Июньским вечером

(Из книги ЛЕСКОВКА)

Окошко растворяется и рисованные красногрудые петушки на голубых ставнях разлетаются ещё дальше в стороны. Из-за тюлевой занавески слышится: «Настёна! Зорьку не прогляди!» Мама выглянуть не может, руки у неё в муке – пирог к завтрему, на Васяткины именины затеяла.
Настя оставляет под яблонькой на лоскутном одеяле читанные-перечитанные Афанасьевские сказки, поддёргивает на Васятке штанишки, разворачивает и суёт ему за щёку барбариску.
– Пойдём Зорьку с Бурчиком встречать, – командует брату.
Четырёхлетний Василёк, натягивает задом наперёд панамку и поспешает с сестрой за околицу.
Вечер тёплый, ласковый, и пыль на просёлке такая шёлковая, что хочется шлёпать и шлёпать по ней босыми ногами, идти и идти. До Кривой балки, до Стёпкина оврага, до самых дальних покосов. Но туда нельзя. Мамка заругает. Да и не успеешь моргнуть, как совсем свечереет. А там и облудиться ничего не стоит. Туманы-то у нас – о-го-го, что молоко козье – густые, душные.
Настя и Васятка выходят за деревню и усаживаются в ожидании стада на поваленную корягу. В прошлом году молнией спалило старую ракитку. Недогоревший толстенный сук ребятня приспособила под лавочку. Встречая скотину, по вечерам здесь собирается детвора. Но сегодня – никого. Только Настя, Василёк да коростели на болотце. Скрипят, словно дед Михей на телеге несмазанной катит. Вот от Дуськиного сада отъехал, вот на пойме поскрипывает, а вот уж почти и не слыхать – где-то у Стёшкина мосточка тонюсенько выводит.
– Назавтра опять жарень. Вишь, Васятка, небушко над хутором Степным калиновое, словно морс бабулин, ни тучки, ни облачка, – поясняет Настёнка.
Восток погружается в полумрак. Лохмотья его чернильными пятнами расплываются по небесной глади, тянутся тончайшей дымчатой кисеёй к югу, к северу. И только запад полыхает жарким костровищем.
Настёна сламывает две хворостинки. Одну себе – Зорьку залучить, вторую, покороче, Васятке – Бурчика подхлестнуть.
Из заречных лозняков пастухи выгоняют стадо. Настя вынимает из кармана присоленный ломоть ржаного.
– Угости телёночка, – протягивает кусочек Васе, – он и слушаться тебя станет.
Стадо ныряет под горочку, не видать. Но уже чуется неясный глухой шум. Настя прикладывает ладошки к ушам, Василёк повторяет за ней – закрывает свои. Но гул от приближающегося стада передаётся по земле. И ребятишки ногами ощущают мерную поступь тяжёлых животных.
– Идут! Идут! – кричит Васятка.
И из невидимого Большего лога сначала расплывчато, а затем всё яснее и яснее выступает кудрявистая башка быка Бугая. За ним проявляется норовистая мосластая Груня. Крупные животные, будоража улёгшуюся к ночи пыль, ступают споро и ходко по натоптанным, набитым с апреля тропам.
Одна за другой, вереницами надвигаются они на околицу. Разномастные. Есть среди них аккуратные полумерки, белые с рыжими подпалинами – стройные, тонконогие южанки. Но большинство – дебёлые чёрно-белые коровищи, неповоротные, с лохматыми тумбами-ножищами, завезённые откуда-то с запада.
Вместе с ними на деревню снежным валом накатывает туман. Мимо ребят проплывают палевые, белые, чёрные, рыжие пятна, коров почти не видать. Лишь изредка возникает то одна, то другая морда. Соседская Ласточка, следуя мимо, мымыкает, но, признав Настёнку, задерживается на мгновение, тянется за хлебушком. Как не угостить! Ласточка лижет ладонь шершавистым языком, будто наждаком. Обслюнявливает Настину руку, вздыхает, мол, маловато будет, и важно удаляется ко двору.
Коровы тают, растворяются, но чёткой остаётся дрожь земли, размеренная поступь стада. Она вваливается волной на затихающие улицы, и вот уже слышатся бабьи окрики: «Звёздочка! Звёздочка! Милка! Милка! Да куды ж ты, блудная, запропостилася!»
– Ну, подманивай свого Сивку-Бурку, – шепчет братцу Настёна.
Васятка протягивает хлебец, зовёт бычка, припомнив, как это делает бабуля: «Бурчик! Буренька! Пойдём домой, родимай!»
Показывается слюнявая Буркина мордочка.
Зорька тыкается в Настёнины ладошки, жуёт краюшку, перекладывает за щёку и, не сбавляя ход, мычит, вытянув морду в сторону своего подворья.
Настя улыбается, треплет коровку по холке, заворачивает полусонного Бурчика. Набрыкавшись за долгий июньский день, тот не в силах шалить, смирно токает следом за степенной мамашей, принюхивается к распёртому, тяжеленному вымени, от которого куда как заманчиво пахнет.
Наконец, хозяйки разбирают кормилиц, циркают о подойники вечёрошником. Пыль опадает на росные подорожники, деревня угоманивается. Но запах молока, запах разгорячённого стада ещё долго плывёт по закоулкам.
Бабуля процеживает удой, сдувает пену. Ставит на стол две кружки: перед Настёной красненькую в горошек, а перед Васей – синенькую с золотой пчёлкой.
– Помочники мои безотказные! Пейте на здоровьице. Нынче молочко душицей попахивает. Видать, Петро в Ярочкиной балке пас. Там травки этой видимо-невидимо. От сорока болестей. Пейте, силушки набирайтеся.