Маскарад

Он больше не мог гнаться за самим собой. Всё давно сказано, песня спета. Расстрелянная годами память выбрасывала в сознание картинки прожитой жизни постепенно, превращая их в непонятный и странный калейдоскоп — обрывки мгновений, смазанные временем, словно краски на мокрой бумаге.

Сегодня он опять вошёл в свой город, надеясь где;то на кривой дорожке найти свой заповедный поворот. Вот только поворот куда? Он и в этот раз не знал этого. Улицы, когда;то знакомые до боли, теперь казались чужими — будто город тоже постарел и забыл его, спрятав прежние тропы за новыми фасадами и перекрёстками.

Дин;дон, дин;дон,
Бьёт в груди тихий стон,
Тишиною согрет
Дом, которого нет.

Эти строки всплывали в голове сами собой — не песня, а эхо былого, застрявшее между рёбер. Он пытался бороться, но время было явно сильнее его. Оно не торопилось, не гневалось — просто текло, неумолимо стирая границы между «было» и «стало».

Всю свою жизнь он гнался за мифической птицей удачи. Иногда убегал от неё, пугаясь её яркого оперения, её пронзительного крика. С годами понимание бесполезности этой борьбы становилось всё отчётливее, как шрам, что сначала болит, а потом просто остаётся — немым свидетельством пережитого.

Но а пока… Всё кончено. Песня спета. Раз за разом говорил он сам себе, и слова эти, прежде горькие, теперь звучали почти равнодушно. Может, в этом и была последняя истина: не победа и не поражение, а просто тишина после музыки, когда зал пустеет, а маски, наконец, можно снять.