Знакомство с закрытыми глазами... ч. 1

Шум бара «Фокус» был монотонным, липким, состоящим из гулких голосов, звона бокалов и навязчивого джаза, будто играющего из-под воды. Анна прижалась к стойке, чувствуя себя как то нелепо. В руке она сжимала бумажную полоску, тот самый «счастливый» билет...

— «Вечер доверия», — гласила афиша. — «Розыгрыш пары на уникальный эксперимент: проведите время вместе, лишенные своего зрения! Узнайте мир и друг друга заново!».

Глупость несусветная. Но Марк, ее теперь уже бывший, всегда говорил, что она зануда и перестала всему  удивляться. Вот Анна и удивила саму себя, сунув им в ящик свою визитку...

— Участники «Вечера доверия», прошу внимания! — голос бармена, Яна, пробился через этот  гул. — Правила просты и не подлежат обсуждению!
Вы получаете повязку на глаза. Вы садитесь за столик в углу. Вы  не снимая повязок  общаетесь, едите, пьете. Два часа!
Ваша задача просто быть вместе. Есть вопросы? Их нет...

Анна громко вздохнула...
Рядом с ней кто то  неожиданно  появился и обратился к ней...

— Кажется, это мы с Вами  на пару?, — сказал ей мужской голос. Низкий, спокойный, с едва уловимой усмешкой где-то в глубине. — Я Миша!

— Анна, — выдавила она.

Повязки из мягкого черного бархата  на ее глазах, плотно закрывали их, погрузив мир в абсолютную, немного пугающую темноту. Рука Яна аккуратно провела ее за локоть. Несколько шагов и шум немного  отдалился, превратившись в приглушенный фон. Ее усадили на мягкий стул...

— Анна? — голос Миши прозвучал совсем близко, справа. — Я тоже здесь, рядом!

— Я же  не ослепла совсем, я знаю это, — огрызнулась она, тут же  пожалев. —  Извините. Я… Я даже не понимаю, зачем согласилась на всё  это?

— Чтобы доказать бывшему, что Вы не зануда? — спросил он беззлобно.

Она даже с удивлением ахнула: — Как Вы…?

— Как я угадал? Ооо,  у меня была  такая же похожая история. Только у меня бывшая считала, что я очень поверхностен и не способен вообще на какие то глубокие чувства. Предпочитала разговоры взглядам. Ну что ж, теперь будем разговаривать без этих  взглядов  уже с Вами!

Он говорил легко, и это немного расслабило обоих.
Анна вздохнула, пытаясь освоиться в темноте. Осязание и слух, будто взбунтовавшись, обострились до болезненности. Она слышала, как скрипит его кожаный ремень, когда он откидывался на спинку стула. Слышала тихое, ровное дыхание. Чувствовала легкую вибрацию от его голоса в воздухе между ними...

— Что… что мы будем делать эти два часа? — спросила она его.

— Не знаю. Может, начнем со стандартного: что Вы делаете в жизни, когда видите всё своими глазами?

Она рассказала, что она архитектор, вернее, чертежник в архитектурной фирме, что она рисует прямые линии на компьютере и мечтает когда-нибудь спроектировать своё,  что-то кривое, но удобное, вроде дома-ракушки. Говорила о том, как любит разные текстуры: шероховатый бетон, шелк мокрого асфальта, бархатную пыль на старых книгах.

— А Вы? — спросила она.

— Я реставрирую мебель. Старые стулья, комоды, пианино. Возвращаю к жизни то, что другие считают уже хламом. Люблю запах старого дерева, льняной олифы, воска. И скрип, который издает ножка стула, когда она наконец встает на своё  место после ста лет своего перекоса...

Они замолчали. Темнота почти  перестала быть враждебной. Она стала пространством, приватным коконом, где витали только их голоса и какие то еще  запахи...

— Знаете, — сказал Миша, — Вы почему то  пахнете совсем не как архитектор!

— А как?

— Как дождь на горячем граните. И… или, как черничная пастила. Слегка...

Анна фыркнула: — Это такой мой крем для рук. Гранит и пастила? Это прямо романтично с Вашей стороны!

— А я  чем пахну, по-Вашему? — поинтересовался Миша.

Она неуверенно потянула носом воздух. — Деревом немного, кажется?… Какой то кожаной вещью?
Теплым деревом? И чем-то чуть ароматным...

— это лосьон для бритья.... И да, кожаный фартук, это  моя постоянная  униформа... Видимо, пропах этой кожей...

Принесли закуски и вино. Это стало их первым испытанием...

— Осторожно, справа от Вас бокал, — предупредил Миша.

Ее пальцы наткнулись на тонкую ножку. Она обхватила ее, боясь опрокинуть. Звук наполняемого бокала был невероятно громким, почти каким то  неприличным в их темноте...

— Давайте выпьем за… за временное  отсутствие нашего зрения, как какой то помехи... , — предложил он.

Они чокнулись. Звук получился глуховатым,  она промахнулась и ударила своим бокалом по его пальцам.

— Ой! Простите!

— Ничего, — он засмеялся. — Мои пальцы видали и не такое. В прошлом месяце по ним проехалась наждачная бумага семидесятого номера...

Она улыбнулась ему в темноте. Выпила. Вино было прохладным, терпким, с послевкусием черной смородины, которое она никогда бы не распознала, если бы видела в этот момент яркий свет и его лицо...

Есть было еще сложнее. Она нащупала на тарелке что-то хрустящее (крекер?), что-то кремовое (сыр?), какую то ягодку. Подносила ко рту с преувеличенной осторожностью, боясь испачкаться. Слышала, как он жует рядом,  аккуратно, почти бесшумно.

— У Вас на левой щеке, чуть выше уголка губ, капля какая то, — сообщил он ей деловым тоном, но в шутку...

— Что?! — Она инстинктивно потянулась за салфеткой, но в темноте промахнулась и уронила ее.

— Спокойно. Я же ничего не вижу. Криминала никакого здесь  нет. Это лишь доказывает, что Вы полностью участвуете в этом интересном  процессе...

— А у Вас как будто  всё чисто? — с вызовом спросила она.

— Идеально. У меня годы тренировки: есть так осторожно, не роняя крошек на ценный антиквариат при работе...

Они снова засмеялись. Смех в темноте был особенным,  искренним, раскрепощенным, без оглядки на выражение лица собеседника.

Разговор тёк легко, как бы сам собой. Без визуального контроля Анна меньше думала о том, как она выглядит со стороны. Она рассказывала о своей глупой боязни эскалаторов в метро и о том, как в детстве коллекционировала странные камни.
Он же говорил о первой его  отреставрированной вещи,  кухонном табурете своего деда,  и о том, что почему то  ненавидит звук дрели...

— Вы сейчас улыбаетесь? — неожиданно спросил он.

— Да. А Вы?

— Конечно. Но это нечестно. Я хочу знать, какая у Вас улыбка.

— Какая разница?

— Огромная. Есть улыбки-вспышки, быстрые и яркие. А есть такие, что появляются медленно, с одной как бы  стороны, и потом освещают всё лицо сразу. Какую Вы предпочитаете?

Анна задумалась. Темнота позволила быть ей более откровенной. — Вторую. Я не люблю эти вспышки!

— Я тоже, — сказал он тихо. — Значит, Вы улыбаетесь не сильно? Хорошо...

Его рука лежала на столе. Случайно, когда она потянулась за бокалом, ее мизинец коснулся его указательного пальца. Кожа была шершавой, твердой, с заусенцами и следами старой краски или лака. Прикосновение было мгновенным, но в нём заключилась для нее целая история. Она не отдернула руку. Он тоже...

— Ваши пальцы… они много работают, — сказала она, неожиданно для себя самой.

— Да. Они помнят форму каждой вмятины, каждого скола. А Ваши… они рисуют прямые линии. Но мечтают о кривых?

Он перевернул руку ладонью вверх, всё еще ощущая ее палец. Приглашение? Эксперимент? Анна замерла. Пульс застучал в висках громче музыки из зала. Медленно, будто преодолевая невидимое сопротивление воздуха, она опустила свою руку на его ладонь.

Прикосновение было почти  электрическим. Не в романтичном, а в самом прямом смысле,  от разницы температур, текстур, от самой своей запретности. Она вела пальцами по его ладони, читая ее, как карту. Твердые мозоли у основания пальцев, глубокие линии судьбы, в  которых засох лак, шрам поперек большой ладонной мышцы...

— Вы водите по моей руке, как по чертежу, — прошептал он. Его голос стал еще тише, еще ближе.

— Вы же реставратор. Вы должны понимать ценность тактильного исследования, — парировала она, но голос ее как то  дрогнул.

— О, я понимаю. Это мой любимый этап. Оценка повреждений. Поиск исходной формы. — Его большой палец провел по ее костяшкам, по тонкой коже запястья, где стучал пульс. — У Вас изящные, но сильные руки. Хирург или ювелир мог бы позавидовать такой точности. Но они какие то  холодные!

— От страха, — призналась она.

— Не бойтесь! Это всего лишь эксперимент.

— Это не эксперимент. Это уже что-то другое.

Они замолчали. Его пальцы сплелись с ее пальцами. Просто так. Держались. В темноте это было самым интимным, что Анна когда-либо испытывала с незнакомцем. Зрение ничего не добавляло бы к этому моменту, только отвлекало бы, заставляя оценивать, анализировать, как то даже  стесняться. Здесь же было только чистое ощущение: тепло, шероховатость, легкое давление и нарастающая, невероятная волна доверия...

— Я хочу… попробовать угадать Ваше лицо, — сказал Миша.

— Как?

— Разрешите?

Она кивнула, забыв, что он не видит. — Да!

Его свободная рука медленно поднялась. Пальцы коснулись ее виска, скользнули к щеке. Дотронулись нежно, бережно. Анна застыла, перестав дышать. Кончики его пальцев исследовали линию скулы, изгиб брови, форму носа. Она боялась пошевелиться, боялась спугнуть этот невероятный, сюрреалистичный момент.

— Вы носите очки? — спросил он.

— Для работы. Линзы.

— У Вас высокие скулы. Прямой нос. Брови… брови с изломом, как будто Вы часто удивляетесь или сомневаетесь. И губы… — его палец замер в сантиметре от ее губ, не касаясь. — Губы, которые улыбаются, наверное, очень медленно. С правой стороны?

Она не выдержала и рассмеялась, нервно, с облегчением. — Почти готовая модель для архитектурного проекта. А Вы? Я в долгу!

Ее рука потянулась к нему. Он наклонился вперед. Она коснулась его лба,  высокого, гладкого. Бровей  густых, немного насупленных. Носа с легкой горбинкой у переносицы. Щёк, покрытых легкой, колючей щетиной, которая заставила ее пальцы едва заметно задрожать. Губ… Они были тоньше, чем она представляла, но мягкие. И когда она провела подушечкой большого пальца по его нижней губе, он тихо, почти неслышно вздохнул...

— Ну? — выдохнул он.

— Вы… не похожи на мастера по реставрации. Вы похожи на какого то  пирата. На доброго пирата, который грабит только, наверное,  сломанные табуреты!

Он рассмеялся, и его смех разлился по ее пальцам, лежащим на его губах, теплой вибрацией. Это было невероятно эротично. Не грубо, не пошло, а безумно чувственно. Каждый нерв на ее кончиках пальцев как бы чего то  кричал...

— Время! — вдруг прозвучал голос Яна где-то рядом. — Эксперимент окончен. Вы можете снять свои повязки!

Они вздрогнули, как школьники, застуканные за чем то недозволенным. Их руки разомкнулись. Мир, который за два часа стал таким близким и понятным на ощупь и слух, теперь грозился обрушиться визуальной лавиной.

— Прямо сейчас? — спросила Анна, и в ее голосе прозвучала неподдельная паника.

— Лучше сразу, — сказал Миша, но и в его голосе была неуверенность.

Она глубоко вдохнула и стянула повязку. Свет ударил в глаза, заставив щуриться. Перед ней сидел мужчина...

Он был не таким, каким она его представляла. Или  таким... Высокий лоб, темные, чуть растрепанные волосы, серые глаза, которые смотрели на нее с таким же смешанным чувством интереса и чуточку какого то страха. Тот самый «добрый пират» с тенью усталости вокруг глаз и губами, которые она только что трогала. Он носил простую темную футболку, на которой действительно были едва заметные следы краски.

Он смотрел на нее, не отрываясь. Анна почувствовала, как она краснеет. Она была перед ним беззащитной, без маски, которую накладывает первый визуальный контакт. Он видел не просто женщину, он видел ту, чье дыхание сбивалось от его прикосновений в темноте.

— Дождь на граните, — медленно произнес он. — И черничная пастила. Вы… даже лучше!

Она не нашлась,  что ответить. Просто смотрела. И видела, как медленная, очень медленная улыбка, начинающаяся с правого уголка, осветила его лицо.

Бармен Ян поставил перед ними два бокала с вином:

— За удачный эксперимент. От нашего  заведения!

Они выпили, уже глядя друг другу в глаза. Теперь всё было иначе. Но это «иначе» было совсем не хуже. Оно было насыщенным, переполненным невысказанными словами и незавершенными чувствами...

— Знаете, — сказал Миша, вертя пустой стопочный стаканчик в своих рабочих пальцах. — Моя мастерская совсем недалеко. Там есть одно кресло-качалка конца XIX века. Оно скрипит на определенную ноту. Я всё никак не мог ее поймать. Может… Вы поможете? У Вас должен быть хороший слух после сегодняшнего эксперимента...

Анна посмотрела на его руки. На те самые руки, которые только что держали ее руку и изучали ее лицо в кромешной тьме.

— Только если у Вас есть чай с моим любимым  чабрецом, — ответила она, и ее собственная медленная улыбка наконец-то расцвела уже в полную силу.

Продолжение следует...