Украина не отпускает меня. Часть вторая

   (Продолжение саги об одесской девочке)

Одна нога здесь, другая в Одессе

С прошлого лета весь минувший год мне всё мерещилось, как фотография бабушки, на живую нитку прикреплённая к ветхому кресту, валяется на земле, а бабушка беспомощно смотрит в небо. А могилы за год снова поглотились джунглями, как пирамиды майя... Словом, притихшая было любовь к отеческим гробам, весной 2010 года вспыхнула с новой силой. Как сказал Пушкин, «Таков мой организм/Извольте мне простить ненужный прозаизм».

Окрепло решение съездить в Одессу и заказать каменный крест или памятник. За последние годы я приобрела невиданную мобильность вопреки своему старению. Сняться с места, захлопать крыльями и полететь куда-нибудь – нет проблем, как говорят сейчас. Но дома останется один-одинёшенек Володя, а в Струнине меня ждал только-только освободившийся от невиданного половодья участок с заиленным цветничком, с объеденными цветоедом яблонями и прочим запустением. Поэтому надо было съездить быстро и не дольше, чем на три дня, без визитов, пляжей и культурной программы, словом, одна нога здесь, другая там.

Великое дело Интернет! Вот уже заказана мини-гостиница с пышным названием «Токио-Стар» где-то рядом с вокзалом и куплены билеты. И 17 мая я еду на верхней полке плацкартного вагона в компании с самой демократической публикой. Очень я люблю слушать рассказы попутчиков, их подлинные житейские истории. С наслаждением слушаю рассказ украинской молодицы про её хозяйство, про порося и корову-первистку.  А поезд по сравнению с самолётом ползёт, как черепаха – целые сутки. Наслушалась, отлежала бока и составила план экспедиции.

Японские три звезды в Одессе

Сутки пролетели незаметно, и вот я со своим саквояжиком с изумлением рассматриваю треугольные крыши трамвайного депо, превращённого в дешёвую гостиницу для небогатого приезжего люда. На первом этаже ещё работают отделочники. На втором - загородка для портье, кофе-машина, автомат со сникерсами и бачок с холодной и горячей водой, а в глубину депо идёт длинный-предлинный коридор с номерами. Я получила ключ. Ну, и номер! Крошечный бокс без окна, в нём одна кровать с откидным столиком в ногах и санузел, отгороженный полустенком. На стене у двери крючки для одежды. А что ты хотела за 100 гривен в сутки?!

Я приступаю к  к реализации плана. Байки для неразумных родственников

Бросаю в номере саквояж с пилой, секатором и лопаткой и мчусь на кладбище, оно недалеко, три трамвайных остановки. Там меня уже ждёт Николай, каменных дел мастер. Но сначала я бегу на участок №83, чтобы посмотреть, врезал ли он фотографию бабушки Насти на её надгробии. За год опять всё буйно заросло, но с памятника на меня смотрит красивая и молодая бабушка в венчальном платье. Не обманул, значит, Николай, сдержал слово, что обязательно врежет, когда мастер с фрезой вернётся с «посевной».

Теперь я прямиком иду в мастерскую и вместе с мастером мы выбираем надгробие для бабушки Лёли. Оно тоже будет из мраморной крошки с врезанной мраморной доской, где будет надпись и пальмовая веточка, а выше – фотография бабушки. Я боюсь, что она повреждена, что её разбили вандалы, но я готова заказать новую. К бабушкиной могиле я иду на этот раз уверенно, а Николай по дороге рассказывает, что этот отдалённый участок выкупил (?) епископ для могил церковной братии и что, если не обновить могилу бабушки, её могут ликвидировать... Ну, если епископ может так поступить, то чего же ждать от светских властей?!

Вот и могила №108а и, о радость, она не тронута, голубенький крест с фотографией стоит, и даже пластиковый стаканчик от дождя уцелел на верхушке, но могилка снова окружена дебрями из акаций, сирени и гигантского чистотела. Милая бабушка Лёля, я пришла к тебе, я приберу здесь, и я не позволю нарушить твой покой всяким епископам!

Пока нет надгробия, я собираюсь повесить на крест свежий веночек, но слышу новую байку от Николая. Мол, священник кладбищенской церкви не советует вешать на крест венки, потому что тем самым мы, живые, как бы приковываем душу умершего к могиле и она (душа) не может вознестись в небо. Сказал бы просто, что от старых венков на кладбище мусор, а с уборкой проблемы, так что воздержитесь, граждане... Но возможно байка эффективнее разумных доводов?

Предки смотрят одобрительно

Покончив с заказом и получив заверения, что к работе приступят немедленно, я вернулась в «Токио-Стар», наскоро перекусила, взяла все свои садово-огородные инструменты и снова поехала на кладбище. До конца дня я пилила, рубила и косила заросли вокруг наших и не только наших могил. Трогательные прутики, посаженные когда-то безутешными родственниками, превратились в дебелые деревья, накрывшие памятники, всюду поползли цепкие длинные лианы дикого винограда, а буйный лилейник просто преградил дорогу к могилам.

Стоит ли говорить, что, как и в прошлом году, пот лил с меня ручьём и капал с кончика носа, а руки и ноги были исцарапаны .Наконец, наш участок №83 и ещё три-четыре заброшенных могилы были расчищены, надгробия помыты и приняли ухоженный вид. Я сложила инструменты и немножко постояла, как бы спрашивая предков, довольны ли они моей работой. Они смотрели одобрительно, и я поехала на трамвае в город. Я очень устала, но надо было выполнить ещё один пункт - пройтись по любимым местам Одессы.

Бегом по любимым местам

Троллейбус №1 довёз меня до Соборной площади, а там рукой подать, два коротких квартала до моего родного дома по улице Коблевской, 30. Вот его ворота, но чугунных тумб уже нет. Вхожу во двор. От нашего поильца-крана остался только фундамент, но колодец-цистерна – на месте. Вон они, наши два окна на третьем этаже, и чёрный ход, и крыльцо, а войти в парадное уже нельзя: кодовый замок мешает. Я постояла во дворе, томимая сознанием того, что здесь уже никто меня не знает, что мне не к кому зайти. Спустились сумерки, пойду навещу свою школу, а заодно и институт, они ведь рядом.

Ещё только завернув за угол и выйдя на улицу Петра Великого, я увидела, что перспективу замыкает светлый силуэт кирхи. Значит, я увижу восстановленную после пожара кирху! В мои студенческие годы она служила нам спортзалом, а в тридцатую годовщину Победы её сожгли лже-патриоты… Да, снаружи она выглядит, как сто пятьдесят лет тому назад, когда её построили. Но внутри всё необычно: нет тёмного дерева и сурового алтаря, а есть белёные стены, металл и распятие на фоне огромных брызг крови. По стенам развешаны большие постеры, рассказывающие историю кирхи и её пасторов. Много горестных фотографий, сделанных после поджога. Слева витрины со старыми молитвенниками, библиями и церковными документами. К сожалению, всё на немецком языке. Ну, и пусть, всё равно –это моя кирха, окно в окно с моей школой и в некотором роде – часть моей альма матер.

Глянула направо, на боковой фасад института, послала ему привет, но подойти ко входу уже не решилась. В школьный двор я заглянула, когда уже совсем стемнело, вспомнила наши скакалки и хлопушки «Десять поросят» и пробежала по колдобинам слабо освещённой Новосельской. Бегу мимо консерватории, мимо нашего жилья на первом курсе, бегу до остановки троллейбуса. Это как раз напротив того места, где когда-то заправляли сифоны зельтерской водой. А вкусная и холодная была эта зельтерская!

В пустом, дребезжащем, но любимом троллейбусе №1 приехала на вокзал. Съела в привокзальной обжорке хот-дог, запила соком и бегом в свои три звезды. В номере приняла душ и рухнула в постель. Но заснуть долго не могла, горели обожжённые крапивой и чистотелом руки, шумело в голове, а перед глазами стояли беспощадные заросли...

На Пушкинской и Малой Арнаутской

На другой день я пришла к могиле бабушки Лёли и обнаружила, что креста больше нет, а вместо земляного холмика стоит постамент, но пока без памятника. Николай сработал оперативно, удовлетворённо подумала я и принялась за вчерашнюю работу, потому что за прошедший год джунгли снова сомкнулись над могилой бабушки. И всё снова повторилось: широким фронтом борьба с растительностью до полного изнеможения.

Я работала и думала. Как много в этом месте заброшенных могил, стёртых имён и дат, ушли в небытие тысячи людей. Где лежат родители отца и кто ходит по их костям? Что станет с этими могилами после моей смерти? Лерочка, Кирюша, вы придёте к месту  упокоения предков или их постигнет участь вот этих забытых людей? К пяти часам постамент уже был виден со всех сторон, к нему вела утоптанная дорожка, а в стороне высилась гора, повыше вчерашней.

Помнится, культурная программа не входила в мои планы, но ведь так хочется! Как была, в рабочей одежде я поспешила к филармонии, где я не была, дай бог памяти, с 1958 года. Не дождавшись троллейбуса, застрявшего в пробке, я зашагала по Пушкинской. Дойдя до Малой Арнаутской, я свернула к своему авиаспортклубу и долго в растерянности разглядывала табличку «Еврейский общественный центр» на дверях моего клуба. Спросить, куда делся клуб, созданный когда-то самим Сергеем Уточкиным, было не у кого, во дворе – ни души. Жаль мне клуба, он проверил меня на трусость, подарил много минут восторга и, как оказалось, сосватал мне мужа!

В филармонии в тот вечер пели молодые выпускники одесской консерватории. Я опаздывала, до начала оставалось две минуты.
 – Бегите быстрее, а то не сядете! – заботливо сказала кассирша. Я побежала к центральному входу, но любоваться было некогда, билетёрша проводила меня к последнему свободному месту. Небольшой камерный зал был заполнен студентами, аспирантами, преподавателями и родственниками певцов, и все были с большими букетами цветов, все были знакомы и радостно приветствовали друг друга. А зрители всё подходили, и устроители ставили и ставили приставные стулья.

Программа была интересная: арии из опер, романсы, дуэты из оперетт. Молоденькая черноглазая студентка консерватории очень старалась, правда, сфальшивила раза три и брала высокие ноты так отчаянно, что я вся сжималась: вот-вот порвёт связки. Её партнёр, уже аспирант и дипломант каких-то конкурсов, был более опытен, хорошо владел красивым баритоном, и дуэт Сильвы и Эдвина всем понравился. Их завалили цветами и зацеловали. А я успела до наступления темноты сделать несколько кадров с нашей изумительной филармонией. Остаток вечера в номере прошёл стандартно.

На третий день я снова была на кладбище, но уже без инструментов. Надгробие бабушки Лёли уже сушилось, я заплатила Николаю за работу, пообещала вернуться через год и попрощалась с моими дорогими предками. Пусть никто не посмеет вас потревожить, я буду защищать вас, пока меня ноги носят. Но я не могла представить, что наступят такие подлые времена, когда меня не пустят в родной город.

Сокровища Софиевской улицы

Итак, я выполнила пятилетку в четыре года, и у меня осталось свободных полдня до поезда. Было пасмурно, накрапывал дождик, идти к морю в такую погоду не было смысла, а вот в музей – в самый раз. Я прошла на трамвайный круг на Сенной площади, удачно отбилась от цыганки, нацелившейся на мой кошелёк, села на третий номер и через весь город покатила на Херсонскую, где находится одесская художественная галерея, подаренная городу богатым греком Маразли. К стыду своему, я не была там ни разу и была поражена её богатой экспозицией. Там были Рокотов, Левицкий, много картин Айвазовского, Репина, Левитана, почти все передвижники и, конечно, одесская знаменитость – Григорий Григорьевич Костанди, тоже грек, который без устали рисовал море, причерноморскую Украину и её обитателей.

 Сначала я бродила по залам почти одна, но вскоре раздался топот многих ног и музей заполнили школьные экскурсии. Это был отрадный факт, но моё созерцательное настроение пропало. Захотелось походить по этой старой части Одессы.

Тыльная сторона музея обращена к морю, с заднего крыльца видны аллеи Приморского бульвара и порт, а фасад (кстати, чудно красивый) обращён к Софиевской улице, на которой в те дни буйно цвела белая акация, и влажный воздух (накрапывал дождик) был напоён её таким знакомым и любимым запахом.

 Вся противоположная сторона улицы была отдана когда-то медицинскому факультету университета. Потом факультет стал медицинским институтом. Там училась Женя Маркелова, моя помошнянская подруга, она иногда навещала меня в нашем общежитии, а вот я никогда не бывала в её институте. И поэтому была поражена благородной красотой институтских зданий, построенных в далёком XIX веке. Свидетельствую, что московские мединституты – просто коробки по сравнению с одесским. Да, Жене повезло провести 6 лет среди такой красоты. Где ты, как ты сейчас, Женечка?

Там, где улица переходит в лестницу, ведущую к порту, на асфальте напротив небольшого дома  огромными белыми буквами: красовалось: «Юла! Я тебя люблю. Изя». Я не поклонница такого рода письмен, но это бесхитростное признание с подписью  тронуло и насмешило меня. Женя бы тоже смеялась, мы с ней часто хохотали вместе.

Знак, которого я тогда не поняла

Я вернулась в «Токио-Стар» (язык не поворачивается назвать его отелем) и в весёлом настроении пошла за кипятком в вестибюль, поглядывая в коридор, где оставила открытую дверь. Ещё поколдовала с автоматом, и он мне выдал пачку печенья. Вернулась, с удовольствием напилась кофе из пакетика и стала собираться.

Когда саквояж был уложен и пришла очередь класть портмоне с паспортом, билетом, деньгами и кредиткой, его не оказалось на столике, куда я его выложила. Мои поиски ничего не дали. Украли! Украли, пока я ходила за кофе! Сердце упало прямо в пятки... Что делать? Поезд через час.

Не зная зачем, я побежала со своей бедой к дежурной. Девочка сочувственно выслушала меня и пошла со мной в номер. Там она встала на четвереньки и полезла под кровать. Вылезла и вручила мне мой бесценный чёрный кошелёк, а я, спасённая и пристыженная, бросилась ей на шею. Я ведь тоже заглядывала под кровать, но ничего не увидела в потёмках, а она увидела. Это был знак, но я его тогда не  поняла...
Поезд увёз меня из Одессы, но на душе у меня было легко. Каждый год я буду сюда возвращаться, думала я, буду сражаться с зарослями и вдыхать запах белой акации, ходить по любимым улицам, ликовать в волнах прибоя, выходить на украинских полустанках и покупать черешни. Харьков тоже близко, всего семьсот километров… Родина, я не прощаюсь с тобой!

Продолжение следует.