Времена перестройки

     Радио любила слушать с детства. Очень интересные попадались передачи. А все оперетты знала наизусть. Потом появился телевизор, но телевизор от домашних дел отвлекает, а радио – нет!  С началом перестройки стали попадаться интересные сообщения, и я стала кое-что записывать:
     Вот, запись 1992 года. «Радио России».
     «В порт Восточный под Находкой прибыл гуманитарный груз. Склады никем не охраняются…»  Как такое сообщение можно давать в прямой эфир?! Через неделю новое сообщение: … «весь груз расхищен». Значит – отбой! Идиоту ясно что это сообщение в прямом эфире было для предприимчивых людей. Потом эта гуманитарная помощь – растительное масло, макароны, крупы, сахар– продавалась на рынках Владивостока, Хабаровска, Благовещенска. Так некоторые создавали базовый капитал.

                ***

     Сентябрь 1994 года «Радио России»:
     «В Евпатории на складе авиационного завода скопилось много боеприпасов, в частности более пяти тыс. патронов для автомата Калашникова. Транспорт, которым эти боеприпасы должны быть отправлены в Анголу, задержан на длительное время». Кем-то задержан и даже знают, что на длительное время.  И это в прямом эфире! Люди соображают –самим надо.

                ***

     1994 год 6 сентября. Благовещенское радио. Программа «Радиомаг. Час пик»:
     «У китайской правительственной делегации из гостиницы украли атташе-кейс с документацией на проект канатной дороги, 400 долларов и 3500 юаней. Проект века!  УВАЖАЕМЫЕ ВОРЫ-АВТОРИТЕТЫ!! ПРИМИТЕ МЕРЫ!!» Я так в кухне и застыла со сковородой в руке: «Уважаемые!!!» Как это демократично! В прошлом веке проект века так и не осуществился. В сентябре 2025 года по телевизору опять заговорили про канатную дорогу в районе Благовещенска. Может в этом веке ничего не помешает.

               ***

     Одно время мне пришлось заниматься контрабандой. Не с целью обогащения – надо было выжить. Прошли благословенные застойные брежневские времена. Это потом придумали, что «застойные», нет, никакого застоя не было. Страна активно застраивалась, развивалась, изобилия не было, но не было и бомжей, такой дикой всеобщей коррупции. Строились заводы, фабрики, детские сады, квартиры выдавались бесплатно. Путёвки в Дома отдыха, санатории получали работники по минимальным ценам. Профсоюзы работали.
     Сыну 15 лет, растёт, просит: – «Мама давай чай попьём» понимаю, что он есть хочет и знает, что нет ничего. Тактично просит чаю, но, к чаю надо же что-то. Кроме хлеба нет ничего. Пачку сливочного масла можно было купить по талону; одну пачку в месяц на работающего. И мясо тоже по талону по 1кг в месяц, если успеешь купить. Был даже такой анекдот: – «Приходит покупатель в магазин с талоном на мясо, а продавец говорит осталось мясо только шестого сорта, брать будете? Да, давайте раз ничего больше нет. Получил пакет, заглянул, а там какие-то окровавленные куски, и шерсть, и щепки… Это что? Продавец отвечает – 6-ой сорт – собачатина рубленная в будке.» Ирония нас и спасала.
     Зарплату выдавали товаром. Работаю на швейной фабрике, (которая доживает последние месяцы) получаю на складе постельное бельё, халаты, рабочие мужские брюки, ветровки…Но, надо ещё найти, где, кому продать. Одна знакомая работала в банке, другая в крайгазе, им можно, но не каждый же месяц… Ходила по столовым, предлагала женщинам халаты больших размеров.
     Тут начались поездки в Китай. Напротив Благовещенска через Амур –захудалая китайская деревенька, 20 тысяч жителей, по их меркам маленькая деревушка. Это север Китая, зимы холодные, поэтому и жителей мало. Первые три года был только бартер. Мы к ним со своим товаром, там меняем на что-то не всегда нужное, потом здесь меняем …Но, только товар на товар, на пищу ничего не менялось. У китайцев большим спросом пользовалась наша кухонная посуда из алюминия. Но, не как посуда, а как цветной металл. Мы и отдали весь цветной металл в обмен на корявый речной жемчуг, да бейсболки позже можно было и купить у них что-то на наши деньги. Они с радостью продавали нам самопальные спортивные костюмы «АДИДАС», какую-то букву меняли в названии и лепили эти костюмы из всяких отходов. Людей привлекала яркость одежды дешевизна и лейблы. Всё мужское население и часть женского ходили в таких костюмах, и я слышала сама, как приезжие люди называли Благовещенск – деревня Адидасовка. А позже предприимчивые работники торговли организовались и стали закупать товар партиями. Для этого собирали группу из разных людей, пусть и мало знакомых, лишь бы у них был загранпаспорт. Если у человека прописка Благовещенская, то никакой визы не надо было оформлять. Тут же был таможенный пункт, паспорт проверяли и ставили штамп «Россия КПП», Благовещенск и дату. Два таких паспорта до сих пор у меня хранятся. Можно было ездить хоть через две недели. Но, я ездила, примерно, раз в два месяца. Руководитель такой группы назывался «кирпич», он покупал билеты всем и платил каждому по прибытию по 500 рублей. Нам надо было привезти каждому по сумке в 50 кг. Потом стали делить на две сумки по 25 кг. Позже уменьшили норму и разрешалось перевозить 35 кг. Эти люди в группе назывались «фонарями». Уж не знаю почему такие негласные прозвища кто-то придумал. Вот таким «фонарём» я и ездила. Себе ничего нельзя было купить, но… Покупали и на себя надевали и майки, и футболки, и шарфы, и обувь. Специально ехали в ветхом, там оставляли, а купленное привозили на себе.
     Так я заменила себе ботинки и даже пальто драповое с каракулевым воротником (как оно мне надоело!) на пихору с воротником из песца. Часть отдала советскими деньгами и в добавление оставила пальто, а новое надела и приехала. На китайской стороне ничего не проверяли, а на нашей надо было проходить через «своего» таможенника, т.е. он пропускал всех без проверки и получал за это определённую денежку. И мы все понимали, что нарушаем закон, но основной инстинкт сохранения жизни заставлял это делать. Раз государство не может обеспечить людям сносное существование. люди сами ищут выход. Позже около Амурской ярмарки поставили фигуру такого фонаря работы Валерия Разгоняева и рядом на стене надпись: «Труду и оптимизму Амурских предпринимателей». А за Амуром деревенька превратилась в двухмиллионный город. Китайцы явно предприимчивей.

                ***

     Последний день масленицы – март 1995 года, день хмурый ветренный и холодный. С лотков замёрзшие продавщицы торгуют холодными блинами, конфетами, пирожными. Патруль – три курсанта и гвардейского роста красавец-офицер остановили двух солдат. Оба маленькие, офицеру до плеча не достают. Один настолько худой и бледный, что подумала: может друг его в госпиталь ведёт…  Нет, они в увольнении, гуляют. Офицер проверил документы, сделал какое-то замечание и отпустил их. А я, проходя мимо, слышу, как он говорит курсантам: –«Армия сократилась почти на четверть, неужели нельзя солдат одеть и накормить нормально!? Какие из них вояки!!»
     И то правда! Ещё раз оглядела удаляющихся солдатиков. Тонкие шеи торчали из воротников шинелей. На головах едва держались маленькие шапки. Это на их-то тощих затылках! Интересно, по какой статистике делается заказ на размер шапок для армии, ещё не разу в жизни не видела солдата в шапке по размеру головы. А эти! Покатые плечи, серые лица и синие губы, худенькие, их самих то защищать надо, а не от них помощи ждать.
     Два серых солдатика подошли к лотку и купили по две порции мороженого. В такой-то холод!
     Дети, они дети и есть.

               ***

     Было 1 ноября 1997 года. Я ехала в поезде «Владивосток-Благовещенск» в последнем вагоне.
     Сервис был на уровне момента; в одном туалете не закрывалась дверь, в другом – вода стекала через край раковины. Отопление не работало и тараканы, спасаясь от холода, прыгали с верхних полок и заползали нам за воротники. Разруха (наверное) как в гражданскую войну, но это называлось перестройкой. От хорошего к плохому. А что мешало отремонтировать замок в туалете – не такой уж там сложный механизм и прочистить раковину?
     Постельное бельё продавали в вагоне проводницы. Оно было серым и сырым. Проводницы тоже, видимо, не получали никакой зарплаты.  И чтобы выжить – один и то же комплект белья продавали несколько раз, предварительно расправив его и сбрызнув водой. Однажды мне попалась простыня с чётким чёрным отпечатком сапога. Я возмутилась и мне мигом молча заменили простыню. Тогда-то я и узнала от соседки по купе, что так проводницы делают свой маленький бизнес.
     В тамбуре нашего последнего вагона дрались бывшие заключенные. Их только что выпустили из лагерей под Комсомольском. Эту информацию сообщила проводница. Дверь в вагон трещала, слышалось рычание и отборная ругань. Все, кто мог, ушли вглубь вагона.
     Проводницы вызвали дорожную милицию, но она что-то не торопилась. Мои соседи тоже ушли дальше в вагон, и я сидела одна.
     Слышу, что дверь из тамбура, не выдержав очередного толчка, распахнулась и дерущиеся вывалились в коридор. Потом, поднявшись, подошли к моему месту и даже вежливо спросили - могут ли они тут присесть и «пообщаться". Наверное, устали драться.
     И сели. Один маленький светленький, щуплый с небольшой головкой сел напротив, а другой – высокий крепкий брюнет с большой круглой головой сел на мою лавку. Был он моложе блондина. По щекам струйки запекшейся крови – из ушей, на шее полоса от шнура- удавки. Наверное, поэтому он говорил хриплым голосом и всё пытался выяснить, за что маленький напал на него и чуть не удавил. Тут появилась дорожная полиция (или тогда ещё была милиция?), посмотрела на них и забрала брюнета.
     Маленький скромно сидел у окна. Некоторое беспокойство я испытывала, но страха не было.
     Когда детину увели, оставшийся мне и говорит:
– Вот, он сейчас вернётся, и мы тут маленько постреляем.
Думаю – врёт, пистолетов, факт, у них нет. А то бы давно уже постреляли. Устрашает? Говорю ему:
–Ты с ума сошел? Тут люди кругом!
–Ну, мы тогда тихонечко… ножичками…
–Успокойся. Его не выпустят. В лучшем случае с поезда снимут. Давно освободился? – знаю, что недавно, но молчать хуже.
– Да, вот только что, досрочно, за хорошее поведение (?!!) Домой еду. Явлюсь к мамке – нежданчик.
– Чего не поделили?
– Да, девушку он у меня увёл Я на вокзале в Хабаровске – там пересадка с Комсомольского поезда – девушку в ресторан пригласил, так хорошо сидели, а тут он подвалил, и она с ним пошла, а я что терпеть такое буду?
Всё это говорилось на определённом жаргоне, повторить не могу, но поняла, и перевожу смысл.
–Так неужели из-за какой-то вокзальной «девушки» надо было опять рисковать свободой!?
– Нет, девушка хорошая…Я в тюрьму ещё по малолетке попал, за драку и вот так уже шестнадцать лет, выйду-сяду, выйду-сяду. Как с друзьями встретимся, так и начинается пьянка-гулянка, обалдеваю от свободы, иногда через день-два опять забирают. И не всегда я виноват, но раз сидел – значит Я.
– А где-то работать пытался устроиться?
– Работать негде вообще, да и не успевал я…
     И он мне долго ещё рассказывал про свои ходки, про то, что он крепкий, вёрткий и цепкий и что он всегда за справедливость и честность… и, видимо, проникшись доверием, называл меня «мать". Ох, чур меня от такого сыночка!
     Сказал, что едет в Среднебелую; потом до утра ушёл в купе проводниц.
     Знаю, что Среднебелая в Амурской области – посёлок городского типа: там была птицефабрика, завод ЖБИ, кинотеатры, детские сады. Рядом с посёлком был военный городок и исправительная колония строгого режима. Сейчас всё разрушено, ни птицефабрика, ни ЖБИ не работают. От военного городка остались руины. Работать здесь, конечно, негде.  Это – перестройка!
     В Среднебелую прибыли рано утром. Я посмотрела в окно – он бежал, перепрыгивая через лужи – нежданчик.