Ставка

Романов Виктор Павлович, 27 лет, вы сознаётесь в содеянном? — глухо пронеслось по залу суда, заполненному зеваками, присяжными и людьми, чьи лица Виктору ничего не значили.
 — Да, Ваша честь, — едва слышно прозвучало в ответ, однако этого хватило, чтобы в зале поднялся гул. Стук молотка судьи быстро вернул беснующуюся толпу в тонус.
 Судья продолжил:
 — Решение суда: отправить Романова Виктора Павловича, 1834 года рождения, на пожизненную ссылку и каторгу за следующий перечень правонарушений… — Внезапно зал суда озарил белый свет.
ГЛАВА ПЕРВАЯ: АЗАРТ
Декабрь. 1861 г. Снег за окном крупнейшего в стране игорного дома заметал улицы города слой за слоем. Главный гостевой зал был усыпан бархатными столами, заливался тёплым светом ламп; кругом звучал стук бокалов и голоса людей, которые своей массой смешивались в белый шум. За игрой в блэкджек сидел сын влиятельного железнодорожного магната — Романов Виктор Павлович. Мужчина, вовсе не видавший бедной жизни, тяжёлого труда и горя. Родители снабдили всем, чем необходимо, кроме воспитания. Высокий блондин в изящном одеянии, среднего телосложения. Виктор сидел за столом в максимально раскрепощённой позе: он был уверен в своей победе. На руках — двадцать одно, а ставка очень крупная. Под руку его держала молодая дама, возрастом около девятнадцати лет. Красивая простолюдинка и сиротка Виктория, которую Виктор нашёл во время одной из многочисленных прогулок по нищим районам столицы. Низкая, фигуристая и рыжая дама, совсем недавно страдавшая от голода и холода. Тем не менее нельзя сказать, что Виктор питал к ней высокую любовь и прочие чувства: скорее использовал её как игрушку с целью потешить своё эго.
— Вить, не бери больше, — тихонько прошептала она на ухо Виктора.
 Тот в ответ лишь слегка толкнул её от себя, словно фишку при поднятии ставки, и добавил:
 — Знаю, не суйся. — Игра для него явно стоила свеч.
Напротив Виктора сидел заместитель губернатора — Петронов Алексей Владимирович. Одет по статусу, однако настолько полный, что пуговицы на его пиджаке кое-как сдерживали живот. Складывалось ощущение, что Алексей сошёл со старой карикатуры про «честных чинов».
— Виктор, ваше время подходит к концу. Берёте или пасуете? — произнёс Алексей, крайне подозрительно ухмыляясь. Напряжение росло: взгляд крупье, уходящее время и эта ухмылка… Провокация? Обман? Или же прокол?
— Время вышло. Ваше решение? — резко заявил крупье по имени Зрячев Роман Александрович — средних лет мужчина в красивом длинном красном плаще и высоком цилиндре.Виктор мгновенно покинул логово своих мыслей и заявил:
 — Оставляю.
 — Вскрываемся, — отвечает крупье и пристально смотрит на игроков. Виктор вскрывает карты: семёрка пики, семёрка буби и семёрка крести — очень сильная комбинация. Двадцать одно очко у Виктора. С детства привыкший получать всё по одному лишь зову, Виктор, придя в себя и сбросив напряжение, снова расслабился и ехидно улыбнулся Алексею. Тот, в свою очередь, понимая, что все кругом готовы кланяться в ноги и уступать, продолжал держать самодовольную ухмылку.
— Вить, ты победил, умница! — тихонько сказала Виктория, нежно прижимаясь к Виктору с целью поддержать его и отпраздновать заранее.
Вдруг послышался еле заметный смешок со стороны Алексея. Его карты оказываются на столе: туз пики и король той же масти — натуральный блэкджек. Очки были равны. Победа — нет. Говорить, что сын железнодорожника впал в ступор, было бы преуменьшением. Алексей расхохотался так, что, по ощущениям, слышно было всему городу. Когда смех сошёл на лёгкую одышку, он добавил:
— Что ж вы, Виктор Павлович? Все уступают — и вы своё эго подвиньте.
Колкий комментарий Алексея лишь усугубил и без того накалившуюся ситуацию. На самом деле таких ситуаций, как эта, по всему залу было предостаточно; тем не менее обстановка в зале толком не менялась. Кругом столы: люди играют, общаются, кто-то пьёт вино, беседует — но всё это «светское тряпьё» уже совершенно не интересовало Виктора. Виктория, замечая беспокойство и нарастающую ярость своего возлюбленного, сказала:
 — Виктор, всё хорошо, ничего страшного, у тебя обязательно выйдет отыграться. Но в другой раз. Давай уйдём, пожалуйста?
В ответ на это он выдернул свою руку из объятий Виктории и, резко поднявшись из-за стола, воскликнул:
 — Играем ещё!
Он снял с указательного пальца изысканный золотой перстень, украшенный драгоценными камнями, и бросил его на игорный стол как ставку.
Виктория подняла взгляд на Виктора: в её зелёных глазах читалась небольшая обида и жалость.
 — Играем до тех пор, пока не отыграюсь, — вырвалось из уст Виктора.
Они играли ещё. Партия за партией, почти без слов. Он ставил сначала деньги, потом часы, потом запонки. Крупье принимал ставки молча. Алексей не торопился, а лишь наслаждался процессом, будто знал исход заранее.
В какой-то момент Виктор заметил, что его руки стали непривычно лёгкими. Ни колец, ни перстней — кожа на пальцах была бледной, с едва заметными следами от украшений. Он посмотрел на ладони, будто видел их впервые, и вдруг рассмеялся. Смех вышел резкий, неровный, неуместный.
Виктория вздрогнула от неожиданности. Она смотрела на него снизу вверх, не решаясь дотронуться. В этом смехе не было веселья — только ярость. Виктория осторожно положила ладонь ему на плечо. Его тело было напряжено, будто струна старого рояля. Она почувствовала страх — не за деньги, не за украшения, а за него самого.
— Пойдём, пожалуйста… — прошептала она, почти умоляюще. Виктор медленно повернул к ней голову. Смех сошёл с его лица так же внезапно, как и появился. В глазах
не было ни ярости, ни нежности.
 — Не сейчас, — ответил он глухо и резко. — Видишь? Почти отыгрался.
Он снова посмотрел на стол, где лежали проигранные вещи, тройка семёрок и туз с королём. Алексей, всё это время молчавший, наконец встал из-за стула и неторопливо надел перчатки.
 — Кажется, вам нужен воздух, Виктор Павлович, — произнёс он спокойно. — Поговорим?
Зрячев Роман положительно отреагировал на данную идею, так как истерия Виктора в таком приличном заведении была совсем неуместна. Своё согласие с Алексеем он выразил лёгким кивком и шагом назад, дабы освободить проход. Виктор молча встал и движением руки указал Виктории оставаться на месте, после чего, успокоившись, добавил:
 — Всё нормально.
Холод ударил в лицо сразу, как только за ними захлопнулась тяжёлая дверь игорного дома. Улица была почти пуста. Снег лежал ровным, нетронутым слоем. Фонари отбрасывали жёлтые пятна света, в которых снег казался грязным. Виктор шёл следом за Алексеем молча. Шаги глухо скрипели, снег под ногами хрустел. Где-то позади хлопнула дверь.
— Забавно, — произнёс Алексей, не оборачиваясь. — Вы ведь правда настолько самоуверенны.
Виктор сжал руки в кулаки. Голые пальцы выдавали его характерным, редким хрустом суставных пузырьков…
— Вам стоит уйти, — продолжал Алексей спокойно, почти по-дружески. — День сегодня не ваш. И люди… тоже.
Он остановился у края узкого переулка и добавил:
 — А дама ваша… — Алексей ехидно усмехнулся. — Преданность нынче в цене. Жаль, что вы этого не понимаете.
Этого оказалось достаточно. Виктор сделал шаг вперёд, сам не осознавая движения. Он толкнул Алексея вперёд, не рассчитывая сил, чтобы хоть как-нибудь вернуть контроль над ситуацией. Алексей оступился. Каблук скользнул по льду, тело качнулось назад.
— Осторожнее, Викт… — слова оборвались.
Удар был глухим. Алексей рухнул на спину, голова ударилась о каменную кромку тротуара. Несколько секунд он лежал неподвижно, потом дёрнулся — и затих. Виктор стоял, не двигаясь. Он смотрел вниз, не веря своим глазам. Под головой Алексея медленно расползалось тёмное пятно. Кровь впитывалась в свежий снег, окрашивая его в грязно-бурый цвет. Она казалась слишком яркой, слишком живой для такой холодной ночи.
— Алексей… — тихо произнёс Виктор, скорее проверяя, чем обращаясь.
Ответа не было.
Вдруг послышался какой-то странный звук, напоминающий хруст снега под ногой. Виктор резко обернулся в сторону источника звука, но не обнаружил ничего, кроме быстро удаляющегося кусочка красной ткани. Он сделал шаг назад. Потом ещё один. Сердце билось неровно. Это была паника, страх; холодный пот проступил по лбу… Та же самая паника, что за столом, когда в блэкджеке выпадает пятнадцать очков. Виктор резко развернулся и пошёл прочь, почти бегом, обратно в игорный дом. Снег хрустел под подошвами, оставляя за ним цепочку следов, которые очень быстро начинало заметать. Дверь игорного дома распахнулась, впуская внутрь порыв холодного воздуха. Музыка, смех и звон бокалов накрыли Виктора, будто ничего не произошло. Однако он заметил, что в помещении и без того было холодно — как будто кто-то вошёл или вышел отсюда совершенно недавно. Виктор остановился у входа, тяжело дыша. Он провёл ладонью по лицу, стараясь успокоиться. Руки дрожали. Он бегло осмотрел зал — Виктория сидела там же, где он её оставил. Она сразу увидела его. По выражению его лица ей стало ясно: разговор закончился не так, как обещали.
— Где Алексей? — спросила она, поднявшись навстречу.
Виктор ничего не ответил. Он прошёл мимо, почти задев её плечом, и опустился на стул. Некоторое время он молчал, уставившись в зелёное сукно стола.
— Виктор, — тихо сказала она, наклоняясь ближе, — что случилось?
Он медленно поднял на неё взгляд. В глазах было что-то новое — не злость и не азарт. Пустота. И страх, который он не умел прятать.
 — Нам нужно уйти, — наконец произнёс он. — Сейчас.
Она не стала задавать вопросов. Впервые за всё время Виктория почувствовала, что любопытство здесь — лишнее. Она лишь кивнула и поспешно накинула пальто.
Когда они выходили, Виктор заметил, как крупье машет им вслед. Взгляд был спокойный, внимательный и словно зазывающий вернуться в любое время. Виктор отвёл глаза первым. Ночью город заговорил. Сначала шёпотом: кто-то поскользнулся, несчастный случай, пьяная драка. Утром — громче: тело нашли, чиновник, кровь на снегу. К полудню имя Алексея Петронова уже знали все, кто читал газеты или умел слушать.Виктор сидел в кресле, держа в руках свежий номер, но строки перед глазами расплывались. Он читал одно и то же предложение снова и снова, не понимая смысла. Виктория стояла у окна. Она смотрела на улицу, где по снегу проходили редкие прохожие. Где-то там, совсем недалеко, ещё вчера лежал человек.
— Это ты? — спросила она вдруг, не оборачиваясь.
Виктор вздрогнул.
 — Не говори глупостей, — резко ответил он.
Она повернулась. Лицо её было бледным, но голос — удивительно спокойным.
 — Ты вернулся другим, — сказала она. — Я видела.
Он вскочил, подошёл к ней слишком близко.
 — Ты ничего не видела, — прошипел он. — Понимаешь? Ничего.
Она смотрела на него долго, молча. Потом медленно кивнула.
Вечером в дверь постучали. Виктор вздрогнул от первого же стука. Виктория подняла на него взгляд. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга. Стук повторился.
— Я открою, — сказала она тихо.
 — Нет, — резко ответил Виктор и уже шёл к двери.
На пороге стояли двое: полицейский в тёмной шинели и чиновник помоложе, с бумагами под мышкой. Снег на их сапогах ещё не успел растаять.
— Романов Виктор Павлович? — спросил старший, глядя поверх листа.
 — Да.
 — Старший офицер полиции Истинников Александр. Мы по делу о гибели господина Петронова. Несколько вопросов.
Он говорил спокойно, почти вежливо. Именно это и пугало Виктора. Он отступил в сторону, пропуская их внутрь. Комната сразу стала тесной. Виктория стояла у стены, сжимая руки перед собой. Её будто не замечали.
— Где вы находились прошлой ночью после… — офицер на мгновение запнулся, — …после выхода из игорного дома?
Виктор ответил сразу. Как можно быстрее:
 — Здесь. Мы ушли рано. Алексей остался.
Полицейский посмотрел на него внимательнее, но ничего не сказал. Он сделал пометку.
 — Вас видели вместе, — добавил он. — Несколько человек.
— Мы просто разговаривали, — ответил Виктор. — Ничего особенного.
Он чувствовал, как холод и страх снова бегут по телу. Виктория заметила это. Она видела, как он говорит — не путаясь, не сбиваясь, но слишком идеально, как человек, который давно всё отрепетировал.
— Вы играли с ним? — спросил второй.
 — Да.
 — Был конфликт?
 — Обычный спор за столом.
Полицейский кивнул, будто услышал именно то, что ожидал.
 — Пока этого достаточно, — сказал он, убирая бумаги. — Возможно, мы ещё зайдём.
Когда дверь закрылась, в комнате стало слишком тихо. Виктор опустился на стул, медленно выдохнув. Он не смотрел на Викторию. Он вообще никуда не смотрел. Уставился в одну точку, переваривая произошедшее.
— Всё нормально, — сказал он тем же тоном, каким говорил в казино.
Она подошла ближе и села напротив.
 — Виктор, я люблю вас.
В ответ — лишь молчание. Виктор слишком глубоко ушёл в свои мысли.
 — Но вы лжёте мне, — сказала она спокойно.
Он резко поднял голову.
 — Я сказал, что всё нормально.
В ответ она кивнула. Так же, как утром. Виктория вдруг поймала себя на мысли, что вспоминает совсем другое время. Не этот дом. Не шёлк и не бархат. А холодный подъезд, в котором она когда-то ночевала. Отца. Запах сырости. Пустые карманы.
Виктор сидел напротив. Тот самый человек, который когда-то вытащил её из этого холода. И тот же самый человек, который теперь тащил её в новый. Она посмотрела на его руки.Он произнёс:
 — Если вдруг что — скажешь, что не помнишь. Скажешь, что была рядом. Скажешь… что надо.
ГЛАВА ВТОРАЯ: ВИКТОРИЯ
Виктория рано поняла, что мир — не двадцать одно. Мать она никогда не знала — та умерла при родах, и об этом ей рассказывали так часто и равнодушно, будто речь шла
не о человеке. Отец был. Недолго. Он ушёл на войну, когда Виктории было семь, и больше не вернулся. Его не хоронили. Его просто перестали ждать. Она работала там, где брали. Мыла полы, таскала ящики, стояла у печей, обжигая руки. За день — несколько монет. Иногда платили хлебом, иногда — обещаниями. Чаще — ничем. Ночевала где придётся: под лестницами, в подъездах, в заброшенных лавках. Снег забивался в обувь, пальцы немели, а сон приходил тяжёлый и короткий. Она научилась спать чутко, сжимая руки у груди, будто боялась, что у неё отнимут даже тепло собственного тела. Люди проходили мимо, не глядя. Иногда смотрели — но сквозь. Она рано перестала ждать помощи. Вместо этого научилась быть удобной, тихой, благодарной за малое. Это спасало.В тот день она тоже работала. Таскала мешки на складе у железной дороги. Руки дрожали, спина болела, в голове стоял звон. Она присела перевести дух и услышала голос:
 — Ты тут работаешь?
Он был чисто одет. Говорил спокойно, без приказного тона. Она подняла голову и впервые за долгое время увидела человека, который смотрел ей в глаза, а не мимо. Это был Виктор. Он не спрашивал много. Не жалел. Не обещал. Просто протянул монету — больше, чем она зарабатывала за день.
 — Купи себе еды, — сказал он так, будто это было самым обычным делом.
Она взяла. Отказываться она давно перестала. Фоном прозвучал смех и короткое:
 — Ну что, отец? Я истинный добродетель?
Виктория, радуясь хоть какому-то шансу, совсем не слышала этих слов. С этого всё и началось. Он появлялся снова. Иногда — с вопросами, иногда — просто так. Приносил еду, давал деньги, смеялся. Для неё это было похоже на чудо, но она не верила в чудеса. Она верила в выход.Когда он предложил уйти с улицы, она не колебалась, потому что понимала: второго шанса может не быть.Любовь пришла потом. Тихо. Из благодарности. Из привычки. Из страха снова остаться одной. Она знала, что он не смотрит на неё так, как она на него. Знала, что он холоден, резок, иногда жесток. Но она уже сделала выбор. Однажды она решила, что лучше погибнуть рядом с кем-то, чем выживать в одиночку.Теперь, сидя в тёплой комнате и глядя на его пустые, трясущиеся в панике руки, Виктория поняла:

она всё это время жила ради него, а он — ради игры.
 И если игру нужно было продолжить,
 она знала, чем стоит отплатить.

Через неделю после последнего визита полицейских пришло письмо с приглашением в участок. В участке пахло сыростью, бумагой и потом. Их рассадили отдельно. Виктора сразу пригласили на допрос, Викторию попросили подождать в коридоре. Дверь за ним закрылась. Коридор был узкий, с облупившейся краской. Скамья холодная. Где-то за стеной звучали голоса. Время тянулось медленно, вязко. Она смотрела на свои руки, затем на дверь. Голова загудела так, словно лоб пронзили сотни тысяч маленьких спиц. Дверь приоткрылась.
 — Можете войти, — сказал Александр.
Виктор сидел за столом. Он говорил очень быстро, повторял одни и те же слова, как заученную фразу, и тогда она поняла, что пора.
— Вы уверены в своих показаниях? — спросил офицер.
 — Да, — ответил Виктор.
 — Тогда объясните, почему свидетель утверждает обратное.
Он замолчал. Виктория видела, как он сглотнул. Как дёрнулась щека. Она видела, что он нервничает.Офицер повернулся к ней:
 — Вы были с ними в тот вечер?
Она протяжно выдохнула.
 — Да, — коротко и спокойно ответила Виктория.
Она посмотрела на Виктора. Впервые без надежды и ожидания. Просто посмотрела.
 — Я была там, — повторила она уже твёрже. — Мы вышли вместе.
Офицер ничего не сказал. Он лишь сделал пометку. В этот момент всё стало слишком просто. Ей не нужно было думать о последствиях. Не нужно было представлять суд, приговор. Всё это было где-то потом. Сейчас существовал только один выбор — позволить любимому выиграть игру. Она говорила дальше. Говорила спокойно и чётко, а в конце, словно в десятый раз, повторила:
 — Это я убила Алексея.
Когда её увели, Виктор остался сидеть за столом. Он так и не сказал ни слова. А Виктория, выходя из комнаты, впервые за долгое время почувствовала странное облегчение.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ: ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ
За окном метель; улицы застилало снегом всё сильнее и сильнее. Прошла неделя с ареста Виктории. Виктор сидел всё в том же игорном доме, проигрывая последние деньги.Когда ставок почти не осталось, в зал зашёл почтальон и передал Виктору письмо. В зале сегодня было необычно тихо: люди более уставшие, не кричат от азарта, редко пьют и совсем не веселятся. Один лишь Виктор отчаянно пытается обыграть своего оппонента в блэкджек.Виктор берёт в руки письмо и бегло его осматривает.
Кому: моему вечно любимому Романову Виктору Павловичу.
От кого: Виктории.
Он задержал взгляд на имени. Не на секунду — скорее на долю секунды. Этого оказалось достаточно. Золотая брошь, скреплявшая конверт, бросилась ему в глаза. Та самая брошь, которую он когда-то подарил Виктории. Тяжёлая, холодная, с тонкой гравировкой. Виктор подцепил её ногтем и аккуратно снял, стараясь не повредить бумагу. Конверт он сложил. Один раз. Потом ещё раз. И, не глядя, сунул во внутренний карман пиджака — туда, где обычно хранил ненужные бумаги. Брошь осталась в ладони.
— Ставка, — сказал он и положил её на стол. Крупье поднял взгляд. Роман Зрячев смотрел не на брошь. Он смотрел на Виктора. Долго. Слишком долго для обычного взгляда. В его лице не было ни удивления, ни интереса — только медленно поднимающееся отвращение.
— Это всё? — спросил он глухо.
 — Хватит, — ответил Виктор. — Золото есть золото.
Карты легли. Снова три семёрки, туз и король. Виктор проиграл. Зрячев медленно взял брошь, взвесил её на ладони и вдруг сжал пальцы так сильно, что побелели костяшки. Его дыхание стало тяжёлым. Он отвёл взгляд, будто боялся сказать что-то лишнее.
— Вы знаете, — произнёс он наконец, очень тихо,поправляя свой красный плащ — за этим столом я видел многое. Виктор не ответил.
— Люди ставили здесь дома. Имена. Чужие судьбы, — продолжал Зрячев. — Но письма… — он замолчал, подбирая слово. — Письма сюда приносили редко.
— Не драматизируйте. Бумага.
В этот момент что-то в Зрячеве сломалось. Он аккуратно положил брошь обратно на сукно.
 — Игра окончена, — сказал он. — Для вас.
— Что? — Виктор усмехнулся. — Вы кто такой, чтобы—
— Я тот, — перебил его Зрячев, — кто видел, как вы вышли в ту ночь.
 Пауза.
 — И как вернулись один.
В зале стало ещё тише. Виктор медленно выпрямился.
 — Вы врёте.
— Нет, — ответил Зрячев. — Я слишком долго молчал, чтобы начать врать сейчас. Я молчал, потому что думал: человек сам остановится, сам сознается. Да и, в конце концов, не моё дело. Но когда вы поставили брошь дамы, которая взяла вину на себя… я понял, что вы не остановитесь никогда.Он снял цилиндр и положил его рядом с собой.
— Я думал, что за этим столом люди проигрывают только себя, — продолжил он. — Но вы… вы даже не удосужились прочитать, что она вам написала.
Зрячев повернулся к одному из служащих:
 — Позовите полицию.
Виктор резко встал.
 — Вы не понимаете, — сказал он быстро. — Это не имеет значения.
Зрячев посмотрел на него в последний раз.
 — Именно поэтому, — сказал он, — я всё понимаю.
Виктор во всём сознался.
Романов Виктор Павлович, 27 лет, вы сознаётесь в содеянном? — глухо пронеслось по залу суда, заполненному зеваками, присяжными и людьми, чьи лица Виктору ничего не значили.
 — Да, Ваша честь, — едва слышно прозвучало в ответ, однако этого хватило, чтобы в зале поднялся гул.
Виктор развернул письмо, что лежало в кармане:
Дорогой мой Виктор,
 если ты читаешь это письмо — значит, утро уже близко. Мне сказали, что всё случится быстро.
Я люблю тебя. Я не ищу для этого слов и не прошу, чтобы ты понял. Любовь была во мне задолго до этого письма и переживёт его. Она не стала меньше от страха и не стала больше от приговора. Она просто есть.
Завтра меня не станет. Я пишу это без слёз — не потому, что не страшно, а потому что я устала бояться. Страшнее было жить раньше, когда каждый день мог стать последним и никто не знал моего имени. Ты дал мне имя. Крышу. Тепло. Несколько лет жизни, которые были настоящими. За это я благодарна тебе больше, чем могу выразить.
Не вини себя за мой выбор. Я сделала его сама. Когда-то я выбрала уйти с улицы. Потом — остаться рядом с тобой. Сегодня я выбираю закончить эту историю так, как умею. Иначе я просто не смогла бы.
Я не прошу тебя помнить меня. Я ничего у тебя не забрала. Я только вернула то, что мне когда-то дали.
Береги себя так, как умеешь.
 Я любила, люблю и буду любить тебя.
Твоя навсегда, Виктория.
Стук молотка судьи быстро вернул беснующуюся толпу в тонус. Письмо намокло от слёз, Виктор поспешил его убрать, дабы не испортить окончательно.
Судья продолжил:
 — Решением суда постановляю: отправить Романова Виктора Павловича, 1834 года рождения, на пожизненную ссылку и каторгу за следующий перечень правонарушений:
Умышленное причинение смерти Петронова Алексея Владимировича, заместителя губернатора, путём применения насилия, повлёкшего смерть потерпевшего.


Сокрытие совершённого преступления, выразившееся в оставлении места происшествия, уничтожении следов и попытке уклонения от правосудия.


Дача заведомо ложных показаний органам полиции и следствию с целью введения суда в заблуждение.


Склонение и фактическое допущение оговора, повлёкшего осуждение и последующую казнь невиновного лица — Виктории.


Злоупотребление доверием и зависимым положением указанной Виктории, выразившееся в моральном принуждении и использовании её положения для собственного спасения.


Надругательство над правосудием, выразившееся в продолжении противоправной деятельности, проявлении безразличия к последствиям содеянного и попытке подрыва авторитета суда и власти.


Обвиняемый вину признаёт. Приговор вступает в силу немедленно.
Звучит стук судейского молота.