Миша

Миша был обычным. Не плохим и не хорошим — просто человеком, которого можно не заметить в толпе. Он ходил на работу, возвращался домой, иногда улыбался соседям, иногда делал вид, что никого не видит. Жизнь шла, как у всех: счета, усталость, редкие радости и частые мысли «потерплю».

Последнее время он начал замечать странную вещь. После каждого отказа, после каждого холодного слова или молчаливого «нет» что-то внутри ломалось. Сначала болела спина. Потом сердце начинало стучать неровно. Потом появлялась тяжесть, будто тело копило в себе все непроговорённое.

В тот вечер он стоял на улице у маленького киоска. Воздух был сырой, липкий. Миша сам не понял, зачем сказал:
— Пачку… самых обычных.

Он давно не курил. Но в тот момент сигареты казались чем-то простым и понятным. Зажёг, затянулся — и на секунду стало тише внутри.

— Не решает, — спокойно сказал кто-то рядом.

Миша вздрогнул. Рядом стоял мужчина лет сорока. Ничего особенного: куртка, тёплый шарф, усталые глаза. Но в его голосе не было ни осуждения, ни жалости.

— А ты кто? — хмуро спросил Миша.

— Даниэль.

Они стояли рядом, не глядя друг на друга. Машины проезжали, люди шли мимо, а разговор будто происходил отдельно от всего мира.

— Ты злишься не на людей, — сказал Даниэль. — Ты злишься на себя за то, что молчал.

Миша усмехнулся.
— Все умные. Где ты был раньше?

Даниэль чуть повернулся к нему и произнёс медленно, без нажима:

— Насколько ты ответственен за свою жизнь.
Неужели ты так и не понял, что от твоего настроения зависят все судьбы людей.
Настройся на волну радости, а не отчуждения.
Я не зову тебя в горы, чтобы быть отшельником.
Я пытаюсь научить тебя жить в социуме.
Ты всегда был облачным — приземлись.
Космос любит порядок на Земле.
Порядком в своём уме ты способен наладить миры.

Миша резко затушил сигарету.
— Поздно. Всё поздно. Где ты был, когда надо было? — голос сорвался. — Я устал. Я не верю. Хватит.

Он развернулся и ушёл, не оборачиваясь. Даниэль его не остановил.

Подъезд встретил тишиной и запахом старых стен. Лампочка мигала. Сердце сжалось, дыхание стало коротким. Миша успел подумать: «Только не сейчас», — и пол ушёл из-под ног.

Очнулся он уже в белой палате. Часы на стене показывали несколько часов спустя. В груди было тяжело, но боль стала глухой, терпимой.

Рядом стоял врач. Высокий, спокойный. На бейджике чётко читалось:

Даниэль Богомазанный
Врач-кардиолог

Миша смотрел, не веря глазам.

Врач заметил его взгляд и спокойно сказал:
— Ты можешь отвергать сколько угодно, но от себя не убежишь. Мы продолжим здесь. То, что предрешено, случится в любом разе.

Миша закрыл глаза. Впервые за долгое время ему не хотелось спорить.


В глазах Миши на мгновение вспыхнул образ индийской богини Лакшми. Тёплый, почти забытый, как сон из детства.
Ты уже приходила ко мне однажды, — подумал он.

Он открыл глаза.

Палата была пуста. Тишина стояла не больничная, а странная — будто кто-то только что вышел и ещё не успел унести с собой своё присутствие. Соседняя койка пустовала, но простынь и одеяло были смяты, словно здесь совсем недавно кто-то лежал, дышал, ждал.

Миша медленно сел. На тумбочке у той кровати лежала книга.

«Михаил Евсодеев — Чистка и Исцеление»

Он несколько раз перечитал обложку.
— Такого не бывает… — выдохнул он.
И тут же подумал: А если бывает? Тогда где я вообще нахожусь?

Он открыл книгу не жадно. Впервые в жизни — не из желания понять быстрее, а будто позволяя словам идти своим ходом. Предисловие пропустил. На секунду мелькнула мысль: зря, — но он не стал возвращаться.

33-я страница.

«Ты знаешь себя».

Миша перелистнул дальше и начал читать медленно, осознанно, будто не глазами, а всем телом:

Не стремись к тому, чтобы быть услышанным. Услышь сам.
Не стремись брать. Стремись давать.
Отдавая — отдаёшь себе.
Забирая — забираешь у себя же.
Кого ты отверг, если не себя, если не частичку себя во Вселенной.
Твой мозг состоит из того же, что и звёзды.
Ты не находишь — тебя выбирают.
А если точнее — ты находишь внутри себя уже то, что всегда было твоим.
Это путешествие внутрь.
Болезнь — это очищение.
Бранные слова — перенаправление на суть.
Ты не знаешь пустоту.
Но, открыв в себе себя, ты способен заполнить пустоту светом.

Страница вдруг оказалась уже 73-й.
Миша не помнил, как перелистывал.

Он успел прочитать лишь несколько слов:

«Твоя мука — твой хлеб.
Ты повар и ты потребитель.
Возврат собственнику».

В этот момент дверь открылась.

— Обед.

Голос был обычный, будничный, словно ничего необычного здесь и не происходило.

Миша аккуратно закрыл книгу и положил её на тумбочку. Сел на кровать, свесив ноги. Женщина в белом халате с розовым воротником поставила на стол поднос: борщ, рис с жареной курицей, стакан яблочного компота. Она не смотрела в глаза — просто сделала свою работу.

Даниэль жестом показал, что она может идти, и сел рядом.

— Твоя проблема в том, — продолжил он, будто не было паузы, — что ты ищешь вовне то, что давно было в тебе самом. Я не отделён от тебя. Я в твоём поле. Я внутри тебя. Тебе лишь нужно позволить мне вести тебя туда, куда ты по-настоящему хочешь прийти.

— А что это за место? — тихо спросил Миша.

Даниэль ответил не сразу.

— Это место здесь. Ты всегда был здесь, Миша.
Последние восемь лет ты был в коме.
Твои родители дежурили по очереди. Ждали.
Вчера ты пошевелил пальцами и веками.
Мать твоя ушла за отцом. Они будут здесь через час.

Он посмотрел прямо в глаза.

— Теперь выбор за тобой: продолжить жить или снова впасть в забвение.

Миша потянулся к стакану с яблочным компотом. Руки дрожали. Капля скатилась по стеклу — или это была слеза, он не понял.

Он заплакал тихо, по-взрослому, не прячась.

— Жизнь… — сказал он хрипло. — Я выбираю жизнь.

Даниэль не улыбнулся. Он просто кивнул — как человек, который знал этот ответ заранее.

За окном кто-то прошёл по коридору. Часы на стене щёлкнули.
А книга на тумбочке лежала закрытая — так, словно её здесь никогда и не было.


Врач протянул Мише маленький стаканчик с водой и таблетку.

— Что это? — спросил Миша.

— Алоливин, — спокойно ответил Даниэль. — Травяное средство для восстановления сердечного ритма.

Слово прозвучало мягко, почти успокаивающе. Миша не стал задавать лишних вопросов. После сытного обеда он выпил лекарство, как было предписано, и лёг на кровать. Тело быстро налилось тёплой тяжестью.

Он повернул голову вправо.
Книги не было.

Словно её здесь никогда и не существовало.

Миша нахмурился, перевёл взгляд налево — на тумбочке лежал пульт от телевизора. Обычный, слегка потёртый. Он взял его в руку, нажал на красную кнопку с символом защиты — (I).

Экран загорелся.

— В мире происходят странные вещи, — уверенным голосом вещал диктор. — Но сегодня учёные обнаружили ещё одну цивилизацию на нашей планете. Нет, это не живые существа.

Картинка сменилась: вид с воздуха. Море, разорванное на части, словно отступившее.

— В результате малого иссушения Атлантического океана миру открылись новые острова с городами. Знания всегда были на Земле. Просто мы не знали, где смотреть.

Миша приподнялся на локтях.

— Как вы видите, перед нами огромный город с современной инфраструктурой. Это подтверждает, что человечество было высокоразвитым и высокодуховным много эпох назад.

Камера медленно приблизилась к массивному строению.

— А вот и библиотека. Высота — около семидесяти метров. По краям — солнечные панели, впитывающие свет. Надпись уже расшифрована.

Экран приблизил каменные буквы.

— «В честь тех, кто борется со своими страхами и пишет книги».

У Миши пересохло в горле.

— А теперь давайте зайдём внутрь. Эти книги написаны на бумаге, идентичной нашей. Полки — из тех же пород деревьев. И вот книга в центре зала…

Камера остановилась.

— «Атлантида — наставление для всех поколений». Автор — Суимэ Канго.

Экран мигнул.

— Оставайтесь с нами. Следующий эфир — через час после главных новостей мира.

Телевизор щёлкнул и замолчал.

В этот момент дверь палаты открылась.

На пороге стояли мужчина и женщина. Усталые лица, осторожные улыбки, глаза, в которых блестели слёзы. Они смотрели на Мишу так, словно боялись спугнуть его одним неловким движением.

— Миша… — тихо сказала женщина.

Он смотрел на них и чувствовал странную пустоту. Не холодную — пустую, как незаполненное место.

Он понимал, что должен их помнить.
Но внутри не отзывалось ничего.

А мои ли это родители? — мелькнула мысль.

Сомнение было едва заметным, как трещина под краской. Но именно оно заставило сердце снова сбиться с ритма.

Миша молчал.
А за окном кто-то закрыл дверь, и в коридоре раздался далёкий, неясный звук — будто листали страницы.


Мама обняла сына первой.
Отец неторопливо снял пальто и повесил его на спинку стула.

Миша захлебнулся слезами и, словно не до конца веря происходящему, нехотя обнял мать в ответ.

— Мама… — произнёс он неуверенно. — Я знал… но забыл всё. Прости меня.

Она отстранилась совсем чуть-чуть, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Что ты знал, сын? И что ты забыл?

— Я забыл всё… — тихо сказал Миша. — Какой сейчас год?

— 2025-й, — ответила она спокойно. — А какой же ещё? Канун Рождества Христова. Завтра утром поедем домой, а в полдень зайдём в церковь.

Миша нахмурился.

— Но… я упал вчера. Тоже в канун Рождества. А вы жили в другом городе. Очень далеко от меня.

Мама покачала головой.

— Мы тебя никогда не бросали. Мы всё это время были здесь. С тобой.

Отец подошёл ближе. Его руки были горячими, сильными. От пальто пахло табаком. Он крепко сжал руки сына и неловко, по-мужски, обнял его.

— Фу, пап… — сквозь слёзы пробормотал Миша. — Что за запах?

— «Альмэйна», — тихо сказал отец. — Твои любимые.

Врач попросил Мишу заполнить анкету и сказал, что при желании он может поехать домой уже сегодня.

Миша кивнул.

Он долго обнимал родителей. Не объяснялся, не спрашивал — просто говорил «спасибо» снова и снова, будто боялся, что слова закончатся.

Медсестра принесла полотенце и позвала его за собой.

— Дверь не закрывается, — сказала она буднично. — Никто не зайдёт. Малиновым мылом хорошо искупайся. Вода горячая — осторожнее. Потом подойдёшь ко мне, подпишешь бумаги, и выписка будет готова.

Миша пошёл в душ.
Тёплая вода.
Дверь приоткрыта.
Душистое мыло.
Розовое полотенце — мягкое, почти домашнее.

Он быстро, по-солдатски, привёл себя в порядок и вернулся с анкетой. Медсестра посмотрела на него дольше обычного. Во взгляде было что-то странное — не нежность и не строгость, а плотное, земное внимание. Между ними повисла короткая пауза, в которой не было слов, но было слишком много ощущений.

— Выписка готова, — сказала она тише, чем нужно. — Подпиши здесь. Всё в порядке.

Миша поставил подпись, будто закрепляя нечто большее, чем просто документ.

Он вернулся в палату, надел новую бело-оранжевую куртку и вышел вместе с родителями.

В лифте играла симфоническая музыка Бетховена.
Стены блестели, словно это был не лифт, а переход — канал между мирами, космическая станция, ведущая к Земле обетованной.

Двери открылись.

Первый этаж был самым обычным. Больничные стены, знакомый запах, ничего нового. Машина тоже оказалась простой. Окно открывалось вручную.

И всё же Миша знал — переход уже случился.

Не потому, что что-то засверкало или изменилось снаружи.
А потому, что внутри него загорелся маленький, очень тёплый огонёк.

Огонёк любви.


ЭПИЛОГ

Миша не знал, откуда пришёл и куда идёт.
И это было не важно.

Важен был момент — здесь и сейчас. То, что жизнь приоткрыла форточку надежды. А какие двери открывать дальше, решит он сам. И будет ли продолжать жить, любя, — тоже.

Здесь не было небесных откровений.
Было лишь одно: то, что уже заложено внутри Миши.
Вечное и простое. Такое, с которым ничто не сравнивается.

Та обыденность, что не требует молитв,
а просто позволяет человеку жить так,
как того пожелает душа.