Глава первая. исходные события

ПРЕДИСЛОВИЕ.
Я не знаю, есть ли в этой книге мистика. Но магия в ней точно есть. Магия  нашей любви и нашего прощения, магия наших сомнений и осознаний. Магия веры в собственную душу. Психею. В то, что она какая-то особенная часть нас. Быть может ядро нашей личности? Глубинное «я», живущее в нашем сердце? Мозге? Селезенке? Или обрамляющая нас аурой?
Душу нельзя пощупать, но можно ощутить ее радость и боль. Иногда она сжимается в точку и хочет «не быть», а бывает, разрастается во все стороны и поет. Счастье – это радость души. И каждый из нас знаком с этим.
Автору повезло встретить психолога, который помог справиться с трудностями и развернул сознание. Поэтому для начала хочется поблагодарить кандидата психологических наук Алину Королеву - консультанта и во многом соавтора этой книги.
Описываемые в романе события произошли или могли произойти с героями, чьи жизни скрестились, или могли бы скреститься в 2012 – 2013 годах в России. В Москве. Все герои - литературные персонажи. Совпадения - случайны, но возможны, если вы - дорогой читатель, помните те далеко-близкие времена. Мир еще не столкнулся с пандемией. И многие книги, фильмы и сериалы, на которые хотел бы сослаться автор (грешен!) - еще не написаны и не сняты. Не говоря уже о том, что с тех пор мир здорово изменился. Впрочем, об этом вы и сами знаете…
ОСНОВНЫЕ ГЕРОИ:
АСЯ (Анастасия Генриховна Левина, 41) – психолог, кандидат наук
ЛАРА (Лара Петровна Соколова, ок 48)– в прошлом поэт и драматург, ныне продавец-кассир шоурума
АНТОН (Льдин, 49) – актер и режиссер театра и кино

ГЛАВА ПЕРВАЯ. Исходные события.
АСЯ. Решение.
/инт.кафе.день.осень 2012/
- Всё! Развожусь, – вскрикнула Ася, резко вскакивая и выключая телефон. Голос «дал петуха», длинные черные кудри вспенились, сердце шмякнулось куда-то в пятку. Пятку закололо.
Пришлось  снова сесть и поджать ногу, вращая ступнёй.
- Как он может - как он может - как он может?! Мало мне проблем с коллегами?!! - пронеслось в голове, и она ощутила, что внутренняя трещина, которую безуспешно латала, превратилась в пропасть. На одной стороне оказалась её успешная карьера психолога, чувство радости от собственной необходимости людям, а на другой – пренебрежение, обесценивание и вечное недовольство мужа… Внутри все горело. Многолетняя практика работы с образами состояний услужливо воспроизвела картинку.
- Какого черта! Другим жертвам абьюза помогаешь, а себе – не можешь?! – орало ее глубинное я и практически материлось.
Ася захлебнулась собственным возмущением и попыталась погасить его. Получалось плохо. Она реально ощутила, как мутное море обиды болтает ее в своей вязкой пучине, а в области груди расползается пятно физической боли.
Если бы в тот момент мы оказались этом в кафе, то возможно, заметили двух девушек неопределенного возраста, сидевших за столиком у огромного окна. Они привлекали внимание своей противоположностью. Тонкая и изящная пепельная блондинка смотрела в окно, а напротив неё - крепкая и немного жёсткая, в одеждах броских и удачно подобранных цветов брюнетка сидела, производя непонятные манипуляции стопой в рыжем осеннем полуботинке. Для портрета брюнетки сгодилась бы гуашь, тогда как блондинка потребовала бы прозрачной акварели.
Но никто в кафе не обратил внимания на всплеск Асиных эмоций, только девушка за соседним столиком на мгновение вынырнула из своего новенького Samsung Galaxy S III[к1] , недавно появившегося на российском рынке.
Блондинка повернулась и взглянула на Асю. Свет из окна перелился с её платиновых волос на лицо, осветив серо-голубые глаза. Асе показалось, как будто на нее удивлённо взглянуло небо.
- Ты что? – спросила Лиза. - Оступилась?
- Лет двадцать назад, - буркнула Ася, сверкнув обычно матовыми черными глазами. И тоненькое колечко с маленьким рубином на её безымянном пальце тоже сверкнуло.
На столе ещё стояли чашки и блюдца из-под десертов. На Асином осталась крупная малинина. Лиза, вздохнув, приложила банковскую карту к терминалу, чтобы оплатить кофе.
- Не сходи с ума! Может, снова рассосётся? И стоит подумать о чем-то хорошем? О дочке. Вспомни, как много было прекрасного!
Прекрасное было. А Варя… скоро замуж выйдет. Совсем самостоятельная стала дочь.
Ася сунула в рот ягоду, оставленную на «закуску». Малинина была большой, мясистой, но совершенно не пахла. Это поражало. Говорят, звуки творят изображения. А как творят их запахи и вкус! А наоборот получается редко. Ася сосредоточилась, пытаясь почувствовать в московском кафе 2012 года, как пахнет лесная малина.
Она умела настраивать себя на позитив. Если б не умела – вряд ли продержалась бы в браке до девятнадцатилетия дочери. Ведь все волшебные мгновенья хранились в ней. В детстве она представляла себе небольшой ящичек-душу, а теперь это было похоже скорее на необходимые файлы на рабочем столе компьютера. Много их было зафиксировано, даже любимые запахи.
 
/флешбек.нат.день.лето.1992/
***
Воображаемый малинный аромат привел её на берег реки. В август 1992 года. Никаких кемпингов тогда не было, просто облюбованные места, где вставали палаточными городками и наслаждались природой те, у кого не было дач и возможностей съездить на море.
Уже студентка ПЕДа Ася снова поехала в отпуск с родителями на стареньком папином запорожце.
В тот год в лесу, рядом с их палатками было очень много малины. Кусты казались красными. Малинник тянулся сквозь лесополосу до самого поля. Место было глухое. До ближайшей железнодорожной станции километров семь.
Собирая малину, Ася пыталась настроить себя на праздничный лад, но ничего не получалось. Двадцать первый день рожденья придётся встретить, как обычно с мамой, папой и их компанией, а не со своими институтскими друзьями или Кириллом. Или даже просто - с Кириллом…
Она притащила его сюда на целых два выходных дня, но он вынужден был уехать на работу. Такой красивый, взрослый и умный мужчина. Научный сотрудник. Любимый. Наверное. По-крайней мере раньше подобного опустошения от того, что кто-то уехал, ей испытывать не приходилось.
Ася набрала целую горсточку нагретых солнцем ягод. Вкус был, что надо – пряный с кислинкой. Губы и щеки в малиновом соке.
- Ася, иди сюда! – позвала мама, собиравшая ягоду метрах в пяти, – Скорее, что ты возишься! – раздраженно добавила она в своей обычной манере.
- Ну, что ещё? Опять красивая паутинка-росинка, жирный клоп или белый гриб, притаившийся в кустах? – думала именинница, бредя к матери. И вдруг увидела…
Как??? Как это передать?! То! Самое волшебное мгновение жизни!
Ася замерла и смотрела сквозь заросли, как мама разговаривает с высоким брюнетом.
Солнце засветило как-то по-особенному. Воздух стал невероятно плотным, секунды как будто вязли в нем, потому что сердце их опережало.
- Деньрожденья-деньрожденья! Настоящий день рожденья!!! – пульсировала Асина кровь. И в этом темпоритме танцевали кусты, травы, деревья и весь мир.  Вот это да!
- Ки-рилл!? – кричала Ася прыгая через кусты. – А как же ты добрался? – задохнулась она, чуть не врезавшись в него.
- На утренней электричке и по азимуту,- Кирилл протянул небольшую картонную коробочку, обклеенную блестящей цветной бумагой. Коробочка сияла, как волшебная!
Внутри на аккуратно вырезанном кусочке поролона, в прорези было тоненькое старинное золотое колечко с маленьким прозрачным красным камешком…
Чудо! Слёзы. День рожденья!!! Какого никогда не было!
-  Это бабушкино. С рубином! Выходи за меня?
Прямо в этот момент всё понимающее солнце добралось до глаза и слегка кольнуло.  Ася зажмурилась,наморщив нос и кивнула, а Кирилл, набрав малины отправил её в рот, измазавшись, как она.
 
/инт.кафе.день.осень 2012/
***
- Пойдём? – осторожно спросила Лиза, - у тебя  смена начинается скоро!
Они уже третий месяц отмечали очередную годовщину своей дружбы, встречаясь в обеденное время в этой кофейне, когда Ася работала вечером. У Лизы как раз заканчивались уроки. Сегодня подруга хотела посоветоваться с Асей по-поводу собственной свадьбы. Но звонок Асиного муже Кирилла сбил их задушевную беседу о том, что выходить впервые замуж в их возрасте немного страшно. Лиза была однокурсницей Аси по первому институту - педагогическому, и подружкой невесты на свадьбе. А после - поверенной во все обиды, тайны и всплывающие время от времени мысли о разводе.
Поначалу Ася и не замечала легких моментов несовпадения и даже конфликтов. Всё её радовало. И друзья мужа, и его легкое ворчание. И то, что она чувствовала себя очень важной и необходимой. Опорой и Музой! А беременность была вообще счастьем…
 Ася часто навещала Лизу, которая жила на Смоленке в двушке, доставшейся от бабушки. Именно из окна Лизиной кухни беременная Ася увидела почерневший от пожара Дом Правительства осенью 1993 года[к2] .
 
/инт.квартира Лизы.день.осень 1993/
Кекс с изюмом, порезанный кусочками на фарфоровой гжельской «дощечке», слегка расплылся тогда от навернувшихся слёз.
- Страшно было? – спросила Ася и кивнула в окно.
- Как будто боевик смотришь. Весь вид из окна испортили.
- Починят, наверное, - Ася сделала глоток и отставила чашку. – А в девяносто первом, помнишь? Мы ведь сами ходили?..
- На лучшее надеялись…  А в этот раз погибшие есть.
Немного помолчали, осознавая сложность момента.
Ася вдруг обхватила свой живот. Лиза встревожилась.
- Ты как себя чувствуешь?
- Нормально. Когда толкается – смешно.
- А кто там?
- Не знаю. Мы решили не узнавать. Пусть сюрприз будет.
- Здорово.
- А как твоя личная жизнь?
- Прекрасно! Главное, без обязательств.
- И почему тебе всегда взрослые дядьки нравятся?
- Не знаю. С молодыми скучно.
- А как же семья? Дети? Ведь все твои кавалеры уже женаты…
- Ну… может когда-нибудь потом… А вообще… я сколько не смотрю вокруг – ни одной счастливой пары. Разве что вы с Кириллом…
Резкий звонок. Лиза открыла дверь. В квартиру вошел раздраженный Кирилл.
- Собирайся! – рявкнул он.
- Может, чаю? – заикнулась Лиза.
- Спасибо, нам пора. Ася, поехали!
 
Поддерживая свой крупный живот, Ася встала и пошла обуваться. Кирилл смотрел в окно на дом Правительства.
- Просил же тебя оставаться дома! Мало ли что? Время страшное!
- Я одеваюсь, видишь? Да всё уже и закончилось. Уже не стреляют.
Ася обняла мужа. Он засопел, но от объятий не уклонился и даже немного согнулся, чтобы Асе было удобней.
Они вышли из квартиры.
- Кирилл, - окликнула Лиза, стоящая в дверях, - ты Аську хоть когда-нибудь хвалишь?
- А то – нет, - ответил Кирилл. А Ася задумалась, пытаясь вспомнить когда…
 
***
Это воспоминание вряд ли тянуло на «прекрасное». Было ещё одно. Когда муж стоял на коленях и целовал ее ноги, потому что она выручила его.
Ася приехала из института, когда уже училась на психолога. Кирилл сидел в комнате, зареванный и несчастный. Пахло валерианкой.
- Что случилось? – спросила Ася.
- Я стер случайно свою работу. Мне сдавать через два дня. – Кирилл сказал это глухим и мертвым голосом.
- Хоть что-то осталось?
- Распечатанный экземпляр с правками. Успеть нереально.
- Реально! – Ася скинув пальто прошла к компьютеру и велела ему отправляться спать.
Просидела всю ночь, весь следующий день и еще одну ночь. Муж ходил на работу. Выглядел, как побитый пес. И когда Ася накануне сдачи распечатала чистый экземпляр, и скинула электронный вариант на дискету, упал перед ней на колени…
Ася была счастлива тогда! В основном потому, что получила его признание. Потом проспала сутки. Сдача прошла успешно, и они устроили себе небольшой и очень интимный праздник, сдав двухлетнюю Варю Асиным родителям. Тогда ей показалось, что у них обоих выросли крылья, что пара их навсегда - небожитель. Но разве бывает что-то «навсегда»?
 
/инт.кафе.день.осень 2012/
В кафе еле слышно шелестела какая-то радиостанция. Лиза засобиралась. Она работала рядом в школе учителем математики. Ася переквалифицировалась в психологи и имела уже десятилетний стаж практики в больнице.
- А что случилось-то? – спросила Лиза
- Кирилл отменил мой, оплаченный мной заказ на посудомоечную машину. Ещё и отчитал меня за то, что я с ним не посоветовалась. Мне уже деньги вернули. А я всего лишь хотела сделать себе маленький подарок: высвободить свое время и избавить его от лишних раздражений.
- А почему отменил?
- Потому что ему неудобно принять доставку. Он работает.
- В смысле ему надо уйти на работу?
- Нет. Он дома работает сегодня. Я заказывала доставку на завтра. Когда сама буду дома. Они позвонили на домашний номер и предложили доставить сегодня. Он был не в курсе. Нахамил им. И в итоге отменил заказ.
- Можно же было договориться на завтра…
- Можно. Но, видимо, не Кириллу. Такая вот симпатичная последняя капля…
- Арбуз на торте?
- Он.
- Ась, если ты разведешься, это на твоей карьере не отразится? Уверена, что не помешает? – спросила Лиза, когда они выходили.
- Не знаю. Надоело! Компромиссы, обесценивание и вечное чувство вины. Я заслужила уже встать на свою собственную сторону, перестать все время быть кому-то должной и подпирать обломки развалившегося дома! Задолбали эти эмоциональные качели. Скандалы и сладкие примирения. Просто хочется счастья и стабильности.
 
/экст.бетонный забор.день.осень/
Ноябрьская погода тоже стабильностью не отличалась. Температура колебалась от  плюс десяти до минус одного. По ночам подмораживало. Но сейчас теплый и влажный ветерок пах морем, как это бывает иногда в межсезонье даже в Москве. Подруги разбежались в разные стороны.
Лизины сомнения на счет предстоящего бракосочетания, а тем более венчания - усилились.
А Ася снова размышляла о разности правд.
Серый бетонный забор больницы наводил тоску.
Вытянув руку и, посмотрев на своё любимое рубиновое колечко, подумала:
- Надо вернуть! «Умерла, так умерла». - И вдруг почувствовала, как по щеке поползла слеза, и сердце пропустило удар. «Может, снова рассосётся?» - как будто услышала она голос Лизы…
 
ЛАРА. Аварии.
/экст.ночь.ноябрь/
Лара пробиралась к машине. Темно. Скользко. Снова подумала, как хорошо, что не надела любимые сапоги на шпильках. В первый раз эта мысль возникла днём, когда везла Ляльку из больницы.
Подруга сломала руку со смещением, и надо было забрать её после операции. Никто из многочисленных Лялькиных мужчин – не мог.
Оба сына оканчивали институт в Питере, а муж ещё не вернулся из командировки.
 
/инт.салон машины Лары/
Плюхнувшись на водительское сиденье, Лара завела двигатель и, порылась в бардачке. Прокофьев[к3] ? Бах[к4] ? Нет. Не сейчас! Достала диск Аббы[к5] . Это всегда возвращало в иные времена и поднимало настроение. А рулить под эти хиты было особенным удовольствием. Взглянув в зеркало и увидев собственные слегка подкрашенные «карие черешни», (как называла их Лялька, перефразировав Вознесенского[к6] ), Лара подумала, что в отражении ещё вполне можно представить своё юное лицо. Особенно после посещения салона и освежения естественного «блонда».
- «Вулей ву! Ага!» - подпела она и поехала.
Сегодня было долгим. Просьба Ляльки выбила из собственных саможеваний и тоскливого ежедневного существования, от которых не спасал ни шопинг, ни салон красоты, ни утренние страницы, ни йога.  Дочь уехала со своей уже семьёй в другую страну. Личный Ларин роман, похоже, закончился. Жизнь стала казаться пустой и никчёмной. Ведь счастье – это что? Правильно! Быть нужной!
Интерес  к психологии спасал. С некоторых пор Лара самостоятельно изучала этот предмет, в надежде обрести опоры и ответы. Какие-то вещи её завораживали. Какие-то казались слишком прикладными. Некоторые пугали.
Она изучала всякие параллели и треугольники и с многими соглашалась.
Заключение Люшера[к7]  про «Слишком сильно развитое воображение, жажду интересных и волнующих событий; стремление, чтобы другие восхищались ее обаянием; что личная жизнь должна основываться на взаимопонимании и быть свободной от разногласий» - навевало мысль, что это общие слова и подойдут многим.
Но были и другие тесты.
Осознавать скрытые мотивы своих чувств и поступков иногда было неприятно. Тогда хотелось стереть собственный образ. Заменить его другим. Но как это сделать?..
И потом мем по поводу того, что если ты станешь кем-то другим, то кто же тогда будет тобой, поддерживал и веселил. Если ты «дура романтичная» стоит ли превращаться в просто дуру?
У больницы была в одиннадцать.
Пока доехали, пока пообедали, пока поболтали - ноябрьский день кончился. Потом пили чай и болтали ещё, чтоб переждать пробки. Лялька жила в спальном районе, а Лара в центре, недалеко от родной школы, которую они окончили в начале 80х. Это их поколение начинало обучение «из соседнего двора», а в выпускной класс ездило со всех окраин разросшегося города. Это им повезло оказаться в советское время в элитной спецшколе с учителями, обращающимися на «вы» к старшеклассникам. Это им посчастливилось считать себя причастными чуть ли не к царскосельскому лицею… Куда потом все это делось?
 
/инт.кухня квартиры Ляльки.день/
На вопрос о переломе Лялька все время переводила тему. Предлагала супчик, вспоминала одноклассников. Её щуплая фигурка (даром, что выносила двойню) беспокойно сжималась и в этот момент, она спохватывалась  и поддерживала гипс. Видно рука болела.
Когда Лара мыла посуду, подруга спросила:
- Лар, а ты пишешь сейчас что-нибудь?
Лара вздрогнула, внутренне сжалась, и подумала, как легко из позиции сильного упасть в слабость. Вот только что она «пытала» Ляльку. И была преследователем. А вот сама оказалась допрашиваемой и превратилась в жертву. Треугольник Карпмана[к8]  в действии. Жертва-преследователь-спасатель.
Перед глазами возник костерок, устроенный в мангале на Лялькиной даче и горящие в нем листочки тетрадки со стихами, посвященными мужу и обиде на него… А Лялька стоит рядом и хнычет: «Лар, может, не надо? Жалко! Мне так нравятся! Как будто я сама все это переживаю!» Что там могло нравиться и кому могло хотеться переживать все это?..
- Да, так, - промямлила Лара.
Не рассказывать же подруге, что тупо смотришь сериалы, если не надо идти на работу. Что все мысли и чувства собрались в какой-то плотный комок. Что не знаешь, зачем писать. Как писать. Что писать? Запечатлеть себя-любимую? Кому это надо? Да и не любимая ты уже вовсе. Ни собой, ни кем бы то ни было. И это, возможно, подтверждение твоей никчемности и бессмысленности твоего существования… И кому интересны проблемы служения и самовыражения, твоя боль, растерянность? Ты - человек, который перестал что-то знать. Из того, кто был уверен в том, как надо и как правильно превратился в ничего не понимающего. В того, кто теперь внутренне замер и как будто умер. Уязвимое восприятие самого себя - дефицитарный нарциссизм в полный рост.
Нужно ли делать достоянием общественности свои мизерные мысли? Стоп. Это что? Опять самобичевание и само обесценивание? Или реальный взгляд на саму себя?
Почувствовав неловкость, Лялька судорожно искала тему, чтобы сбить больной вопрос, которым задела подругу. Лара физически ощущала метание Лялькиной души. И Лялька выбрала роль спасателя.
Сходила в комнату. Принесла мужнину гитару.
- Спой про шёлковый шнурок[к9] ?
Этот романс Ларе особенно удавался. Но если в юности он звучал как трагедия, то с годами стал получаться фарс.
- Оль, спой сама! – сказала Лара.
Лялька обмерла, но, поняв, что конечно ничего плохого подруга не хотела, не стала демонстрировать свою больную руку.
Я только а капелла! - хихикнула она.
В школе наперегонки сочиняли песенки на любимые стихи. Подруга перестала брать в руки гитару, когда вышла за Славку. Потому что он играл почти виртуозно. И рядом с ним неуклюже перебирать свои пять-семь аккордов было неловко…
Лялька отставила гитару и, наконец, раскололась.
- Я ж никогда ничего не ломала, а тут, на старости лет, понимаешь? Глупо так!
Лара посмотрела на нее и хотела сказать что-нибудь вроде того, что не надо, про старость лет, но подумала, что это кошмарная пошлость и в который раз спросила:
- Как ты ухитрилась-то?
- Темно, пальто черное, светофора нет! Переход там недавно устроили и водилы ещё не привыкли. Он, правда, сразу затормозил, да и толкнул меня слегка. Я просто упала неудачно… голову вот ещё ушибла…
- На переходе?! Ты ему ещё спасибо скажи!
- Он когда из машины выскочил – весь белый был. Сам в больницу меня повез! Настоял. Я отнекивалась…  Оплатил всё, что нужно…
- А в больнице аварию не зафиксировали?
- Я сказала, что поскользнулась. Моим, смотри, не проговорись. Только ты знаешь.
- Ну, конечно! Ты б еще призналась, что сама на его машину напала!
- Лар, никто не застрахован! Не дай Бог, конечно!
/инт.салон машины Лары/
- Лялька всегда так. Эмпатия – её всё. Ещё этого мужика жалеть будет. И что я к ней прицепилась? Выведывала? Зачем мне это знание? - притормозив, Лара свернула в свой переулок.
/экст.переулок у дома Лары/
После яркой улицы он был темным. В прошлом месяце здесь тоже нарисовали пару зебр. Первая будет метров через двести, там, где детская площадка…
- Кажется здесь, - резко нажала на тормоз. - Метнулась тень? Или показалось?
Лара оцепенела и как будто приросла к рулю.
Увидела на капоте кисть руки, потом вторую руку и локоть первой.
Кисть была крупная, красивая. Мужская. С крупными и правильными ногтями…
 Потом тень в капюшоне поднялась, и, шатаясь, похромала дальше. Мужик был высокий, стройный, чуть сутуловатый. Не подросток какой-то наширявшийся.
- Спасибо, Господи! Благослови! – неумело подумала Лара, но как иначе сформулировать – не знала.
Благословения она просила и себе, и этому пешеходу, то ли бросившемуся под колеса, то ли, не замеченному ею, на вновь устроенном переходе не далеко от дома. Вот так! Никто не застрахован. Правильно Лялька говорит.
/инт.лестничный пролет подъезда Лары.ночь/
Кое-как припарковавшись, Лара поднималась в квартиру, прислушиваясь к сбивчивой пульсации в области живота и сердца. Не хватало ещё расстройства желудка и аритмии!
На площадке между этажами курил сосед. Профессор. Преподаватель  ВУЗа. Кроме того красавец-мужчина. Высокий, широкоплечий с красивой проседью в темных жестких волосах.
 Похоже, он был нетрезв. Кажется, плакал.
- Добрый вечер, Кирилл! – просочилась мимо, задержав дыхание.
- Здрасссте! – как-то язвительно сказал сосед, - и до свидания!
- До свидания, - Лара никогда не видела, чтоб он курил, да и выпившим его не видала, - Асе привет. У вас что-то случилось?
- Бабы с ума посходили. Вам всем нужен принц на белом коне, а в меру упитанный муж – не в счёт! – На средней фаланге его крупного красивого мизинца сверкнуло тонкое женское колечко с маленьким красным камешком.
 - Боже! – подумала Лара, ругая себя за то, что полезла с расспросами – Семья, чуть не единственная полная в нашем подъезде разведёнок!
 
/инт.прихожая, потом кухня Лары, потом спальня. ночь/
Включив свет в прихожей, захлопнула дверь. Стянула шарф. Шелковый шарф выскользнул из рук и стек на пол.
Лару потряхивало. Перед глазами мелькали события последних пятнадцати минут. Хромающая фигура в капюшоне. Плачущий Кирилл.
Не раздеваясь, Лара прошла на кухню, открыла холодильник, достала оставшуюся после какого-то праздника бутылку водки. (Там плескалось ещё грамм двести). Взяла стакан. Плеснула на глоток и махнула.
Обожгло, но не полегчало.
Дрожание конечностей усилилось. Подкрадывалась паника вины. Она вдруг вспомнила, как много лет назад погиб друг. Перебегал улицу в неположенном месте и угодил под машину. Вроде его слегка толкнуло. Он встал. Вызывать никого не стали. Дошёл до дома. Прилёг и умер. Может быть, это была легенда. Но она была. Надо как-то узнать…
- Господи! Я же не виновата! Ехала медленно. Перед переходом затормозила. - Сердце колотилось где-то в горле. Лара мерила шагами квартиру. Уснуть явно не получится. А если получится – часа через два из сна выкинет и потом ворочаться до утра, пытаясь остудить жар позвоночника… Не хватало снова вляпаться в тревожное расстройство.
Ларе снился скрип тормозов, красивые мужские руки на капоте, темный капюшон… и, конечно она проснулась и потом долго делала дыхательные упражнения… Потом Терри Пратчетт, с фотографии в википедии почему-то сказал ей, что «разница между богами и демонами такая же, как между террористами и борцами за свободу[к10] » Вот к чему это?
 
 
АНТОН. Из записок 1994 года.
«Спектакль приближается к финалу. Ещё один монолог,  два виртуозных почти балетных поворота, резкий обрыв фонограммы и звенящая тишина.  Чем дольше не будут хлопать, тем дольше продлится этот волшебный миг. Пауза. Дыра. Когда все забыли  и как дышать,  и как шевелиться.
Я упиваюсь своей властью.  Вот здесь ещё немного потянуть, а здесь отпустить. Я «дирижирую залом» с упоением. Манипулирую чувствами тех, кто находится по ту сторону рампы.  Никогда в жизни я не позволяю себе ни так любить, ни так царить, как на сцене.  Наверное, поэтому без сцены  себя не мыслю.  Здесь не страшно обнажать душу. Правда вымысла всегда острей и иногда естественней, чем правда жизни, и всё же это игра. И выразительно переживая любовь, безумие и боль, и передавая эти импульсы трепещущему залу, можно не опасаться за собственные чувства и разум. Но вряд ли стоит кому-нибудь рассказывать об этом.
 
***
После спектакля я уходить не тороплюсь. Жду, когда схлынет поток почитательниц меня и моих коллег. Однажды был свидетелем, как у одного популярного артиста оторвали пуговицу от пальто. Да и самому от сумасшедших доставалось. Стараюсь больше не оказываться свидетелем подобных сцен. Люблю выйти на пустую тёмную сцену с одной дежурной лампой. Поблагодарить за сегодняшний день. Попросить вдохновения на следующий спектакль…
  У служебного входа с ярко алой, но уже чуть подмерзшей розой в руке меня встретила стройная Богиня в норковой шубке и пригласила в свою жемчужную иномарку. Но это почти как личный вертолет.
- Такому таланту как вы надо создавать условия, - прожурчала она и позвала в ресторан. От ресторана я мужественно отказался, тем более что денег в кармане было ровно на проезд. Тогда Богиня «испросила позволения» подвезти домой. Я неловко согласился.
Девушка была очень красива, иронична и чуть высокомерна. Я люблю высокомерных. Сам такой.
- Почему роза? – спросил я.
- Это самый царственный цветок. И самый эротичный.
Кажется, я смутился. Она была так уверенна в своей неотразимости.
Месяц назад я давал интервью барышне, которая представилась журналисткой холдинга «Московский комсомолец». В гримёрку ко мне прорвалась.
Вальяжно покачиваясь на стуле, закинув руку за голову, я строил глазки. Правая кисть над левым ухом, иногда медленно проводила по волосам, собранным в маленький хвостик.  Журналистка опускала глаза и краснела, пропадающим то и дело голосом задавала дурацкие вопросы, что-то записывала в малюсенький блокнотик и, в конце концов, попросила автограф.  Я улыбнулся, сгруппировался, наклонился вперед и, взяв ручку, намеренно коснулся руки девушки.
Журналистка замерла, а программка дрожала. Я ужасно веселился. Стоит ли говорить, что это интервью так и не вышло? Сейчас я чувствовал себя, наверное, как та журналистка. Это было новое ощущение. И оно почему-то нравилось мне.
- Мне кажется, вы очень умный артист, - сказала Богиня.
- Не уверен, что это комплимент.
- Поделитесь вашими любимыми авторами.
- Набоков[к11] . Фаулз[к12] . Я рад, что теперь это доступно у нас.
- Да. Офигительная видимость свободы. Никогда не видела, чтоб в вашем театре было столько свободных мест.
- Издержки… выживания.
- Неплохо сказано. Раньше театр был тем местом, куда ходили подышать.
- Когда у людей нет хлеба не до зрелищ, видимо.
- А как вы относитесь к Джойсу?
- С уважением.
- А в кино какие пристрастия?
- На сегодня Гринуэй[к13] , пожалуй.
- Понятно. Концептуалист. Я так и думала.
- А Вы?
- Я? Журфак окончила. Предпочитаю свободный полёт.
Мы помолчали. А я все думал, где мог её видеть. Мне казалось, что мы как будто знакомы, но воспоминание ускользало. Потом она задавала другие интересные вопросы и восхищалась моими «тонкими и глубокими ответами».
Глядя на  точеный профиль и золотистые волны длинных волос, мерцающих в свете встречных фар,  я понимал, что пропал. Я млел. И в следующий раз в ресторан пошёл.
Потом было ещё несколько таких же встреч после спектакля…      Наконец, обеспечив себе алиби в виде ночного «озвучания», я решился принять предложение на вечерний чай. Богиня занимала большую комнату, в коммуналке на Сретенке, у стены стояло белоснежное цифровое фортепиано. Вся комната казалась его светлым обрамлением и всё - знаком.
Сретенье – Встреча!
В только что заново  освященном храме Успения Пресвятой Богородицы в Печатниках через два месяца мы тайно «обвенчались[к14] ».
Кавычки – это потому что обряда со священником не было. Просто мы дали друг другу обет. Перед образами. Богиня считала такой обряд – главным и ее не смущало то, что у меня была семья.
Будучи девушкой светской и профессионально владея пером, в паре изданий и под разными фамилиями, она сделала несколько очень красивых и стильных материалов обо мне.               
Однажды на уик-энд мы даже слетали в Ялту. Поднимаясь на фуникулере, вспоминали «Ассу[к15] ». Кто, когда и как посмотрел фильм в первый раз. Потом перекинулись на другие новые фильмы. Я отозвался скептически. /В одном из них исполнитель главной роли был совсем молодой артист/.  Богиня хихикнула, сказала, что не надо «за-виТ-до-вать» и запела про «город золотой». Мы уже спускались. Зимняя Ялта дремала под нами. Это были волшебные сутки.
В редкие визиты домой, я непременно получал порцию истерик и обвинений в равнодушии от жены, с которой мы расписались ещё в советском ЗАГСе. Но причиной «неба с овчинку» для меня оставалась прекрасная Богиня. Так проходила зима.
 
***
…Сижу на кухне, жую чёрствый пирог и запиваю водой из-под крана. Кипятить чайник лень. На столе Эрик Бентли “Жизнь драмы” 1978 года издания (у товарища на несколько дней взял) и блокнот, а я смотрю на своё отражение в стекле окна. Занавески на нашей кухне не водятся, не смотря на первый этаж.
Отражение смотрит отчуждённо и высокомерно. Оно никогда не подмигивает. Может, стоит это изменить? Бесстрастно закрываю один глаз и открываю. Подмигиванием это никак не назовешь.  Эмоций внутри меня нет. Наверное, уже спят.
Подхожу к окну. В освещенном квадрате на снегу отчетливо видны собачьи следы.
Вдруг шлепнулась брошенная со второго этажа бутылка и перерезала мою тень. Одновременно с этим послышался пьяный гогот. Вечер пятницы! Я отвернулся от окна и сел на прежнее место.
Попробовал читать. Буквы сливаются. Часы показывают три.
Складываю в портфель пожитки: книжки, блокноты, репетиционную форму и смену белья.
Очень хочется курить, но для жены разыгрываю спектакль, что курить бросил. Зачем? Теперь придётся терпеть до завтра.
Завёл будильник. Пошёл спать…
 
 ***
 Будильник прозвенел в 2 минуты девятого. (Не люблю двух нулей. Да и две минуты – не лишние) Я потихоньку сел, не открывая глаз, и медленно понёс себя в день, с помощью любимой восточной гимнастики. Плавные движения рук свели кисти друг к другу. Тёплый шар между ладоней становился всё ощутимей. Я стал подниматься на ноги. Поворот стопы - перенос веса тела…  Медленно опустил руки и выпрямился. Постоял. Открыл глаза. В моем кабинетике было светло от уличного фонаря: книжный шкаф, письменный стол и нераскладывающийся диван.  Наверное, уже полгода обитаю здесь. А жена с дочкой в большой комнате.
Включив огонь под чайником, отправился в ванную.  Плескался и фыркал долго. Уже выходя, притаился, так как сквозь приоткрытую дверь увидел, как из своей комнаты вышла жена. Она прошла на кухню, сняла подпрыгивающий на плите чайник. Достала хлеб, сыр, завернутый кусок пирога «с собой», и, положив на стол, удалилась. Лицо ее было сурово, но пирог она всё ж испекла. Если б мне кто-то сказал, что я буду питаться пирогами с рыбными консервами или с морковкой – я б не поверил. Но сейчас все так живут - перебиваются, как могут. У нас вот от былых времён остался запас муки и дрожжей. Мать жены позаботилась. (Кажется это называется тёща?) Так что пироги, с чем ни попадя – наша пища.
Сегодня – спектакль, а потом вечер на Сретенке. От одного этого хочется  петь. Волшебный ужин, душистый чай, магнитно-любовная буря с перерывами на беседы о Набокове или Фаулзе или театре абсурда[к16] …
- Пнин[к17]  всё пнинизировал, а ты совсем не антонизируешь, -  Богиня посматривает на меня с прищуром, - даже щётку зубную с собой уносишь…
- Я - демон печальный - твои слова! Никаких материальных следов.
- От твоего присутствия в моем доме только кассета с «Контрактом рисовальщика[к18] »!               
- Забрать?                - Не надо. Я ещё пересмотрю…
Я заглядываю в «блестящие щелки пленительных глаз». Проваливаюсь в чёрный глицерин её желания. О, как я «желаю её желания желающего меня»!
- Это не «грушевидные слёзы». Так…  наблюдение… «Рыжые бабы блудливы, как козы[к19] », Джойс знал об этом – её шёпот раздаётся уже из другой вселенной. В этой – ни запахов, ни звуков. Одно сплошное осязание.
Мне кажется, что ничего прекрасней в этой жизни меня уже не ждёт. А стыд и горечь перестают иметь значение. Они тоже из другой вселенной. Господи, прости!