Порядочному человеку нечего делать на госслужбе!

Открытое письмо Захару Прилепину и Владимиру Путину

                Служить бы рад, прислуживаться тошно
                "Горе от ума"

Ваша, Захар, статья «Поедем на авто, несогласный?» («Огонёк», 2007, № 44), напомню, помещена в рубрике «Дискуссия», но в ней не много того, с моей точки зрения, что вызывает на спор, так как мало что утверждается, мало, на чём вы настаиваете.

Рассказав о том, как, поучаствовав в марше несогласных, попали под наблюдение охранки, вы как бы растерянно и с детской наивностью спрашиваете: "Что же такое случилось с нами, как же это всё снова началось?.. Или ещё не началось? Или и не кончалось никогда?" – Я говорю «как бы», потому что мне кажется: просто разыгрываете роль. Роль человека, не знающего ответа.

Захар, вы напрасно прикидываетесь, вам прекрасно известно, что не снова началось, а не кончалось никогда!

Другое дело – ЧТО именно не кончалось. Ваше понимание вопроса, как мне представляется, недостаточно глубоко. Вот на этом моменте я и остановлюсь,  попытаюсь внести ясность.

Так – что же не кончалось никогда? Слежка? Преследование инакомыслящих? «Работа» с ними? Подобные вещи лишь следствие. Они могут и ослабевать, сходить на нет, и, напротив того, приобретать первостепеннейшее значение – в зависимости от исторических и политических обстоятельств. Но что является не следствием, а основополагающим фактором описываемой вами "работы" сотрудника госбезопасности? Что является причиной того, что один человек, представитель власти, вступив в контакт, оказывает давление на другого человека – стоящего в оппозиции к существующему режиму? – Общественное разделение людей на власть имущих и подданных, на пастухов и баранов. Разграничение общества на людей, в руках которых находится механизм, именуемый "государством", средство, придающее этим людям силу, – и на людей безоружных, и потому слабых и зависимых. На людей служащих и работающих, на бюрократический класс и класс трудящихся.

Государство как механизм, как особая сила, произошедшая из общества, но ставящая себя над обществом – вот что не кончалось ещё никогда!

"По сути, мы мало чем различаемся с моим собеседником, – пишете вы, имея в виду фээсбэшника, пригласившего вас  по заданию начальства покататься с ним на автомобиле. – Разница, собственно, в одном: если нужно будет меня посадить – он меня посадит. А я бы его не посадил, окажись... ну, за рулём". – То есть вы вообще никого не сажали бы, окажись на его месте? Какая бы необходимость в том ни возникала?

В таком случае вы быстро потеряли бы свою должность – кому, какому начальству нужен такой "рулевой", от которого толку, как с козла молока. 

Разница, о которой вы говорите, вовсе не маленькая, это такая разница, которая определяет всю суть дела. Вы упускаете здесь из виду очень существенную вещь: приличному гражданину нет и не может быть места в рядах чиновничьего класса, госслужба не для него! Ну, как он может идти во власть, заведомо зная, что превратится в «стяжателя, рвача, подхалима, хама, лгуна, предателя интересов Родины, …бессовестного, бездушного человеконенавистника»? «Без такой характеристики, – поясняет Анна Серафимова («Завтра», 2005, № 48), ни капельки, на мой взгляд, не преувеличивая, – в любой нынешней властной структуре не то что сделать какую бы то ни было карьеру, но даже попасть в когорту управителей Россией, её делами, её народом нереально».

Как порядочному человеку, человеку, обладающему той или иной созидательной способностью и реализующему её в своей повседневной жизни, – как ему примеряться к чиновничьему мундиру, зная, что "прорваться во власть можно чаще всего путём интриг, подлости, отказа от себя как человека" (Олег Проханов. "Литературная газета", 2008, № 3-4)?!

Госслужба – это удел такого члена общества, который видит, что он лично никакими способностями не обладает и может запросто пропасть в жизни, – удел слабого, отдающего себе отчёт в своей слабости и стремящегося к должности, к форме и проформе как к собственной защите. Подобные люди, если они ещё и ростом не вышли, и дзюдо-то занимаются только для того, чтобы почувствовать себя хоть чуточку увереннее. Им просто не на что больше уповать в борьбе за своё личное существование. Раз общество так устроено, разграничено на пастухов и баранов, раз "бытие определяет сознание, а битие – сознательность", раз "я – начальник, ты – дурак", то лучше уж самому "выйти в люди", стать пастухом во что бы то ни стало – не работать, но всё иметь. Впоследствии, кстати сказать, став начальником, это ничтожество так никогда и не заметит, не поймёт, что по своей сущности он – раб. Не творец, не созидатель, а человек, упорно тянущий свою служебную лямку, прогибающийся перед вышестоящим чином. Не заметит, потому что всякая иерархическая лестница на всякой своей ступеньке предоставляет человеку возможность погосподствовать над нижестоящим, поначальствовать, испытать эти развращающие чувства, даёт, главное, тот незаплесневелый кусок масла, из-за которого пресловутый уже Ельцин, к примеру, будучи совсем молодым строителем, в качестве зарплаты получивший как раз плесневелое, пообещал своей маме обязательно стать начальником.

О, сколько их было в истории – всяких столоначальников, глав департаментов, министров и просто сборщиков податей, да околоточных надзирателей...

Многим известны такие незаурядные личности как, к примеру, Плеханов, Мичурин, Циолковский, отличившиеся своими  достижениями в тех или иных областях знания. Но кто знает тех пастухов, скажем, министров печати, сельского хозяйства, науки, живших в одно время с ними? Кто бы их помнил, за что? Кому нужны их «достижения" в управлении обществом? Недаром людей этой когорты, жизнедеятельность которых представляет собой не творчество, не созидание, а господство над другими людьми, с давних уже пор именуют не иначе, как временщиками.

Но это всё к слову. К тому, что порядочному человеку совершенно нечего делать на госслужбе.

Вернёмся к тому целому, вопрос о котором подняли – к государству в собственном смысле слова, к тому орудию, что и превращает всю эту разномастную камарилью "слуг общества" в господ над ним, в класс бюрократов.

Однажды, будучи, кажется, в Якутии, Дмитрий Медведев посетовал: "Решение минимальной задачи требует задействования максимального административного ресурса"– дескать, само собой ничего не делается ни на одном из низовых уровней организации жизни общества, всюду – инерция и волокита, которые приходится преодолевать, чем мы, верховная власть, и занимаемся.

Тогда как всякий мыслящий человек, обнаружив данное противоречие, прежде всего, задался бы вопросом о том, в какой плоскости искать разрешение этого противоречия? Как сделать так, чтобы все задачи решались как по маслу при минимальном приложении усилий со стороны власти?

Материалы сегодняшних газет и журналов сплошь и рядом свидетельствуют о том, что данная политическая форма управления обществом – государство – на каждом шагу проявляет несоответствие своему предназначению. Буквально: государство – само по себе, а общество, люди труда – сами по себе. Это говорит о том, что данная политическая форма устарела, что на пороге другая – самоуправление народа посредством самого народа, и чтобы улучшить свою жизнь в этом плане, люди давно уже должны были прояснить себе, а что же это такое. Но всякий читатель скорее назовёт такой поворот разговора бредом, чем станет тут что-то выяснять. Потому что общественным мнением ещё не уяснено даже то, что такое государство – многие до сих пор уверены, что "государство", "страна" и "общество" такие же синонимы, как, скажем, "алый" и "красный".

Конечно, современные публицисты, отражая развитие общественной жизни, не могут не высказываться о государстве. Но как они это делают? Так, словно первыми в истории человечества наталкиваются на сей предмет. Одни – затрагивая его лишь с внешней стороны, с точки зрения отношения людей к нему: "Порядочные люди нетерпимы не к власти как таковой, а к несправедливости, исходящей от власти" (Даниил Гранин. "Огонёк", 2007, № 52). – Совсем оставляя в стороне вопрос: что же это за власть, что же за механизм, если он является источником несправедливости. Другие – с внутренней стороны, определяя явление, однако уже лишь в связи с отношением государства к людям, что опять же уводит мысль от государства в себе и для себя во вне: "законы государства всегда несовершенны и всегда защищают не истину, не правого, а необходимость установленного порядка" (Пётр Проскурин. "Литературная Россия", 2005, № 47). Третьи всё-таки выходят на другой уровень объективной реальности, углубляются, докапываются до сущности: "Но вряд ли в устройстве государства справедливость когда-либо восторжествует" (Роман Сенчин. "Роман-газета", 2007, № 20). – Выходят, да, однако, чисто гипотетически, приблизительно и односторонне, поскольку пытаются самостоятельно, да ещё с кондачка, постичь суть государства в собственном смысле слова. Но зачем же пыжиться? Велосипед давным-давно изобретён. В обществоведении давно известно вполне логичное и убедительное учение о государстве – вплоть до его отмирания. Государство в собственном смысле слова есть механизм насилия, используемый меньшей частью общества для того, чтобы господствовать над его большей частью. Для достижения демократии необходимо уничтожить данного паразита, т.е. перейти к самоуправлению, к совершенно иному механизму управления обществом. В дальнейшем, когда все, поочерёдно исполняя функции по контролю за соблюдением норм общественной жизни, привыкнут и сами соблюдать эти самые нормы, тогда эта политическая форма отомрёт.
Это учение досконально изложено в книге Ленина "Государство и революция".

В своём выступлении на Мюнхенской конференции по вопросам политики безопасности Путин напомнил определение иной политической формы: "Демократия – это, как известно, власть большинства при учёте интересов и мнений меньшинства", – и тут же заявил: "Ведь произошёл же мирный переход к демократии в нашей стране?"

К демократии? К власти большинства народа? В нашей стране власть теперь принадлежит большинству народа?! Мы перешли к самоуправлению?! Да бог с вами, господин! Окстись! Кому не известно, что власть в нашем обществе принадлежит толстосумам да чиновникам, которые зачастую сами этими толстосумами и являются. – Т.е. не большинству, а меньшинству! Если данную государственную власть и правомерно, по учению, окрестить демократией (а не, скажем, монархией), то только с непременным добавлением – "буржуазная". Демократия и буржуазная демократия, по науке, не одно и то же. Буржуазная демократия – это такая политическая форма общества, такое государство, такой механизм, при котором власть принадлежит не большинству, а меньшинству общества. Можно даже, полемически заостряя тему, выразиться так: у нас не демократия, а бюрократия. Бюрократия, в переводе на русский язык, это власть группы лиц, а не большинства народа (потому у нас сегодня тот или иной муниципалитет зачастую даже попадает в руки откровенных бандитских формирований). Не следует выдавать, господин Путин, желаемое за действительное. Не стоит обольщаться победой над КПСС. Абсолютная власть КПСС, как и сама эта партия, канула в прошлое, да, но бюрократия-то, тёпленькие и доходные местечки на иерархической лестнице существующей политической формы по управлению обществом, государственные должности, что являются частной собственностью тех, кто их занимает, – всё это продолжает оставаться!

2008