По следу Пугачева - 2. Глава 6

       Для Дмитрия Дорофеева, 2005 год выдался очень тяжелым. После продолжительной болезни ушёл из жизни генерал – полковник в отставке и заслуженный военный лётчик, второй муж Клавдии Петровны, Алексей Васильевич Иванов. Прощание с генералом было в Траурном зале, при большом стечении народа. По окончании, гроб с телом забрали для кремации, после которой семье выдали урну с прахом. Благодаря заслугам отца, Ивана Дорофеева, который ещё при жизни оформил договор бессрочной аренды просторной ячейки в колумбарии Новодевичьего кладбища, для себя, с фиксированной стоимостью захоронения, семья Дорофеевых без лишних хлопот поместила урну с прахом генерала Иванова в ячейку Ивана Павловича. Два друга, спустя три десятилетия, вновь оказались рядом. Однако, беда не приходит одна, и скоро в той же ячейке колумбария оказалась урна с прахом Клавдии Петровны. Жена, духовно воссоединилась со своими мужьями. Нишу снова замуровали, и прикрепили к её стенке мемориальную плиту, уже, с тремя портретами в овальных рамках, фамилиями, именами и отчествами усопших.

       Днём, 19 октября, позвонил генерал Сафронов и пригласил Дмитрия Ивановича на срочную встречу, по известному адресу в Южном порту. Профессор догадывался о чём пойдёт их разговор. Он уже знал, что вчера, на 82-м году жизни, скончался «архитектор перестройки» Александр Яковлев. Диктор, в новостях, зачитал телеграмму Президента РФ Владимира Путина, адресованную вдове, Нине Ивановне Яковлевой, со словами скорби: «Искренне разделяю постигшее Вас горе. Ушёл из жизни авторитетный учёный и крупный государственный деятель. Александр Николаевич Яковлев многое сделал для демократического обновления нашей страны, развития гражданского общества, становления правового государства, в котором высшей ценностью является свобода и достоинство личности. Его принципиальность и последовательность на посту председателя Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий помогли вернуть доброе имя тысячам людей».

       – Извини, Дмитрий, начну без предисловий! – заявил Сафронов. – Надеюсь в курсе, что 21-го состояться похороны академика Яковлева?

       – Наслышан, по телевизору сообщили, – ответил Дорофеев. – Вдобавок, Лифшиц просил речь произнести, у гроба, как бывшего помощника академика Сахарова.

        – Слава Богу, не придётся тебя уговаривать посетить мероприятие, – облегченно выдохнул Сафронов. – Знаю, что не отошёл ещё после похорон Клавдии Петровны, но есть слово «Надо»!

        – Лифшиц неслучайно мне позвонил, вероятно, что – то надумал американец…

       – Вот, и узнай, только без лишних вопросов, – предупредил генерал. – До меня дошли слухи, что Лифшиц подбирает кандидата на роль лидера неформальной оппозиции. Говорят, что он активно перетасовывает «колоду», распущенного этим летом, «Комитета 008». Там же, главой был гроссмейстер Каспарьянц. Играл бы себе в шахматы, так нет же, в политику ударился. И депутат Русаков с ним, в паре… 

       – Наслышан о них, – проговорил Дорофеев. – Молодые ребята, но с очень большими политическими амбициями, особенно, Русаков!

        – Вот, и я об этом! – подчеркнул Сафронов. – Открыто «катят бочку» на президента, не боясь угодить в тюрьму. Говорят, демократия! Какая же демократия, если за них голосует меньшинство! Большинство народа поддерживает Путина!

       – Оно так, но за оппозицию академическая наука, а это элита общества! – возразил Дорофеев. – Хотя, в истории были периоды, когда элита общества полностью сменялась. Революция 1917 года или августовские события 1991-го.

       – Тогда была смена эпох, – согласно закивал Сафронов. – Честно говоря, не хотелось бы новой революции в России. Нужно Лифшица на Каспарьянца зациклить.

       – Смена эпох может происходить не только революционным, но и эволюционным путём, – успокоил генерала Дмитрий Иванович. – Однако, эволюция, процесс длительный и требующий огромного терпения. Взять, хотя бы правление Екатерины II, которая одних недругов из элиты «сослала в деревню», а других, переманила на свою сторону. Однако, на ключевые посты назначала только самых преданных фаворитов, братьев Орловых и Григория Потёмкина.

        «Самыми «живучими» среди царедворцев, слыли братья Разумовские», – подумал Дмитрий Иванович: «Алексей Разумовский из певчих в хоре превратился в фаворита императрицы Елизаветы Петровны, которого она возвела в графское достоинство. Его брата Кирилла, свинопаса, императрица сделала гетманом украинских казаков, где он сколотил себе огромное состояние, расходуя его с большим великолепием. Екатерина II упразднила должность гетмана, вручив Кириллу Разумовскому жезл фельдмаршала с большим жалованием. В декабре 1773 года, как раз в разгар Пугачевского бунта, появился и стал распространяться слух, будто под именем «принцессы Волдомир» скрывается дочь Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского, великая княжна Елизавета. Графа Алексея Григорьевича Разумовского давно не было в живых, а потому никаких гонений семья его брата, Кирилла, не испытала, хотя, последний и унаследовал его громадное состояние» 

       – Профессор, ты чего задумался? – спросил Сафронов, тормоша Дорофеева за плечо. – Очнись, пора, за дело браться!

       – Да, да, пора! Я бы тоже Каспарьянца предложил, без вариантов…

       Вечером вернулась домой дочь Александра, которая целую неделю пропадала со студентами своей группы в Ярославле, на практике в областном архиве. Не успела дочь переступить порог родительского дома, как объявила отцу о важной находке, которая обязательно заинтересует профессора истории. Как не допытывался Дмитрий Иванович, дочь решительно заявила, что покажет документ только после сытного ужина. Сказав это, Александра взяла полотенце и пошла принимать ванну. Дмитрию Ивановичу ничего не оставалось, как уйти в свой кабинет и смиренно ждать, пока дочь насытит свой желудок и придёт для серьёзного разговора.

        – Папа, давай договоримся, что ты не станешь возражать против моего участия в изучении Пугачевского бунта! – заявила Александра. – Считай, что документ мой вклад в нашу общую копилку. 

        – Дочь, ты сначала документ покажи, а то может он выеденного яйца не стоит, – смеясь, ответил Дмитрий Иванович.

        – На, гляди! – с этими словами Александра протянула отцу, сложенный в двое, лист бумаги. – Это ксерокопия, кстати, отличного качества. В архиве новый ксерокс поставили, так чётко копирует, от оригинала не отличишь.

      – Ну, что же, посмотрим, что моя дочь нарыла в пыли архивной! – с этими словами Дмитрий Иванович развернул лист, и вслух зачитал текст, следующего содержания:

        «1774 г. Июля 30. – Донесение Ярославской провинциальной канцелярии Московскому губернатору о поимке яицкого казака Максима Мизинова и отправке его в Правительствующий Сенат.
        По допросу сысканного в здешнюю канцелярию Яицкого городка казака Максима Мизинова, в котором он показывал, что он прежде сево был с прошчими того городка казаками в партии злодея Пугачева и по разбити его от корпуса генерала князя Голицина под Татищевою крепостью из шайки Пугачева отделясь один пришел к Российским солдатам, коими и приведен к генералу Мансурову, а в команде его уже приехал и в Яицкий городок, откуда де он в июне месяце по дозволению оного генерала, а с данным из комендантской канцелярии за рукою полковника Симанова пошпортом для торгу отбыл на Макарьевскую ярманку, а с оной с имеющимся у него товаром на лотке с разными купцами приехал в Ярославль и ничего о злодее Пугачеве коево партия, где находится он не знает.
       Приказали:
       Как оной казак Максим Мизинов показует, што он в партии злодея Пугачева был и потом будто б уже из Яицкого городка отлучился на Макарьевскую ярмонку данным ему из комендантской канцелярии пашпортом, но оной признаваится сумнительным, потому
1) Что на нем как обыкновенно быть надлежит номера нет.
2) Печать приложена партикулярная (Партикулярная – неформальная).
3) Подлинно ли рукою полковника Ивана Симонова подписан неизвестно, к тому же
4) И отпущен он (как в пашпорте написано) только на Макарьевскую ярманку с возвратом с оной в Яицкий городок, а он уже и в городе Ярославле оказался, почему и сомнительно, что он не из рассыпанной ли по разбитии злодея Пугачева под Казанью партии чего для на рассмотрение и отправить его в Москву в Правительствующий Сенат в 5 депортамент при доношении приложа при оном во орегинале и подлинный ево допрос и пашпорт, оставя здесь с них копии;
       закрепив конвоем вытребовав для того из комендантской канцелярии обер – офицера с двумя человеками солдат, дав им об отвозе ево и инструкцию и на подводу подорожную, а о выдаче прогонов расходенный указ;
       имеющийся же оного казака товар велеть порутчику Самойлову забрать в канцелярию и за печатью его казачьего и казенного хранить впредь до указу, а во скольких вещах будет оное записать и казаку велеть подписаться, а лотошника (Лотошник – здесь лодочник) (у которого оной казак на лотке сюда приехал) сыскать, допросить и доложить.
        Но о сем за известие и господину Московскому губернатору отрепортовать» (ГАЯО, ф. 72, оп. 2, д. 1893, лл. 32. 33. Копия).

       Дочитав текст, Дмитрий Иванович закрыл глаза и откинул голову назад, на высокую спинку кресла. На его лице дочь не увидела никаких явных эмоций, что, естественно, не могло обрадовать девушку. Она подошла сзади к отцу и обняла его за плечи.

        – Папуля, как тебе моя находка? – спросила дочь тихим голосом. – Твоё молчание хуже «двойки» на экзамене.

       – Позови маму, – прошептал Дмитрий Иванович.

      – Мама, мама! – крикнула Александра. – Зайди в кабинет!

       – Что у вас стряслось? – спросила Марина Васильевна, заглядывая в дверь. – Дима, что с сердцем плохо? Не молчи!

        – С сердцем всё хорошо! – успокоил жену Дмитрий. – Дочь ребус подкинула, твоя помощь нужна.

         – Слава Богу, а то я испугалась, увидев тебя с закрытыми глазами. – обрадовалась Марина. – Говори, какая помощь нужна?

        – Фамилия Мизиновы, тебе о чём – то говорит?

       – В Уральске, на проспекте Ленина, бывшей Большой Михайловской улице, стоял большой дом с колоннами, говорили, дворян Мизиновых! – ответила Марина. – Да, ещё рассказывали, что генерал Мизинов спас Уральск от нашествия Чапаева, в 1918 году.

       – Казака Мизинова отправили в департамент Сената, ведавшего уголовным сыском! – проговорил Дмитрий Иванович. – Да, стоит всерьёз твоей находкой заняться, дочь. Отыщи в списках яицких казаков этого Максима Мизинова, а лучше, всю его семью. Ну, а после определимся, как дальше действовать.

       – Слушаюсь и повинуюсь, товарищ профессор! – обрадовалась Александра. – Завтра же приступлю к поискам. Папа, а в каком архиве находятся списки яицких казаков? Куда ехать?

      – Никуда ехать не нужно, – успокоил дочь Дмитрий. – Списки давно в моём кабинете, вот в этих папках.

       Дмитрий достал с верхней полки несколько толстых папок и положил на рабочий стол. Дочь принесла влажную салфетку и принялась вытирать пыль с поверхности папок. Архив, собранный Дмитрием Ивановичем за долгие годы исследования Пугачевского бунта, был внушительным. Профессору пришлось заглянуть чуть ли не в каждую папку, прежде чем были обнаружены списки яицких казаков. Их было несколько, различных годов, но самым объёмным был Список имянной яицких казаков 1773 года, где имелись фамилии, имена и отчества казаков, с указанием возраста, места службы и должности. Именно этот Список Дмитрий Иванович порекомендовал дочери для первоочередного исследования, а сам занялся набросками траурной прощальной речи.

        Пятница, 21 октября, запомнилась профессору Дорофееву начавшимся потеплением. Температура из отрицательных значений накануне, перешагнула нулевой рубеж с утра. На подходе к зданию Российской академии наук, уже собирались люди с красными цветами в руках. Попрощаться с Александром Яковлевым пришли только его сторонники. Многие открыто говорили, что он подарил им демократию. Лишь распахнулись входные двери, как люди быстро заполнили холл Академии наук, ступеньки и балконы. Гроб с телом был установлен в центре холла, от толпы его отделяли свежие цветы и красные подушечки с военными орденами и государственными наградами. Однако, государственного размаха похорон, явно не наблюдалось. В сторонке от академиков, писателей, режиссеров и всей прочей публики, стояли с букетами гвоздик помощник президента, два министра, а также полномочный представитель президента в Приволжском федеральном округе Сергей Кириенко. От имени администрации президента выступил начальник управления по работе с обращениями граждан Михаил Миронов. Тут, академики, как по команде стали перешептываться: «Стыдно! Могли бы главе администрации поручить». А, вскоре, пошёл шепот, что деньги на похороны Александра Яковлева академики собирали всем миром. Администрация президента, мол, выделила «копейки», за которые политика такого ранга не удаётся похоронить на Новодевичьем кладбище, а лишь на Троекуровском…

       «Конечно, Новодевичье в самом центре столицы, там места, в буквальном смысле, «золотые», а Троекуровское, на западе Москвы, явно, дешевле», – подумал Дмитрий.

       После того, как Дорофеев произнёс речь у гроба, к нему подошёл Лифшиц. Появился американец, как всегда внезапно. Дмитрий даже не заметил, как тот оказался за спиной.

        – Дмитрий, обратите внимание на молодого господина в очках, справа, – прошептал Лифшиц. – Депутат Госдумы Василий Русаков. Кстати, кандидат исторических наук.

        – Я его знаю, – прошептал Дмитрий Иванович. – Он, вроде, с Алтая?

        – Да, от них и прошёл в думу по одномандатному округу, – подтвердил Лифшиц. – Вы могли бы с ним подружиться поближе. Думаю, двум историкам будет о чём поговорить…

        – Как скажите, Михаил Соломонович, – отозвался Дмитрий. – Всегда готов вам удружить…

         – Тогда, в дорогу! – сказал Лифшиц. – Поедете вместе с Русаковым в Барнаул. Заодно посмотрите на месте, как народ относится к своему депутату…

       В выходные, Дмитрий Иванович и Александра вместе изучали Списки яицких казаков, пытаясь отыскать в них как можно больше информации по Мизиновым. В списках 1773 года, был обнаружен казак Андрей Андреевич Мизинов, 47 лет от роду. Вместе с ним были записаны его многочисленные сыновья, среди которых отыскался Максим Мизинов, 15 лет. В «Списке имянном войска Яицкого служащим старшинам и казакам, состоящим в Яицком городке», от 29 апреля 1774 года, Максим Мизинов не числился, за то там были его старшие братья: Андрей и Михайла, в сотне Максима Севрюгина, 8 десяток. Хотя, этот Список был составлен в Яицком городке по приказу генерал – майора Павла Мансурова и за его подписью. А вот, в Списке 1776 года, Максим Мизинов был записан, как рядовой казак. Последний, составлялся после усмирения бунта и переименования Яицкого войска в Уральское, Яицкого городка в город Уральск, а казаков яицких в уральских.

       – Таким образом, Александра, этот казак никакого наказания, вероятно, не понёс, – констатировал Дмитрий Иванович. – Остаётся только гадать, почему генерал Мансуров не включил Максима Мизинова в список 1774 года. Может быть по молодости его лет?

        – Тогда, как он оказался в войске Пугачева? – спросила дочь. – Или бунтовщики не обращали особого внимания на возраст?

        – Может и не обращали, а может и по другим причинам.

        – Но, почему он оказался в Ярославле? – задалась вопросом дочь. – Насколько я знаю, Макарьевская ярмарка находилась около Макарьевского монастыря, это в 90 верстах от Нижнего Новгорода, вниз по течению Волги. Получается, что в сторону Казани…

      – Вероятно, на это же обратили внимание и чиновники Ярославской канцелярии, – закивал головой в знак согласия, отец.

        – И всё же, как Максим Мизинов мог туда попасть, если Яицкий городок находился в противоположной стороне? – вновь задала вопрос Александра. – Опять же, зачем – то был объявлен в розыск лодочник, который доставил его в Ярославль?

         – Хороший вопрос, дочь! – с похвалой в голосе, отозвался отец. – Я заглянул в книгу Николая Фёдоровича Дубровина «Пугачев и его сообщники», во 2-ой том, где на странице 181 обнаружил любопытную информацию. Вот, послушай дочь!

        После этих слов, профессор Дорофеев зачитал вслух отрывок из книги, лежавшей у него под рукой:
      «От Арзамаса до Москвы», показывал яицкий казак Андрей Мизинов*), «хотя и есть таковые слухи, но не столь гласны. Дворцовые крестьяне говорят, что их разоряют соседние помещики; помещичьи же оброчные крестьяне не столько об этом говорят, как те, кои ходят на работу (барщину), ибо жалуются, что пять дней в неделю работают на помещиков».
      *) От 9 декабря 1773 года. Государственный Архив, VI, д. № 504 (Дубровин Н. Пугачев и его сообщники. Т. 2. СПб, 1884. С. 181).

       – И, где же здесь ответ на мой вопрос?

      – Ты не поверишь, но в примечании! – после чего, Дмитрий Иванович поднял вверх указательный палец. – Здесь Андрей Мизинов, вероятно, отец Максима Мизинова. Если он в разгар Пугачевского бунта ездил из Яицкого городка в Москву и давал там показания, то можно с уверенностью сказать, что он был на стороне императрицы Екатерины II. Вот, и Максим Мизинов неспроста оказался в Ярославле. У меня возникло подозрение, что отец и сын Мизиновы, были как – то связаны с Тайной экспедицией и действовали по личным указаниям её главы, обер – секретаря Степана Ивановича Шешковского.

       – Разве Степан Шешковский пребывал в Ярославле?

      – Не только в Ярославле, повсюду! – заметил Дмитрий Иванович. – Он, как огромный спрут своими щупальцами опутал всю Россию. Если не сам лично, так его доверенные агенты находились постоянно, не только рядом с Пугачевским бунтом, но и в самой гуще событий. Вот, и Максим Мизинов мог находится в войске Пугачева, с целью разведки или наблюдения за бунтовщиками, а после разгрома их под Татищевой, оказался у генерала Мансурова, с которым и возвратился в Яицкий городок.

        – И всё же, как яицкого казака Максима Мизинова занесло в Ярославль? – мучилась вопросом Александра. – Как могли его родители, да в такое неспокойное время, послать молодого парня, одного, на Макарьевскую ярмарку?

        – Я думаю, что дело не в его родителях, а в делах, которые поручались этому юному яицкому казаку! – заявил Дмитрий Иванович. – Был такой купец Долгополов. Думаю, что с ним путешествовал наш Максим Мизинов. Вот, послушай, что писал историк Дубровин:
       «Отправившись в Петербург и остановившись в Чебоксарах, Долгополов сочинил письмо к князю Г. Г. Орлову от имени Афанасия Перфильева с 324 человеками яицких казаков, – писал Дубровин. – В начале августа Долгополов под именем казака Евстафия Трифонова приехал в Петербург и рано утром, 8-го числа, явился к князю Гр. Гр. Орлову» (Дубровин Н. Пугачев и его сообщники. Т. 3. СПб., 1884. С. 157 – 158).

       – Я не вижу связь между купцом Долгополовым и Максимом Мизиновым! – честно призналась Александра. – Папа, расскажи подробности этой истории.

      – К сожалению, дочь, сейчас не могу, – ответил Дмитрий Иванович. – Не потому, что не хочу, просто нет времени. Мне нужно собираться в длительную командировку, в Сибирь. По возвращении домой, обязательно продолжим этот разговор. Ну, а, чтобы тебе быть в курсе, почитай пока «Записки сенатора Павла Степановича Рунича о Пугачевском бунте».

       После этих слов, Дмитрий Иванович вручил дочери зелёную папку, на которой очень крупными буквами было написано всего одно слово: «Записки». В этой папке Дорофеев хранил, собственноручно изготовленную копию Записок Рунича, аккуратно переписанную из журнала «Русская старина» за 1870 год, во время посещений публичной библиотеки в Москве.

        – Читай от начала до конца, – наставлял дочь Дмитрий Иванович. – Там про сам бунт и про купца Долгополова интересные подробности. Вернусь из командировки, обязательно займёмся вместе этим делом. Обещаю!

       – Слушаюсь и повинуюсь! – вытянулась «в струну» Александра, прижав папку к груди. – Буду с нетерпением ждать твоего возвращения домой, папа…

       Из Москвы до Барнаула добирались рейсовым самолётом, места оказались в разных частях салона, поэтому Дмитрию Ивановичу не удалось перекинуться с Русаковым, даже парой фраз. В аэропорту Барнаула, депутата Госдумы и главу общественного движения «Вперёд Россия», Василия Анатольевича Русакова, встретили на ступенях трапа и увезли в губернаторской машине, а его помощников и профессора Дорофеева, на такси доставили в краевую гостиницу. В номере, Дмитрий Иванович разговорился с одним из помощников депутата, который поведал, что Русаков любит верховую езду, но зимой, вряд ли рискнёт кататься верхом на лошадях. А вот, с кистью и палитрой в руках, его может потянуть на зимние этюды, даже, в лютый мороз.
      «Было бы неплохо, если в эту поездку Василий Анатольевич ограничился бы только чтением исторической литературы и мемуаров», – прошептал помощник, наливая себе в стакан армянский коньяк: «Давай профессор выпьем, а то, когда ещё придётся посидеть, вот так, без дела. Завтра начнём работать с избирателями, а там контингент, я тебе скажу. Сибиряки, одним словом! Не обижайся, что я так запросто на «ты» перешёл, мы теперь в одной лодке, как одна большая семья».

        Дмитрий Иванович мало говорил, внимательно слушая пьяного помощника депутата. Для него поездки в составе делегаций или рабочих комиссий не были в диковинку. Здесь же было совсем другое. Ежедневные встречи с избирателями, приём наказов и других их пожеланий. По настроению толпы было видно, что Русаков пользуется поддержкой своих земляков, которые ожидают от депутата чего – то большего и существенного. Помощник же сетовал на то, что лафа для его патрона может закончиться уже скоро.

       «Ты не думай, Дмитрий Иванович, что у Русакова «семь пядей во лбу», – говорил захмелевший помощник: «Не выберут в депутаты и всё, амба! Кому он будет нужен, а тем более, интересен? Никому! Депутат, да ещё, русский, вон за него и цепляется оппозиция. Поэтому, обещай с три короба, нахваливай патрона, а там, как карта ляжет! Сегодня меня избиратели допытывали про его семью, про жену, про детей, а что сказать, Русаков велел держать «язык за зубами». Отшутился, мол, парень молодой, не женатый, холостой».

        Дмитрий Иванович вспомнил реакцию оппозиционных политиков на прощании с Александром Яковлевым в адрес Русакова: Егор Гайдар с дочерью Марией его вежливо поприветствовали, советник президента Андрей Илларионов лишь слегка кивнул, Барри Каспарьянц просто улыбнулся, Алексей Митрофанов, даже не посмотрел в его сторону. Из всех присутствующих, только Егор Строев, губернатор Орловской области задержался на несколько минут и поговорил с Русаковым. Казалось бы, старый коммунист и демократ, что между ними может быть общего? Дмитрий вспомнил Ходорковского, который тоже одновременно финансировал предвыборные компании партии коммунистов и партии «Яблоко». Казалось бы, где логика? А логики никакой не было, а был холодный расчет. Явные политические враги и антагонисты были солидарны в стремлении отрешить от власти президента В. В. Путина, и для этого, как говорится, готовы были побрататься.

       По возращении из Барнаула, Дмитрий Иванович встретился с генералом Сафроновым и рассказал о своих наблюдениях. Помощники депутата, узнав, что профессор Дорофеев из научного центра «ЮКОСа», особо не скрывали своих взглядов на политическую жизнь в стране. Для них, столичный профессор, работавший на богатого американского акционера компании «ЮКОС», показался той палочкой – выручалочкой, которая поможет им без труда найти другую работу, если Русаков не пройдёт в Госдуму нового созыва. Вот, и старались помощники понравится Дорофееву своей осведомлённостью, выбалтывая все секреты из деятельности своего патрона.

       – Без депутатского мандата Русаков перестанет интересовать Лифшица! – уверенно заявил Дмитрий. – Помощники Русакова надеются, что Немцов станет единым лидером оппозиции. Не исключают и бывшего премьера Касьянова, который тоже входит в тройку лидеров неформальной оппозиции.

       – А, как же Барри Каспарьянц? – спросил Сафронов. – Неужели остаётся в тени?

        – Шахматист, только недавно заявил о начале политической деятельности, поэтому помощники Русакова о нём ничего не говорили, – ответил Дорофеев.

       – Каспарьянц уже успел основать и возглавить Общероссийский гражданский фронт! – заметил Сафронов. – Он, как чемпион мира по шахматам, мог бы стать главой оппозиции. «Контора» к нему давно присматривается…

       – Вряд ли бакинский еврей заинтересует Лифшица, – ответил Дмитрий. – Его даже в «десятку» популярных оппозиционеров ни разу не включали. Социологи постоянно им рейтинги обновляют…

       – Надо сделать так, чтобы Лифшиц проявил к нему деловой интерес! – серьёзно сказал Сафронов. – Пусть не сразу, но надо нацелить американца на шахматиста. Это приказ!

       – Легко сказать, нацелить! – удивился Дмитрий. – Лифшиц, даже на Немцова не смотрит, ему чистокровного русского подавай, типа, Русакова! Он его кандидатом в президенты страны от Республиканской партии видит…

       – А личико не треснет у американца? – пошутил Сафронов. – Каспарьянц или никто другой! Жаль, времена сейчас не те, что были раньше. Помнится, у Шешковского имелось особенное кресло, для придворных вельмож и светских дам…

       – Эх, и хватанул ты, Юрий Михайлович! – усмехнулся Дорофеев. – Ладно, попробую «вправить мозги» Лифшицу, а ты подумай, как Русакова мандата лишить…

       Дмитрий Иванович, как историк посвятивший себя изучению российского общества XVIII века, хорошо знал подноготную тайного сыска того времени. Тайная экспедиция, при императрицы Екатерине II, активно противодействовала мятежникам и смутьянам разных мастей, а также масонам в придворной верхушке. Начальник Тайной экспедиции, Степан Шешковский, имел привычку приглашать в гости болтунов, позволявших себе «молоть языком» о Государыне Императрице. Посадят гостя в кресло, пристегнут руки и ноги, да и опустят всю конструкцию под пол, только голова наружи. А внизу палач оголяет бедолаге задницу и стегает от души розгами. Что интересно, палач никогда не видел лица жертв, а жертвы своего палача. Как правило, после такой экзекуции «болтун» навсегда становился «молчуном». Пребывая в чинах невысоких, но обладая большими правами, Шешковский умел подобрать «ключик» к любому человеку. От него невозможно было утаить никакой тайны. «Мастер допросных дел» не всегда действовал кнутом, чаще, пряником. Поэтому, именно ему императрица Екатерина II поручила следствие по делу Пугачева. Большинство документов по этому делу, которые хранились в архивах, написаны рукой Шешковского или под его личную диктовку. Писались они в Московском отделении Тайной экспедиции Правительствующего Сената, туда же был отправлен и яицкий казак Максим Мизинов, из Ярославля. Дмитрий Иванович решил не браться рьяно за выполнение приказа генерала Сафронова, а дал голове небольшой «отдых», чтобы собраться с мыслями.