Бандеролька из Москвы Рождественская история

Бандеролька из Москвы

Писатель Дмитрий Воронин проснулся от грохота, случившегося ровно в полночь на Рождество в комнате, где он безмятежно почивал на своём любимом продавленном кожаном диване. Новогодняя ёлка, доселе больше недели твердо стоявшая посреди писательских апартаментов, лежала на полу, а вокруг нее, пританцовывая, ходил какой-то  мужик плотного телосложения с совершенно седой длинной бородой. Одет незнакомец был очень странно. Всю его фигуру скрывал слегка помятый длиннополый халат цвета хаки, перевязанный на поясе кушаком, на голове восседала непонятного фасона зимняя шапка под цвет халата, кисти рук были спрятаны под вязаными варежками, а ноги обуты в полковничьи хромовые сапоги, до блеска начищенные ваксой. В одной руке мужик крепко держал толстую суковатую палку с выжженной на ней надписью «Предводитель», а в другой — огромный мешок с заплатой, на которой красовалась яркая кривоватая надпись «Союз писателей страны». За мужиком след в след, покачиваясь из стороны в сторону, понуро мельтешили беззубый шакал и пятнистая гиена.

– Вы кто? – туго соображая, протер глаза писатель Воронин.

– Я, дед Санта Клаус, Эванофф Николас, а это, мои верные собаки, – представился с низким поклоном бородатый мужик.

– Вы, что, те самые? – ахнул от изумления писатель Воронин, сгоняя с себя последние остатки сна.

– Ага, те самые, – согласно кивнул в ответ дед Санта Эванофф.

– Наши самые-присамые главные?

– Ага, – мило улыбнулась вслед деду Клаусу Эваноффу гиена.

– И ко мне?

– К тебе, писатель ты наш дорогой, к тебе. И не с пустыми руками. Ты ж, Воронин, письмо нам писал под Новый год?

– Писал.

– Подарки заказывал?

– Заказывал. Токо Новый год-то уже того, прошел, я и ждать перестал.

– Ну извиняй, почта у нас в России такая, никогда вовремя ничего доставить не может. Мы поначалу с собаками тоже почтой хотели тебе подарки выслать, но передумали, решили лично тебя навестить.

– Ух ты! И с подарками?

– А то, – довольно усмехнулся в бороду дед Санта Эванофф, – Вон их сколько – целый мешок.

– И все мне? – недоверчиво покосился на безразмерную ношу писатель Воронин.

– Тебе. Кому ж еще. Помогай, Василиса, – повернулся к гиене бородатый мужик, – я буду подарки доставать по очереди, а ты их торжественно вручать станешь нашему славному писателю Воронину.

– Не буду, – оскалилась гиена и пошла пятнами по всей коже. – Морда мне его не нравится. Предатель он и сволочь, как тот Новиков из-под Тамбова, которого мы намедни сожрали и не подавились.  Не товарищ он нам, нутром чую, власовец. Надо бы и его в расход.

– Ну тогда ты, Ванька, вручай, – заискивающе глянул на шакала породы дед.

– И я не стану, – стошнило беззубого пса куском изменника Новикова прямо на сапог предводителя. – Лучше давай и его сожрём, желательно под водочку, что ключница делала, а то от магазинной рвать меня начинает. Продукт не впрок.

– Чуть позже, собаки мои верные, чуть позже, а вначале прикормим слегка, чтоб с жирком потом схавать, – сунул руку в мешок Клаус Эванофф.

– Ошибку допускаешь, Санта, – окунул язык в недопитый граненый стакан с самогоном шакал, – не в коня корм. Попомни моё слово!

– Попомню, гадом буду. Мы его уже скоренько заочным голосованием в рубленую котлету превратим и слопаем за милую душу, – сглотнул слюну мужик в хаки.

Первым подарком явилась из мешка Большая литпремия с алмазным довеском, потом Имперская без довеска, но с медалью и за подписями, за ними пошли Бунинская, Бажовская, Гончаровская, Лермонтовская, Пушкинская, Шукшинская, Тургеневская, братьев Стругацких и другие, не менее важные для писателя Воронина, награды. А к каждой премии еще и по медальке дедуля Эванофф к груди обалдевшего счастливчика подвешивал, да столько подвесил, что, в конце концов, и места на пиджаке писательском не осталось.

– Ну вот и пришла к тебе известность, писатель Воронин, чуешь ее? – снял с себя шапку предводитель и вытер пот с залысины.

– Чую, но не до конца, – тяжело дыша, прошептал писатель Воронин, жадно глядя на ополовиненный мешок, – а мне бы до конца, до самого до донышка и сразу.

– Смотри, не надорвись, слава-то, она, потяжельше известности будет, – посмотрел на него с сочувствием дед и вновь склонился к мешку.

– Ничего. Выдержу. Твои ж собаки выдерживают, чем я хуже, – раздувая ноздри и покрываясь потом, задрожал от предчувствия чего-то великого теперь уже известный писатель.

– Вот тебе «Ясная поляна», вот тебе «Мичуринская» за огород, а вот тебе «Золотой Витязь», – сунул в руки окончательно обалдевшему писателю Воронину тяжеленную бронзовую статуэтку дедуля, – Хватит может уже?

– Ещё, – выпучил от натуги глаза писатель Воронин.

– Надорвешься ведь, – с сомнением покачал головой дед Санта Эванофф, – мест-то на Новодевичьем для писателей пока не зарезервировали.

– Давай еще, – из последних сил прохрипел писатель Воронин.

– Тогда вот тебе ещё Большая Книга от либералов, так как ты и есть власовец и паразит, – и суровый Николас со злорадством впихнул подмышку ослабевшему писателю огромный фолиант, – а на посошок Грамота от меня Самого и главное наше "СЛОВО" от всего писательства!

После того, как Грамота от Самого и чек на "СЛОВО" очутились в зубах писателя Воронина, он со всего размаху грохнулся на пол.

 

– Вставай, пьянчуга, солнце уже за окном, – растормошила утром гения русской словесности жена, – С Рождеством тебя. Тут бандерольку почтарка принесла. Из самой Москвы пришла.

– А что в ней, открой скорее, – в волнении приподнялся на диване писатель Воронин, косясь по сторонам в поисках наградного пиджака.

– Еще один членский билет писателя Воронина и значок какой-то, – разорвав бандероль, протянула супруга мужу красную книжицу с гербом. – С тебя плата за стоимость этой картонки и еще тысяча за доставку наложенным платежом. И за что только деньги такие переводить почем зря, не пойму, был бы хоть прок какой. Лучше б колбасы докторской купил.

– Дура, баба, – выхватил из рук жены заветную книжицу писатель Воронин, – куда уж тебе понять с твоими куриными мозгами. Не видишь что ли, что герб с орлами на ней пропечатан? Я теперь с этим гербом куда хошь, хоть к мэру, хоть к губернатору, хоть в ресторан без очереди. Никто не скажет, что не писатель. Теперь я самый, что ни на есть, настоящий писатель, потому как с орлами.

– Иди уже деньги плати, дурень, Клавка на кухне сидит, тебя час как дожидается, – тяжело вздохнула жена писателя Воронина и вышла из комнаты.