Командировка

                К О М А Н Д И Р О В К А

   С великой неохотой шагнул Кирилл Касьянов из насквозь продымлённой редакционной курилки в липкий и холодный туман. Зябко поёжился: "Ну и погодка!" А ему надо ехать, хоть тресни -- надо. И куда... В Дальние Лужки -- к чёрту на кулички! Два часа, по колдобинам, кувыркаться туда, да столько же обратно... Планы рушились. А ведь он столько наметил на этот день!.. Вчерашний студент журфака; он так мечтал написать нечто проблемное, важное, а ему предлагают о какой-то "интересной" бабульке из дальней деревни, как будто интересные только там, в захолустьях, и водятся... Обидно!
   Но вот сорок вёрст по тряскому просёлку позади; минута-другая и вон за той сосной на закрайке бора покажется покосившаяся водонапорная башня, а за ней и человечье жильё -- деревня Дальние Лужки. Остановился, заглянул в блокнот... "Тэк-тэкс: значит, Екатерина Матвеена Задворная; живёт посреди деревни; главный ориентир -- две старые липы, крашеная синим скамья..." Понятненько! Обитель старушки журналист отыскал без труда: вот он, под липами-великаншами, крытый серым шифером, в глубоком поклоне земном домишко её: двор, обнесён ветхим плетнём... За двором яблоневый сад виден... Тропка узенькая от избы ведёт вниз куда-то -- видать, к озерку болотному. Вокруг "усадьбы" чистенько, аккуратненько...
   Кирилл выключил зажигание и, разминая окаменелые суставы, покинул провонявшиий бензином салон УАЗика. Обошёл тарантас вокруг, попинал колёса и тут услыхал стук калитки. Обернулся. Вслед за гусиным выводком со двора выкатилась швыдкая старушенция с длиннющей хворостиной. "Гыль! Гыль! -- кричала она. -- мёдом вам тута намазано, што-ля! Ступайте, ступайте, окаянные; ишь повадились! На травку идите!" Явно не та; уж больно шустра для столетней", -- подумал Кирилл, потому и спросил:
   -- Здравствуйте, бабушка! Подскажите, как мне найти Екатерину Матвеевну Задворную...
Старушка выпрямилась, сколь могла и отозвалась:
   -- А я и есть Екатерина Матвеевна; что, не похожа?
   -- Э-э, дело в том... -- замялся мужчина, --  я из газеты; я хотел... я хотел бы взять у вас интервью...
   -- Чаво? -- не поняла та, смешно приложила ладонь к уху... -- Чаво-чаво взять хочешь?
   -- Интервью хочу у вас взять...
   Старушка даже отшатнулась:
   -- Что ты, что ты! Чего нету, милок, того нету, и отродясь не водилось! Уж не прогневайся; ступай себе с богом! Хотя погодь: а можа старые корыта да бадью худую на металл лом возьмёшь... Проезжали тут металлисты, спрашивали, а я сдуру не отдала, пожалела, а таперь вот... Вижу, человек ты хороший, сурьёзный, не прощелыга... Бери, милый, бери!
   "Сурьёзный" смутился:
   -- Я хочу поговорить с вами, Екатерина Матвеевна, пораспросить вас...
   -- Эт про что ж? как докатилась до жизни такой, что ли? -- аж подпрыгнула старая.
   Журналист вконец стушевался...
   -- Что вы, что вы! Я написать хочу о вас... очерк сделать и в газете нашей районной опубликовать.
   -- И обубликуют, ежель порасскажу? -- глаза бабульки плутовато заблестели.
   -- А как же! Непременно! -- поспешил уверить гость свою ершистую собеседницу.
   -- Ну дык это ж другое дело, коли так, совсем другое, -- гордо приподняв подбородок, молвила Екатерина Матвеевна. -- Что ж, тады айда в избу! Чего на ветру колыхаться... Весна в этом годе вишь какая тягучая да смурная -- простыть недолго... Звать-величать тебя как?
   -- Простите -- не представился!.. Кириллом зовут... Кирилл Касьянов...
   -- Кирюша, значит? А по батюшке?
   -- Ульянович по отчеству.
   Кирилл вдруг почувствовал нарастающий голод... Зря не взял он "тормозок", что пыталась впарить ему жёнка. Видя нерешительность парня, старушка взяла его под локоток:
   -- Ну, Ульянович, пойдём, мой хороший, пойдём; всё обскажу тебе, ничего не утаю... Я как чуяла, оладьев целую гору напекла... Пойдём, пойдём, мой золотой!
    Через тёмные сени протиснулись в кухоньку.
   -- Ты пригнись, милок, а то лбом крепость моей матицы испробуешь, -- запоздало предупредила баба Катя.
   -- Уже испробовал, -- потирая лоб, отвечал гость.
   -- Ну как?
   -- Крепкая...
   Едва присели, во дворе требовательно загоготал гусак.
   -- Ох, опять принесла их нелёгкая! -- всплеснула руками хозяйка. -- Ты, Кирюша, осваивайся тут, а я их к речке шугану...
   Пока Матвеевна "шугала" беспокойную "гусату", Кирилл осматривал немудрёный интерьер приземисто-коренастой горницы: дубовый, на века сработанный неизвестным мастером стол под цветистой клеёнкой; три таких же прочных табурета; незатейливой резьбы полка с посудой; накрытый домотканым ковром-дорожкой сундук у "глухой" стены; портреты в рамочках меж двух окон; в углу под потолком, в святом куте, -- лик святого и лампадка перед ним...
   Вошла рассерженная хозяйка...
   -- Последний год держу окаянных! Замучили! Десяток курей оставлю и -- будя... Столько клопот с этими гусями... Не хочу!
   Сели-таки за стол. Кирилл достал блокнот...
   -- Ты погодь, погодь строчить-то, -- остановила журналюгу Матвеевна, -- давай сперва покалякаем так -- без записев, а то вроде, как на суде получается... Отложи карандашик, отложи!
   И снова представитель "четвёртой власти" почувствовал неловкость. А ведь ему так хотелось поскорее разделаться с заданием, а там...
   Тем временем. Матвеевна выставила из "тёплого духа" целую, с горой! сковороду исходящих парком оладий, подала мисочку с духмяным, изжелта-янтарным липовым мёдом; из печи достала пахучий, на семи травах чай  в пузатом чугунке... Подумала с минуту и юркнула куда-то за ситцевую занавеску у печки... Вышла оттуда с графинчиком. Вопросительно посмотрела на гостя: "Вот, про всякий случай берегла; не откушаете ли домашней, на шиповничке настоянной?" Пурпурная жидкость в графине заманчиво плескалась, омывая бока стеклянной посудины... Матвеевна вопросительно приподняла подбородок: "Ну?" Степан сглотнул...
   -- За рулём я... нельзя мне? -- вздохнув, отвечал газетчик.
   -- Совсем немного -- рюмочку всего...
   -- Нет-нет, спасибо!..
   -- И правильно, и молодчина! Ну её в болото...-- Засобиралась отнести наливку назад, но гость её остановил:
   -- Екатерина Матвеевна, вы  бы сами... пригубили бы...
   -- Не-не-не! -- Не пью я вовсе!.. Разве только на причастии сладенького, церковного пригубить могу, и то ма-а-ахонький глоточек, а так -- не-е-е!
   С улицы донеслось пьяное: "Па диким стипям забайкалля..." и через паузу -- глухое, с надрывом: "хде золота роють гарах..."
   -- О, у вас тут концерты бесплатные! Кто он -- певец тот? -- вопросил газетчик.
   -- Сенька... Калигарх тутошний -- прозвали его так. Пьянь, каких свет не видывал... А батька его рукастым мужиком был да хозяйственным: ферму держал, ага -- думал, что и сынок по его стопам, а сынок... А сынок, когда папа помер, быстро накрутил хвосты его баранам -- всех до единого продал, а деньги пропил; теперь вот по деревне шлёндрает, поёт... Артист! От него и жёнка сбёгла; такая обходительная, да личиком приятная... Только и взяла добра, что ребятёночка своего полуторагодовалого... А Сенька не только вдогонку не бросился -- не огорчился даже. И в кого такой? Тьфу! А батенька его... Ты, Кирюша, кушай, кушай оладушки, да в медок макай, а хочешь -- ложечкой, да с чайком... Про что мы с тобою тута?.. А-а, вспомнила! Ну дык вот, а дед евойный, ну Сенькин... Можа табе не интересно, Кирилл Иванович?..
   -- Ульянович, -- через набитый рот выдавил корреспондент.
   -- Ох, прости! Дык продолжать, Ульянович?
   -- Угу!
   -- Ты ешь, ешь! Оладушки с дымком, на угольях готовлены... Любишь с дымком? Вижу: любишь... Ну, вот: а дед-то евойный, Сенькин, тойсь, конюхом работал; тогда без коняги -- никуда! В каждой бригаде -- по табуну: и пахали, и сеяли, и свадьбы гуляли -- всё на лошадках, да... Деда Сенькиного звали Василием Фомичём... ну, тогда просто Васькой кликали, потому как молод был, годов тридцати можа... А уж здоровён, здоровён!.. На спор передок повозки через конюшню перекидывал, во как! Никто не мог его взять... А карахтером, что дитя малое, и рассеян был аки парубок влюблённый. Как-то, после ночного, взялся Васька лошадей пересчитывать: "Лысуха тута, Майка тута, Леся тута... Псюхи нету! Эххх!" И, сломя голову, искать запропастившуюся кобылёнку понёсся -- аж мыло у бедной промеж ног выступило...
 Попадись ему в тот час мужичонка с хитрецой, на его вопрос: "Псюху не видел?" непременно руками развёл бы: "Не, Вась, не видел!" Но ему встретился простоватый, по простецки и брякнул: "Чудак-человек, а ты на ком скачешь?!" Глянул конюх, что Псюха под ним, расплевался, забубнил, осерчал... Не на животину -- на себя недотёпу; кобылка та -- что? она тварь бессловесная, сказать ему не могёть, что он на ней её же и ищет...
   ...Кирилл отметил, что оладьев на сковороде заметно поубавилось, уполовинилось даже... Увлёкся, однако. Кашлянул. Отдвинул угощение. А Матвеевна:
   -- Что так: неуж-то невкусно?
   -- Что вы, Екатерина Матвеевна! -- смущённо отвечал газетчик. -- Вкусно, очень вкусно!.. Спасибо! Большое спасибо!
   -- Ну, ладно, поверю... Про что я вам? Совсем никудышняя память... О,вспомнила: про деда Сенькиного. А ишо Васька орехи греческие оченно уважал. Помню, привезли кино любовное; в клуб миру набилось -- ни протолкнуться-ни продохнуть! До войны дело было... Ага, показывают, знать, любовь. В зале тихо, токмо вздохи слышны: любовь же ж, волнительно... И тут с задней скамейки: "Хряп! Хряп!" Не дадим ладу, что трещит: то ли стены от напору, то ли пол проламывается -- народу ж тьма! Оказалось, то Васька орехи греческие щёлкает. Говорили, какому-то приезжему вздумалось пристыдить конюха; дескать, зубы у тебя, товарищ, что у вепря леснова, да только тишину нарушать не след. А Васька ему: "Ха! Видел бы ты зубы у Сивка; вот то зубы! Сивко оглоблю одним махом перекусывает.." "А увидеть его можно?" -- спрашивает приезжий. "Увидеть можно, да тока болен он нонче", -- отвечает Васька. "Что так-с?" "Конём его сделали намедни..." " А был кем?" -- недоумевает Васькин супротивник. "Кем-кем, -- отвечает конюх, -- жеребцом Сивок был, вот кем!" " И что с ним сталось?" Ну, что ты ему!..
   -- На анекдот похоже, да? -- испрашивала хозяйка разомлевшего от еды и тепла гостя. -- И я думаю, что выдумки всё это; а что Васька орехи греческие грыз на любовной фильме, то истинно -- сама слыхала... Хочешь про него ещё? Тады слухай: Прознал, значит, какой-то борец городской про его силищу, ну и приехал померяться ею; здоровенный бугай -- что гора твоя! Ну, Васька сперьва засумлевался -- оконфузиться испужался; а друзья-товарищи ему: "Давай, мол, Васятка, не дрейфь! Ежели чево -- мы рядом; пособим, ежели чего..." Куды малому деваться -- согласился.
   Народу к назначенному часу у конюшни собралось уйма! Ото всех хуторов понаехали поглядеть -- потеха! Круг огородили верёвками на кольях, песку туда навезли...Сошлись оне, значит; борец городской в майке красивой, в трусах блескучих, загаром ровный... А Васька наш телешом по пояс, белый весь, только руки по запястья да шея чёрные... ага; и рожа красная, бордовая почти -- от солнца, а больше от стеснительности... Да, ишо в штанах был Вася, до колен закатанных... Тот, городской, с виду поздоровше нашего, порыхлей; Васька ж супротив него враз худой какой-то сделался, мосластый, только жилы бугрятся -- ну чисто сруб ясеневый... (Баба Катя краем фартука отёрла глаза) Кирюша, ты видел, как быки дерутся? Ну, вот и они так: песок винтом с-под них, травы ошмётья!.. Борец кряхтел, ухал, а Васька только взмыкивал, что телок расшалившийся... Крик, свист -- ужасть! Не токмо мужики -- девки советы давали: "Вась, пощикоти яво! можа он щикотки боится..." "Василь, за трусы чепляйся!" "Через бядро яво!." Долгонько б они вошкались, кабы не оказия: чей-то рябый петух козырем-козырем и в круг! Откель взялся? Да бойкий, вражина! И на борца городского, слёту... Пока тот кумекал, как ему теперь уже с двумя совладать, Васька изловчился -- хлоп! и городской на лопатках!... Спрашиваешь, возмущался ли городской? А как жа; ещё как: нечестно, мол, так... Василий чего? Васька плюнул, надел кацавейку да и в конюшню подался: разнервенничался крепко."
   ...Очередной раз выбежала Екатерина Матвеевна спроваживать на травку докучливую птицу, а Кирилл, вконец разомлевший от бабкиных щедрот сидел один и всё умилялся: и этим поминутным бабушкиным "Ага", с мяконьким "Г", и чисто выбеленными стенами горенки-клетушки, оконцами в ладошку, одетыми в простенькие с "подзором" занавески, пухленькой печкой-клушей, усевшейся посередь избы...
   Едва баба Катя переступила порог, Кирилл к ней:
   -- Екатерина Матвеевна, а вы глубоко верующий человек?
Та вздрогнула даже:
   -- А что, бывают и мелко верующие?! Вот уж не знала... Может познакомишь с такими!
   -- Простите мне мою глупость; я сам не понял, что сморозил... Простите!
   Помолчали.
   -- А ты зачем спросил? Сам-то веришь, нет?
   -- Не знаю...
   Часы-будильник на столе показывал пять вечера. Кирилл зачарованно глядел на огонь в печи, разведенный хозяйкой пять минут назад. Обломок старой, полусгнившей доски, брошенный ею в жадно раскрытый зев русской печи, вначале испустил тоненький, похожий на расхристанные ветром-шалуном девчачьи косы, сизый дымок. Но вот низ деревяшки обрамила яркосиняя колеблющаяся полоска вдруг перешедшая в оранжевые, резво пляшущие язычки... Минута-другая, и всю её охватило огнём -- занялась вся!.. Да, она сгорит, но сгорит, чтобы отдать тепло, которое хранила в себе...
   -- А знаешь! -- баба Катя аж со своего табурета привстала. -- А знаешь, о чём в жнива жаворонок поёт?
Её гость только головою покачал...
   -- Не знаешь. А вот послушай: -- Матвеевна привстала, её мощинистое личико осияла улыбка, она блаженно зажмурилась и тихохонько, точно боясь спугнуть ту птицу малую, пропела: "Мужики в поле ржицу косю-ю-ют, а бабы им яичницу жарю-ю-ют!" Как, похоже?
   -- Вроде да...
   -- Вроде -- квашня бродит, -- скаламбурила старая.
   Чтобы загладить неловкость, Кирилл сказал:
   -- Вот уж не подумал бы, что вы птичий язык знаете...
   -- А то! -- подбоченилась старая. -- Это у вас там, в городе, окромя телячьего ... Ладно, не серчай, пошутила я. А жавороночек и вправду песенку свою выговаривает так; прислушайся когда-нибудь!.. Эх, я и сама в молодости ох, как любила попеть! Моторная была, заводная; любое дело -- с песней! Под коровку сяду и то с грустиночкой какую... В хор Пятницкого звали, ага... Не пошла -- испужалась, подумала: куды деревенской девке с репаными пятками в Москву! Можа и зря испужалась, кто знает... Было, было... А в районе выступала, да; и грамотки за то давали, и платками одаривали... О, у нас все бабёнки певуньями были, а одна такая голосистая, уж такая, а всё невпопад. Зачинала всегда я: "Куда бежишь, тропинка милая, куда идёшь, куда зовёшь?" А потом и девчатки; нежненько так: "Кого ждала, кого любила я уж не догонишь, не вернёшь...". А Танюша ка-а-ак затянет: "...вернё-ё-ё-ёшь..". А Зина Мирошникова, бригадирша наша, бедняжечка, заплачет в голос: мужика её на фронте убило... Ох, и из нас слёзы брызнут от жалости... Сердечная песня... И я ждала свово. Бывало вечерком на завалинке сяду, да и гляжу: не идёт ли? Допоздна сижу... Не идёт. Ну, все -- в избу, а я: "Ступайте, ступайте, а я посижу ещё.." Мне: "Ну куды он денется; придёт, раз отписал! На днях будет..." Он и пришёл в обед дня в среду.
А моя бабка в тот час по делам на лужке была; она-то и узрела солдатика с вещмешком, первой увидела... Поди и в девках не бегала так прытко: на гору вприпрыжку! На радостях забыла, что на загорбке у неё полная плетушка крапивы... "Катька! Катька! -- кричала она, -- Ванюшка идёт... По лугу... Беги, стревай!" А я как услыхала, так ноженьки мои и отнялись от волнительности... Встретила, а как же. И наплакались вволюшку и нарадовались вдоволь... Всяко было, многое помнится, хотя и забыто немало... Да-да, и за родину воевали, и за Сталина воевали... Э, милок видел бы ты, как люд голосил, когда помер он, как бабы на себе волосья рвали... Как же, и Никиту Сергеича видела... Толстенький, в белом кустюме, при  шляпе; проездом в свою Калиновку к нам на ток завернул... Не знаю: правда, нет ли, только мужикам вздумалось самогонки большому гостю поднести, а он им: "Это ж, товарищи, изжито!" А они ему: "Нет, товарищ Хрущёв, никак не из жита, из чистого сахара это!" Ну, что, посмелся первый да и укатил... Некдот да и только.
   Во дворе вновь закегекали гуси. Их хозяйка в отчаяньи хлопнула себя по бёдрам:
   -- Опять прилупили! Ну, что ты с ними делать будешь! Кирюша, помоги мне в сарайке их притворить... Не дадут же вам терьвью сделать; да и пора им уже.
   Гусак и две гусыни-мамы с шипеньем вошли в сарайку-развалюшку, за ними жёлтым ручейком втекли полтора десятка вихлясто-шатких гусенят. Матвеевна привалила дверь берёзовым чурбаком, погрозила кургузым пальцем: "Сидите и не кегекайте! А то я вас..." Газетчик заметил:
   -- Простыть не боитесь, Матвеевна?.. В одной кофтёнке... пальтишко бы накинули...
   -- Не боюсь; я закалённая! -- и зашлась в смехе.
   -- Что так развеселило вас?
   -- Уж и не знаю: рассказать тебе или нет? -- сквозь смех молвила "интересная старушка"
   -- Расскажите, непременно расскажите! -- воскликнул её гость, -- Я готов слушать вас хоть до утра; правда!
   -- Я нонче, как та Шахрезада: сказками тебя потчую...Ты хучь бы засумлевался, што-ля: можа я вру табе всё, а ты ухи развесил... Ладно, слухай! Закаляться я вот как зачала... до войны то было... Ага, пошла я на речку бельё прополоскать; а мороз -- дерева лопаются. Ну, ляпаю бельишком об лёд, а дедовы кальсоны фьюить! и -- под лёд... Я их -- хвать! да поскользнулась, и за ними следом... Вынырнула уже из другой проруби; той зимою их уйму надолбили... С кальсонами вынырнула -- как деду без них! Ага, слышу: орут: "Катька утопла!.. Катька утопла!.. Рятуйте девку!.." Как дома очутилась -- не помню; благо -- изба недалече... Поди, ведро чаю с шиповником выдула тогда; аж самой не верилось...Ну да, тёрли-растирали меня, хрену давали нюхать, а как жа! Ага, два-три раза чихнула, и простуда с меня вон! Уже наутро пошла с бабами в поле кайлом бурты свекольные отбивать...
   Матвеевна поправила уголок скатёртки, смахнула в ладонь крошки со стола, молвила:
   -- Ох, наплела я тебе, нагородила... Э-э, Кирилл Ульянович, пузичко ваше не заболит; уже какую чашку потребляете?
Тот густо покраснел, засуетился, встал...
   -- Да, да, да -- пора и честь знать! Засиделся, забылся... простите великодушно!..
   -- Ох, что ж я, дура старая, молвила! -- запричитала баба Катя. -- Девять с половиною десятков, а ума так и не нажила... Ох-ох-ох!
   -- Девять с половиной?! -- воскликнул интервьюер, -- а мне в редации сказали, что вам скоро ровно сто... Меня обманули? Странно... Первое апреля уже давно
минуло... Очень странный розыгрыш!..
   -- Кто ж у вас там так меня торопит, а? -- шутливо-скорбно вздохнула старая. -- Видать не только одна наша контора в бытность колхозную приписки стряпала... А можа и вправду? Можа пора уж и того... туды... А чаво нёбушко коптить! Эге, надобно б в метрики глянуть; давненько не глядела...
   Кирилл обнял её за плечи:
   -- Живите, Екатерина Матвеевна, живите! Вы же как... -- Он не смог подобрать нужных слов, умолк... Оба замолчали. На улке пропел петух...
   -- Ай, молодец! -- улыбнулась баба Катя. -- Хохлатушек на насест собирает... Веришь ли, Кирюша, без кочетка двор, что погост, а с ним... заголосит спозаранок, а я веселюсь, Господа благодарю -- знать позволил мне всевышний ишо один денёк на этом свете пожить!
   Стали прощаться. Матвеевна -- журналюге:
   -- Что ж ты, детка, ни одной буковки в свою китрадку не написал? Заболтала я тебя, да? -- Взяла его руку в свои тёплые ладошки... -- Ладно, ладно, авось чего и вспомнишь; у молодых память цепкая... Я, вот, старая, а помню много: и хорошего и худого... Что-то и выкинуть бы, как сор ненужный, однако ж... А ты, коли запамятовал что -- наведайся, а я порасскажу... да-да-- напомню и ещё припомню... -- Она приподнялась на цыпочках и, поглядев в глаза молодого человека, сказала: -- Нет, не  должен запамятовать; уж больно внимательно слушал меня, старую сороку... Ну, ступай, ступай с Богом! Твой козлик, поди, заждался тебя...
   И гость ушёл.
   Ехал литсотрудник газеты "Новь черноземья" и размышлял: "Середина апреля, а такая стынь во дворе! Запоздала нынче весна, сильно припозднилась... Ну да ничего: ещё придёт тёплышко -- не может не придти!.. А баба Катя... Ох, хорошо ли он сделал, что утаил от неё диктофон? Да нет, всё правильно: разве она с ним разоткровенничалась бы так... Вряд ли.  Но он ещё навестит её , непременно навестит! И признается... Пусть она отругает его, пусть!!