сил на такую полосу ни у кого нет и надо что-то решать. Но кто же сам захочет безжалостному времени отдавать свою молодость? За всю жизнь ПОЛОСА стала тем местом, в котором сплелись  и память, и друзья, и родители, и традиции, и верность, и здоровье, и еще что-то такое, без чего кажется и жизнь закончится.
      И пусть та ПОЛОСА приносила регулярные боли и неудобства в теле, и пусть перемещалась в пространстве, но от того, что она меняла свою географию, внутри не менялось ничего, а лишь росла уверенность, что ПОЛОСА - это место, где ежегодно, втыкая картоху в землю, ты обретаешь  надежду, а надежда - вещь в жизни незаменимая.  И, если случается многочисленный урожай, это хорошо, а не случится, то и хрен с ним,  просто можно сказать весомо и мудро - «Здесь зона рискованного земледелия!», округлить умно глаза и все, кто рядом, кивнут согласно, мол, точно - «Зона…!»
      В итоге получалось,  что ПОЛОСА - это какой-то кусок твоего сознания и Родины. Это маленький, смешной кусок самого тебя, вошедший в тебя через детство, любовь и тепло твоих родных. И как этот кусок себя можно было уменьшить, было непонятно и  в чем-то похоже на предательство.
      - На пару боровков только, если уменьшить, - неожиданно с неохотой согласилась мать.
      Данька понял, что поторопился, что лучше поговорить об этом зимой, когда ПОЛОСА будет под снегом и не будет вот этих запахов и красок, и все немного затушуется холодом и белым унынием.
      - Да ладно, не будем торопиться, живем и живем. - Данька крякнул, вставая, взял лопату и уже с оптимизмом произнес:
      - Ну пойдем что ли заканчивать.