Тайны старинных коллекций. Новые дела 1918 год

Дело «Стёпки Разина»


Глава 1


Петроград, 1918 год.

Гражданская война шла по стране тяжёлой поступью, жестокой и грубой, словно сама преисподняя вырвалась наружу и решила навести порядок по-своему. Город был отдан на растерзание всем, у кого имелись оружие, мандат или просто наглость.

Банды всех мастей бесчинствовали от души. Молодую республику захлестнули преступность, проституция, беспризорники, нищета и голод. Люди разбились на десятки идейных партий, и каждая считала себя единственно верной и потому имела полное право на диктатуру. Несмотря ни на что, пролетарии устанавливали свою власть — устанавливали грубо, наспех, часто кровью. Те, кому это не нравилось, всячески мешали становлению союза солдат, рабочих и крестьян — кто словом, кто делом, а кто пулей.

По городу, наводя «порядок», а точнее — устраивая вакханалию, разгуливали матросы с мандатами. «Экспроприация экспроприаторов», а попросту — грабь награбленное, была их главным лозунгом и единственной философией.

Город стоял в грязи и нищете. Простого обывателя могли обобрать, ударить, ограбить, а при случае и убить — любой, у кого в руках оказывался револьвер или заветная бумажка с печатью.

Савинов Василий Петрович печально смотрел в окно своей квартиры.

По улице грохотал грузовик с красноармейцами. Те, весело размахивая руками, что-то выкрикивали вслед проходившим барышням — явно не из словаря института благородных девиц. Солдаты смеялись громко и дружно. Девицы же, прикрывая лица платочками, жались к стенам домов, словно те могли дать хоть какую-то защиту.

Проехал автомобиль. В нём, важно развалившись, сидел красноармейский комиссар в чёрной кожанке, рядом — мужчина в шляпе, с видом человека, который до сих пор не верил, что всё это происходит с ним наяву. Матросик-водитель вёл машину неуверенно, собирая по дороге все ямы и ухабы. Пассажиры подпрыгивали на каждой кочке, придерживая головные уборы.

Латочник с лотком, полным ниток и пуговиц, оглянувшись по сторонам, перебежал на противоположную сторону улицы — быстро и виновато, словно уже успел что-то украсть. Впрочем, вполне возможно, что так оно и было.

— М-да… — протянул Василий Петрович. — Нет больше той России. И, боюсь, уже не будет.

Он обернулся к гостю.

Князь Оленьев сидел в кресле и листал «Красную газету», свежий орган пролетарской печати.

— Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем… — с выражением прочитал он и поднял глаза. — Как тебе это, Василий Петрович?

— Прочитал ты гениально, — с сухим сарказмом ответил Савинов. — Почти убедил.

Он помолчал и добавил уже серьёзнее:
— Скажи лучше, дружище, когда вы собираетесь за границу? Медлить нельзя.

— Евдокия, подай нам горячего чаю, — позвал он.

Домработница быстро накрыла на стол: чай, варенье, ватрушки — всё аккуратно, словно за окном был не 1918-й, а самый обыкновенный мирный год.

— Мы с Аглаей решили, что никуда не поедем, — ответил Оленьев, подсаживаясь к столу.

Брови хозяина поползли вверх.

— Ты же понимаешь, Игорь Владимирович, с вашим происхождением вас просто расстреляют.

— Ну, пока Бог миловал…

— Это пока. Ты не видишь, что происходит?

— Дорогой мой Василий, — устало усмехнулся князь, — там, за границей, наших нищих — и с происхождением, и без — хватает. Да и куда мы поедем? И к кому?

В этот момент зловеще затрезвонил звонок в дверь.

Друзья переглянулись.

Мир изменил людей: каждый стук теперь казался последним в жизни. А уж звонок — тем более. От новой власти никто не ждал ничего хорошего. Расстрел на месте или «в другом месте» стал привычным состоянием души и тела — если такие понятия вообще ещё существовали.

Евдокия тревожно посмотрела на барина.

Савинов молча взял револьвер и сам пошёл к двери. Оленьев достал своё оружие и встал в трёх шагах от хозяина, а домработницу аккуратно отодвинул в сторону — подальше от возможной линии огня. Новый мир церемоний не признавал.
Савинов повернул ключ и приоткрыл дверь.

На пороге стоял давний знакомый князя Оленьева, а ныне комиссар Петроградского ЧК — товарищ Пётр Семёнович Зимин, в прошлом Зиминов.

— Здравствуй, Василий! — бодро сказал он. — Аглая сказала, что Оленьев у тебя.

Савинов молча посторонился.

Комиссар вошёл и дружески поздоровался с князем.

Евдокия Прохоровна заметно успокоилась и поставила на стол ещё одну чашку.

— В общем так, други мои, — начал Зимин, усаживаясь, — документы я вам справил. Если хотите уехать за границу — помогу. Но у меня к вам есть предложение.

Он замолчал, взял ватрушку и с заметным удовольствием принялся за кулинарный шедевр Евдокии. В квартире повисла тяжёлая тишина.

Утолив аппетит, комиссар продолжил:

— Бандитизм процветает. Нам нужна ваша помощь.

— Нам? — резко перебил Савинов. — Это кому именно «нам»?

— Если угодно — нашей власти. Молодому государству. Да, Василий, я служу Советам и не стыжусь этого. Вы люди грамотные, опытные. Нам нужны такие.

— Товарищ Зимин, ты с ума сошёл? — усмехнулся Савинов. — Завёлся, как на партсобрании…

Он закурил, поднялся и прошёлся по гостиной.

— Как ты себе это представляешь? Как ты собираешься представить князя своим товарищам? Конюхом? Рабочим? Крестьянином? Он же «Ваше Благородие» до мозга костей. Ваша власть этого не прощает.

Василий Петрович нервно затушил сигарету, заложил руки за спину и вопросительно уставился на комиссара — так, как учитель смотрит на ученика, не выучившего урок.



Глава 2


Зимин с достоинством выдержал взгляд Савинова и спокойно произнёс:

— Василий, если ты дашь мне возможность высказаться, я всё объясню.

Все молча ждали, что именно предложит комиссар. Пётр Семёнович достал из внутреннего кармана кожаной куртки сложенный лист бумаги.

— Вот описание предмета, — сказал он, протягивая лист Савинову. — Ты, Василий, хороший антиквар. Этот предмет видели у одного матёрого бандита.

И комиссар начал рассказывать.

В городе орудует банда Стёпки Разина. По оперативным данным — бывший каторжанин, анархист. Кто он на самом деле, никто толком не знает. В основном банда грабит банки. Но есть и подражатели, и сколько их — неизвестно.

На одном из таких налётов очевидцы заметили странную деталь: на поясе у главаря висел этот предмет. Что это за вещь — никто сказать не может. Зато свидетели охотно описывали самого Разина… и всякий раз по-разному.

Кто уверял, что он уже немолод.

Кто утверждал — совсем юнец.

Одни клялись, что он черноволосый.

Другие — что светлый.

— Вот так вот, — закончил комиссар. — А вы, господа… вернее, уже товарищи, не раз раскрывали весьма запутанные преступления. Более того, Оленьев — адвокат. Поэтому я предлагаю князю занять место начальника следственного отдела. А тебе, Василий, — стать сотрудником уголовного розыска.

Савинов от неожиданности буквально рухнул в кресло.

Оленьев застыл с чашкой чая в руке.

Евдокия остолбенела посреди комнаты.

Даже воздух в квартире стал густым и тяжёлым, словно его можно было резать ножом.

В отличие от поверженных шоком присутствующих, комиссар, явно довольный произведённым впечатлением, взял ещё одну ватрушку и с аппетитом зашевелил челюстями.

Расправившись со сдобой, Зимин не торопясь — будто растягивая удовольствие — вытер салфеткой рот и руки. Теперь окружающих следовало выводить из оцепенения, иначе оно могло затянуться надолго.

Он достал ещё несколько бумаг и целую кипу документов и аккуратно разложил их на столе.

— Вот. Это ваши новые документы. Прошу выучить и привыкать к новым именам. А это, — он развернул папку, — ваши новые биографии. Их тоже прошу заучить на зубок. Так что, товарищи…

Оленьев наконец ожил, поставил чашку на блюдце и тихо спросил:

— У нас есть время подумать?

— Есть, — кивнул Зимин. — До завтра. А завтра в восемь утра я жду вас обоих.

Он посмотрел на князя внимательнее:

— Игорь Владимирович, помня ваши адвокатские заслуги и то, сколько вы для меня сделали, скажу прямо: это всё, чем я могу помочь. Документы настоящие. Легенды тоже. Если откажетесь — единственное, что сделаю, это помогу уехать за границу. Больше, простите, ничего.

— Пётр… — медленно произнёс Оленьев. — Если мы согласимся… всё это всплывёт. Нас с Василием почти каждая собака в городе знает. Что будет тогда?

— Ну, Василий — мастер перевоплощения, — спокойно ответил комиссар. — А вам, Игорь Владимирович, придётся поучиться. А если обман вскроется — нас всех поставят к стенке.

— А если более оптимистично? — серьёзно спросил Савинов.

— Тогда нас расстреляют не сразу. Сначала переломают рёбра, выбьют зубы, а уж потом — к стенке.

— Ну, если так, — грустно хмыкнул Савинов, — то мы подумаем.

Перспективу комиссар описал вполне в духе времени. Выбор у участников этого негласного «заговора» был невелик — вернее, его не было вовсе.

Какое-то время Савинову и семье князя везло. Но такое везение долго не длится. Когда-нибудь за ними обязательно придут — через неделю, через день или через час.

И настало время принимать решение.

Зимин подошёл к двери и, уже на прощание, бросил:

— Князь, забудьте свои манеры. Вы теперь пролетарий. Сделайте лицо попроще и одежонку смените на подходящую. До завтра, товарищи.

Комиссар ушёл, оставив после себя ощущение холода, страха и безнадёжности — словно в квартире на мгновение распахнули дверь в подвал.


Глава 3


— Самое ужасное, — медленно произнёс Оленьев, — что Зимин уверен: мы согласимся…

Василий, казалось, не слышал друга. Он вновь и вновь перечитывал описание предмета, оставленное комиссаром. Затем взял блокнот, карандаш и быстро сделал несколько зарисовок, заполняя лист за листом.

— Василий, — с удивлением спросил князь, — ты и впрямь собираешься с ними сотрудничать?

Савинов не ответил. Он сосредоточенно разглядывал рисунки, будто надеялся, что бумага сама подскажет ответ.

— Что-то ускользает… — бормотал он. — Знакомое… Не могу уловить…

Оленьев подошёл ближе и посмотрел через плечо.

— Нэцкэ, — совершенно спокойно сказал он.

Для Савинова это слово прозвучало, как выстрел в ночи. Он резко выпрямился:

— Ну конечно! Дзюродзин — бог долголетия!

Он посмотрел на князя с неподдельным изумлением.

— Не подозревал, князь, что вы знакомы с японской культурой.

— Я с ней и не знаком, — пожал плечами Оленьев. — Просто видел нэцкэ. После войны с японцами — у одного моего клиента, генерала. Правда, у того был другой бог и выглядела фигурка иначе…

Он помолчал и снова задал вопрос:

— Василий, я повторяю: ты решил идти в уголовный розыск?

Савинов оторвался от своих мыслей, развернулся и посмотрел другу прямо в глаза.

— А ты полагаешь, у нас есть выбор?

— Зимин весьма живописно объяснил, что нас ждёт…

— Дружище, — перебил его Василий.

Он поднялся, собрал рисунки в стопку, закурил и заговорил спокойно, почти наставнически:

— Заявляю вам авторитетно, как художник: Зимин к чёрной краске не добавил ни одного светлого тона. А вот я сейчас нарисую тебе картину маслом. Кстати… кто ты теперь по новой фамилии?

Оленьев взял документы, нашёл паспорт и прочитал:

— Андрей Арсеньевич Яровой…

— Хм. Оперативный позывной — Ярый. Звучит. Так вот, товарищ Яровой, садитесь. И вы, товарищ Евдокия, прошу.

Евдокия покорно присела на край дивана и вытерла покрасневшие от слёз глаза. Князь сел в кресло и демонстративно положил ногу на ногу. Савинов затушил сигарету, принял свою любимую позу — заложил руки за спину — и, прохаживаясь по гостиной, как перед университетской аудиторией, начал говорить… точнее — рисовать их будущее.

— Итак, товарищи, кто мы при нынешней власти? Мы — мироеды. За границу бежать никто не желает. Тогда остаётся два варианта. Первый — затеряться в России-матушке. Но и это чревато.
Если нас с новыми документами возьмут белые — пустят в расход. Мы для них пролетарии.
Если останемся со старыми паспортами — расстреляют красные.
Как ни крути — мы враги и тем, и другим.
Мы с тобой, князь, в окопах вшей накормили досыта. Благодаря ранениям мы сейчас здесь, а не на фронте. Но это не спасает. Белых мы упустили, к красным не пристали.
Зимин прав. Нам нужно решаться. Выбора нет. Если хотим остаться — придётся научиться жить в новом мире. Власти приходят и уходят, а Отечество остаётся…

В этот момент князь открыл ещё один паспорт и вдруг расхохотался.

— Товарищ Василий, — перебил он речь Савинова, — а ты был недалёк от истины, когда говорил про конюха.

Савинов выхватил документ.

В документе стояло описание его внешних данных, а в графе значилось:
Конюхов Фёдор Григорьевич.

Он потряс головой, словно надеясь, что буквы исчезнут. Но они никуда не делись.

— Чёртов Зимин!.. — наконец взвыл Савинов. — А я-то думаю, чего это он все ватрушки не сожрал! Обычно за троих уплетал… Вот она, благодарность. Ты, князь, его от виселицы спас — не верил, что он среди бомбистов был. Я его от жандармов прятал… А он мне — Конюхов!

Савинов махнул рукой.

— Потому и улизнул так быстро… Боялся, что я документ при нём посмотрю.

Оленьев снисходительно наблюдал за вспышкой гнева друга и, когда тот перевёл дух, заметил:

— А что? Оперативный позывной Конюх звучит даже суровее, чем Ярый, — улыбнулся он. — Я буду следователем: бумаги, допросы, отчёты. А ты…

Он посмотрел на Савинова с лукавой серьёзностью.
— Ты — гроза преступного мира. Конюх. Вдумайся, товарищ Фёдор!

Тогда друзья ещё не знали, что эти слова окажутся пророческими.


Глава 4


Рано утром друзья снова встретились в квартире Савинова — впрочем, теперь его, пожалуй, следовало называть иначе: товарищ Конюхов.

Спать этой ночью им не пришлось. Они заучивали новые биографии и привыкали к новым именам.

Евдокия Прохоровна отныне стала Конюховой Анной Григорьевной — старшей сестрой будущего сотрудника уголовного розыска.

 Женщина жуть как возгордилась.

Вот уж теперь братец будет под её бдительным надзором — и ведь не поспоришь, всё на законных основаниях. Последние двенадцать часов Анюта, как её ласково называл Фёдор, передвигалась по дому с гордо поднятой головой. Домработница — это прошлое. А настоящее — сестра самого чекиста, о чём она напоминала брату каждые полчаса.

Больше всего Анну Григорьевну огорчало, что в доме не нашлось ни одной кожаной куртки.

— Не поверишь, товарищ Яровой, — растерянно жаловался Фёдор, — чувствую себя так, словно белены объелся. Обстановка та же, лица те же… а я будто пациент клиники для душевнобольных.

Яровой усмехнулся.

— В таком же душевном расстройстве, товарищ Конюхов. Но что делать? Придётся привыкать.

— Ладно, — решительно сказал Фёдор, — сейчас я тебя слегка загримирую.

Он открыл коробку с гримом.

— Сделаем из тебя товарища, закалённого в революционной борьбе. Зиночка, наша волшебница, уехала за границу, так что не обессудь. Я всё больше по холстам… На человеке — впервые. Ну, кроме себя.

Фёдор колдовал над другом довольно долго. Он создал загар на лице, шее и кистях рук, добавил глубоких морщин, укоротил бороду, подстриг её клином и слегка взлохматил волосы. Затем достал из гардеробной вещи, более подходящие для пролетария.

— На, переоденься, — сказал Конюхов, разглядывая штаны и пиджак. — Сгодился реквизит. Всё равно в ЧК пока нет единой формы.

Когда Яровой переоделся, Фёдор окинул его критическим взглядом, вынул из ящика очки с простыми стёклами, водрузил их другу на нос и усмехнулся:

— Товарищ Яровой, представьте, что вы не адвокат, а прокурор. Как бы вы посмотрели на обвиняемого?

Взгляд Андрея Арсеньевича изменился мгновенно.

— Вот! — указал пальцем Фёдор. — Именно! Теперь ты вылитый товарищ Дзержинский. Никто в тебе не признает князя Оленьева.

 Только руки не мой.

— В каком смысле — не мой? — возмутился Андрей.

— В прямом, — отрезал Фёдор. — Люди чаще всего «горят» именно на кистях. Лицо изменят, волосы — тоже, а про руки забудут. И ещё… — он вдруг оживился. — Ты хоть дрова коли ежедневно. Мозоли нужны. Мы теперь не неженки, а суровые мужики.

Время поджимало. Фёдор быстро изменил и собственную внешность — теперь перед зеркалом стоял настоящий чекист: жёсткий, собранный, без тени прежней мягкости.

Утро выдалось холодным и хмурым, словно погода сочувствовала принятому решению. Редкие прохожие кутались в воротники. Солдаты, стоявшие группами, курили и равнодушно смотрели на людей. Всё вокруг казалось серым, будто мир окончательно утратил краски.

Друзья свернули на Литейный. До Гороховой, 2 — где разместилась Петроградская чрезвычайная комиссия, или попросту ПЧК, — оставалось совсем немного.

Яровой вдруг остановил друга.

— Скажи, Васи… тьфу ты, Фёдор, ты уверен, что мы делаем правильный выбор?

— Нет, — честно ответил Конюхов.

Он подхватил друга под локоть, и они пошли дальше.

— Ты человек честный и добрый. Историю, думаю, учил как нечто отвлечённое, почти неправдоподобное. Поэтому и упустил одну важную вещь. Любой переворот в любой стране — это свержение прежней власти и установление новой. Законы меняются — к лучшему или к худшему, но это неизбежно.

Он помолчал.

— А то, что мы наблюдаем сейчас, — не поддаётся ни логике, ни оценке. Прежнего мира не будет. Вот это нам и надо понять.

За разговором они не заметили, как оказались у дверей Петроградской ЧК.

Внутри на страже стоял молодой солдат с винтовкой. На вид ему было лет восемнадцать. Светлая кожа, конопатое лицо, вздёрнутый нос и чуть глуповатый вид. Рыжие волнистые волосы торчали из-под фуражки.

Юноша изо всех сил старался выглядеть строгим и опасным для врагов революции. Он хмурил брови — правда, из-за их цвета этого почти не было видно.

— Ваши документы! — прозвенел мальчишеский голос.

Он явно рассчитывал, что говорит басом, ну или хотя бы баритоном.

Конюхов едва не рассмеялся, но вовремя сдержался. Откашлявшись, он протянул документы. Яровой сделал то же самое.
Часовой внимательно сравнивал описания в документе с лицами. Вдруг он замер, захлопал глазами и с детским изумлением посмотрел на Ярового, а затем медленно повернул голову к портрету товарища Дзержинского, недавно повешенному как изображение основателя ВЧК.

Конюхов проследил за его взглядом и остался доволен своей конспирацией. Сходство с «отцом ЧК» вполне могло пригодиться.
Осознав это, часовой выпятил грудь колесом и даже будто подрос.

Конечно, над таким можно смеяться сколько угодно, но… а вдруг? Большевики знали: революционеры часто меняли имена и фамилии. Князь, а ныне Яровой Андрей Арсеньевич, был всего на два года старше Феликса Эдмундовича — внешне этого не определить. Да и ростом чуть выше. А если не ставить людей рядом? Тем более если ты молод, в голове каша из идеологии и культа, а самого Дзержинского ты видел лишь на портрете…

— Так мы пройдём к товарищу Зимину? — вежливо поинтересовался Конюхов.

— Д-д-а… п-прохо… ходите, т-товарищи! — заикаясь, ответил часовой.


Глава 5


На втором этаже, куда указал им часовой, творился настоящий хаос. Солдаты с винтовками сновали взад и вперёд. Люди в гражданском — со слезами, с узелками — толпились у кабинетов. В некоторых местах коридора приходилось буквально проталкиваться. Где находится кабинет Зимина Петра Семёновича, не знал никто.

Ловко лавируя в потоке, навстречу друзьям шёл маленький, худой пожилой человек с жиденькими растрёпанными седыми волосами, в круглых очках, с нарукавниками выше локтей. В руках он нёс счёты и толстые папки бумаг. С виду — вылитый бухгалтер.

— Простите, — обратился к нему Конюхов, — где нам найти товарища Зимина?

— Не знаю такого, — буркнул тот, даже не остановился и тут же исчез в людском море.

— Ну и порядки тут… — устало проворчал Конюхов.

В этот момент за их спинами раздался грубый, повелительный женский голос — из тех, которым возражать совершенно не хочется:

— Стоять! Кто такие?

Друзья развернулись как по команде и опешили.
Перед ними стояла мужеподобная женщина. Коротко остриженные волосы выглядывали из-под фуражки со звездой. Кожаная куртка застёгнута на все пуговицы и перетянута широким ремнём с кобурой маузера. Штаны галифе заправлены в яловые сапоги. Комиссарша — без сомнений.

Она смотрела на них пристально, почти в упор.

— Нам нужен товарищ Зимин Пётр Семёнович, — спокойно сказал Яровой. — У нас к нему назначена встреча…

— За мной, — не дав договорить, приказала женщина и двинулась вперёд.

Шла она уверенно. Каждый шаг словно вколачивал сваи. Люди расступались с благоговейным трепетом — или просто скрывали страх.

Остановившись у двери с облупленной краской, она резко распахнула её:

— Товарищ Зимин, к вам.

И так же резко развернулась и ушла.

— Прошу вас, товарищи… Что вы хотели? — поверхностно взглянув на посетителей, спросил Зимин.

Конюхов устал. От блужданий, от шума, от гула. И вот это: «что вы хотели?»

— Зимин, — проходя в кабинет, возмутился Фёдор, — что значит «что вы хотели»? У вас тут как на вокзале. Никто никого не знает!

Зимин проморгался.

— Василий… ты, что ли? — не поверил он своим глазам.

— Так ты же сам велел приходить к восьми утра, — раздражённо напомнил Конюхов.

Он совсем забыл, что узнать их теперь не так-то просто.

— Хорошо вы преобразились, — тихо сказал Зимин и предложил сесть.

— В общем, товарищи… тут такое дело…

Он что-то задумал, — мелькнуло у Конюхова. В такие времена доверять можно было только себе. И то — не всегда.

— Поконкретнее, — не скрывая раздражения, попросил Фёдор.

— Я говорил, что зову вас в следственный отдел и в уголовный розыск… — осторожно подбирал слова Зимин.

— Так ты передумал? — обрадовался Яровой.

— Нет. Я предлагаю вам работать в отделе по борьбе с бандитизмом.

— А разница? — поинтересовался Яровой, усаживаясь поудобнее.

— Уголовный розыск — это милиция. А я предлагаю вам работать непосредственно в ЧК. Как при царе: полиция и жандармерия. Я не хотел говорить этого при Евдокии…

— Ты имеешь в виду мою сестру Анну Григорьевну Конюхову, — с ехидцей перебил его Фёдор. — Она уже всё усвоила и никому ничего не скажет.

(Пауза.)

— А другой фамилии не нашлось?

Фёдору хотелось отыграться. Нет — уничтожить Зимина. Прямо сейчас.

— Были, — виновато ответил Зимин. — Но как объяснить домработницу? Возраст… Подходящей легенды не нашлось. Только брат и сестра.

— И что с ними?

— Убили. Всех.

Повисла тяжёлая тишина.

Людей, чьи фамилии могли спасти им жизнь, больше не существовало.
И сколько таких исправленных биографий уже лежало в столах ЧК?..

Целый день друзья бегали по кабинетам. Бывшая канцелярия градоначальника, ныне ПЧК, напоминала восточный базар. Очереди родственников арестованных сливались в плотную массу. Курьеры сновали туда-сюда. Делегаты с мандатами возмущались. Патрули создавали основной шум. К вечеру в голове гудел колокол.

Когда формальности были улажены — как выяснилось, за них похлопотал сам товарищ Урицкий, — они снова вошли к Зимину.

— Присаживайтесь. Мандаты получили?

Те синхронно кивнули.

— Отлично. А это, — он вынул документ, — ордер на квартиру. На Невском. С прежней съедете. Квартира большая, два входа. На обе семьи хватит. Сутки на переезд.

— Почему одна квартира? — не удержался Конюхов.

— Чтобы вашим женщинам было не так страшно. Да и вам спокойнее.

— Что это значит? — насторожился Яровой.

— А то и значит, что жить вы будете в основном здесь.

— Как же я тебе благодарен… — начал Яровой.

Но договорить не успел.

Из коридора раздался громовой голос: — Контра недобитая! Лично к стенке поставлю!

Дверь распахнулась. На пороге стоял невысокий полный мужчина с красным лицом, маленькими подлыми глазками и редкими прилизанными волосами. Тип трусливый — пока не дать власть.

— Здравствуйте, товарищи! Товарищ Петров!

Он взглянул на Ярового — и замер. Захлопал глазами, посмотрел на портрет Дзержинского и снова уставился на Андрея Арсеньевича.
Зимин, Яровой и Конюхов едва сдерживали улыбки.
Князь был поразительно похож на отца ЧК, и это вызывало у окружающих постоянные недоумения. Но никто не решался спросить вслух.

Месяц назад ВЧК вместе с правительством переехала в Москву. Дзержинский — тоже. Его кабинет в Петрограде занял товарищ Урицкий.

Петров, обескураженный, словно увидел привидение, молча вышел.

— Да-а… — протянул Зимин, барабаня пальцами по столу. — Не знаю, хорошо это сходство или плохо. Петров — дрянной человек. Под всех копает. Для него все — контра. Держите с ним ухо востро.


Глава 6


Квартира на Невском оказалась просторной и меблированной. Переезд много времени не занял: взяли самое ценное и необходимые вещи. За свой реквизит Фёдору пришлось повздорить с Анной.

— Анюта, это не барахло, это реквизит, — вдалбливал он сестре. — Там, где я работаю, без этого никак.

— Так у тебя же оружие есть! — не сдавалась женщина.

— Иногда, дорогая моя сестра, правильный вид лучше любого оружия. Всё, споры бессмысленны. Мы это берём.

— Тогда, — решительно схватила она вещи, — дай хоть дыры залатаю.

— Нет! — вскрикнул Фёдор и тут же отобрал штаны. — Я уважаю твоё стремление к чистоте и порядку, — уже миролюбиво добавил он, — но это не трогай. Даже дырка на штанах — важная деталь. Просто поверь мне.

Он обнял женщину и прижал к себе. Аннушка прослезилась.

— Эх, Евдокия-Анюта… когда-нибудь это всё закончится. Ты уж прости меня, что так выходит.

— Да ты-то тут при чём, — всхлипывала Аннушка. — Не ты ж новую власть устанавливал…


Обустроившись в новой квартире, друзья, как и было велено, через сутки явились на службу.

— Ну что, товарищи, сразу к делу, — серьёзно сказал Зимин. — Опять банда Стёпки Разина. На этот раз ограбили и убили инкассатора и водителя.

— Откуда известно, что это именно они? — спросил Конюхов.

— Очевидец снова описывает предмет на поясе у главаря. Только вот внешность — рыжий.

Фёдор Григорьевич достал из внутреннего кармана свои зарисовки и разложил их на столе.

— Это я сделал по прежним описаниям, — пояснил он. — Японская нэцкэ. Противовес для подвешенных к поясу предметов. Иногда — просто украшение. Это Дзюродзин, бог долголетия.

Зимин удивлённо вскинул брови.

— Ты намекаешь, что главарь японец?

— Фёдор намекает, — вмешался Яровой, — что главарь использует японскую фигурку как талисман. А быть он может кем угодно. Разные описания — грим, парики, костюмы. Нэцкэ могла быть трофеем. Или просто понравилась.

— Как бы там ни было, — подытожил Конюхов, — таких вещей немного.

— И что вы предлагаете? — Зимин протянул папиросы и закурил. — Ловить преступника по этой… как её?

— Нэцкэ, — напомнил Яровой.

Зимин снял трубку:

— Катерина, сделай три чая.

В кабинет вошла девушка в красной косынке — убеждённая революционерка — с подносом и тремя металлическими кружками, повидавшими все прелести гражданской войны. Она поставила поднос, мельком взглянула на Ярового и застыла. Её большие голубые глаза стали ещё больше.

— Кхм… можете идти, Катерина, — строго сказал Зимин.

Девушка покраснела под цвет косынки и бочком вышла.

— Неужели я и правда так похож… — Яровой кивнул в сторону портрета Дзержинского.

— Если присмотреться — нет, — отхлёбывая горячий морковный чай, ответил Зимин. — Но с первого взгляда — очень.

— Давайте к делу. Какой у вас план?

— Кхм-кхм… — Фёдор поперхнулся. — Ну ты даёшь, товарищ Зимин. Первый день на службе — и сразу план.

Пётр Семёнович лукаво посмотрел на друзей. Он прекрасно знал — план у них есть.

И знал ещё кое-что: он сделал правильную ставку.
Ни он сам, ни Урицкий, ни Дзержинский, ни даже товарищ Ленин не были рабочими или крестьянами по происхождению.
А бывший антиквар Савинов, ныне товарищ Конюхов, был авантюристом до фанатизма.
Бывший князь Оленьев, ныне товарищ Яровой, не оставил бы друга хотя бы из солидарности.
И именно в этот момент их жизнь свернула на путь интересный — и опасный.


Глава 7


— Вот, милые женщины, — выкладывая продукты на стол и улыбаясь, произнёс Фёдор Григорьевич, — нас поставили на довольствие.

Он многозначительно посмотрел на Марию Ивановну, дочерей Ярового и Аннушку и поднял палец вверх:

— На ответственный пакет.

— И что это значит? — тихо спросила Мария.

Яровой обнял жену, а Конюхов продолжил:

— Это значит, что нас ценят. На самом верху. Сам товарищ Урицкий распорядился.

Аннушка, довольная братом, уже разворачивала бумагу.

— Господи… масло, рыба… дети, сахар…

— Так, товарищи женщины, — строго сказал Фёдор, — вы тут разбирайтесь, а нам, товарищам мужчинам, надо переодеться и выдвигаться на задание.

Анна отвлеклась от «ответственного пакета» и назидательно заметила:

— Вы уж будьте поосторожней. Оружие не забудьте. Мандаты. И помните — вы теперь за нас отвечаете.

Фёдор, выталкивая Андрея из кухни, проворчал:

— Мало нам начальства в ЧК, как в муравейнике, так ещё и дома комиссар в фартуке.

В этот момент в дверь чёрного хода условно постучали.

— Не волнуйтесь, это Зимин, — сказал Конюхов и пошёл открывать.

Трое сотрудников отдела по борьбе с бандитизмом собрались в гостиной. Прежде чем плотно закрыть двери, Фёдор строго посмотрел на домочадцев:

— И прошу не подслушивать. Анна Григорьевна, это особенно касается вас.

Аннушка растерянно теребила фартук.

— Когда это я подслушивала? Скажешь тоже…

Фёдор хмыкнул и закрыл дверь.

Аннушка тут же встала на носочки, приложила палец к губам, чтобы Мария с детьми её ненароком не выдали, и превратилась в слух.

Фёдор разложил карту Васильевского острова и ткнул пальцем в крохотный район.

— Вот сюда мы идём.

— Что это за место? — спросил Зимин.

— Поганое, — коротко ответил Конюхов. — Там сначала убивают, а потом уже не интересуются, зачем приходил.

Андрей и Пётр молча переглянулись.

— Там живут оставшиеся японцы. Опиум, оружие, проститутки — всё проходит через них. С виду — тишина и порядок. Есть один японец, Дайки. Мы знакомы по одному… щекотливому делу. Думаю, там и скрывается наш Стёпка Разин. Или, по крайней мере, там знают, где он.

Фёдор обвёл взглядом друзей.

— Но для этого вы должны выполнить всё строго так, как я скажу.

Он изложил план.
Их задача — окружить район и ни при каких обстоятельствах не вмешиваться. Никаких безусых мальчишек: только опытные, проверенные люди. Если через три часа Фёдор не выйдет — значит, его уже нет. И даже в этом случае облаву устраивать нельзя.

— Если вмешаетесь — шанса не будет вообще, — жёстко сказал он. — Главное — следить за каждым, кто выйдет. Там много чёрных и подземных ходов. Хвосты будут сбрасывать через дворы и подъезды. Всех не возьмёте. Но если доведёте хотя бы одного — это удача.

Зимин кивнул:

— Людей дам надёжных.

Фёдор тем временем переоделся на манер японского интеллигента, прицепил брегет и достал кинжал.

— Ух ты, — взял его в руки Зимин. — Может, всё-таки револьвер?

— Это танто, — спокойно ответил Фёдор. — Нож самураев. Я не умирать иду. Я хочу выжить. Надеюсь, он мне поможет. Я иду к его бывшему хозяину. Может, Дайки ещё помнит, что я для него сделал.

Все детали проверили ещё раз — и операция началась.

На пороге Аннушка перекрестила товарищей, вытерла набежавшую слезу и молча ушла на кухню.


Глава 8


Фёдор постучал в дверь неказистого с виду дома.

Открыл молодой японец и молча уставился на гостя.

— Я хочу видеть Дайки, — сказал Фёдор и показал танто.

Японец посторонился. Конюхов снял шляпу, слегка пригнул голову и переступил порог. Молодой человек ловко исчез за шёлковыми занавесями, и стоило Фёдору последовать за ним, как в глазах потемнело, а мир исчез.

Очнулся он лежащим — или, скорее, валяющимся — на полу среди подушек разных цветов и размеров. Голова гудела.
Перед ним, расставив ноги на ширине плеч и сложив руки впереди, стоял Дайки — неподвижный, словно восковая фигура из музея мадам Тюссо.

— Очень гостеприимная традиция, — скривившись от боли и потирая ушибленный затылок, выдавил Фёдор. — Надо бы перенять…

Ни один мускул не дрогнул на лице Дайки. Он продолжал молча смотреть на поверженного гостя. Впрочем, назвать человека, сбитого с ног у порога, гостем было бы сильным преувеличением.

— Ты жив только потому, что я твой должник, — без тени эмоций произнёс Дайки.

— Я это заметил, — всё ещё плохо соображая, попытался пошутить Конюхов.

Безуспешно. Дайки не улыбнулся. Возможно, он вообще не умел этого делать.

Японцы обладают удивительным даром: в определённых случаях говорить так мало — или не говорить вовсе, — что становится невозможно понять, с кем ты имеешь дело — с живым человеком, безмолвной куклой или собственными мыслями.

Фёдор понял, что большего от Дайки не добиться, и перешёл к цели визита:

— Мне нужен Сутефан. У меня к нему предложение.

Ответом была тишина.

— Я уверен, что он здесь…

— Твоя уверенность никого не интересует, — раздался голос.

Из-за шёлковых занавесей вышел его обладатель — мужчина в чёрном, спортивного телосложения, с пистолетом в руке. Лицо — славянское, но в чертах угадывалось что-то японское. На поясе висела нэцкэ.

Дайки перевёл на него взгляд. Мужчина едва заметным движением головы спросил:
«Чистый?»

Дайки так же кратко ответил:
«Да», — и передал брегет, изъятый у Фёдора.

Человек в чёрном взял часы и коротко кивнул — можешь уходить. Дайки развернулся и будто растворился в воздухе.

«Удивительный народ эти японцы, — мелькнуло у Конюхова. — Появляются из ниоткуда и исчезают в никуда».

Он осторожно поднялся, стараясь не обращать внимания на боль в голове. Человек в чёрном не возражал — лишь наблюдал, не проявляя ни малейшей эмоции. Когда Фёдор встал, тот взглянул на брегет, и Конюхов заметил: на секунду взгляд русского японца потеплел — и тут же снова стал равнодушным.

«Значит, узнал отцовские часы. Это хорошо. Сколько я был в отключке?.. Лишь бы товарищи чекисты не испортили всю обедню. Пока я жив — ещё не всё потеряно. Главное — говорить правду, но не переборщить. Противник достойный…»
Мысли роились в гудящей голове.

Сутефан — а по-русски Степан — произнёс всего два слова:

— Говори, чекист.

— Да, я служу в ЧК, — честно сказал Фёдор.

Правая бровь Сутефана приподнялась на миллиметр. Этого было достаточно: «Ты наглый и смелый, но это тебе не поможет».

— Я чекист, — продолжил Фёдор, — но к революции имею такое же отношение, как и ты. Это часы твоего отца. Он служил при русском консульстве в Японии. Когда был в последний раз в Петербурге, оставил их у меня. Вернуть не успел — его убили.

Он сделал паузу.

— Твой путь мне понятен. Меня большевики тоже всего лишили. Я хочу уехать за границу. Но с пустыми руками нельзя. Сейчас я курирую в ЧК отправку экспроприированного золота в Москву. Предлагаю тебе помочь ограбить ЧК — и уйти за кордон вместе с золотом.

Фёдор сказал всё, что могло заинтересовать Сутефана. Лишнего добавлять было нельзя. Теперь оставалось только ждать.

Сутефан стоял неподвижно, словно каменное изваяние. Лишь глаза, неотрывно следившие за Фёдором, выдавали, что перед ним живой человек.

— Тебя найдут, чекист, — наконец произнёс он.

И мир для Фёдора снова погас.

На улице уже смеркалось. Бездыханное тело Конюхова вынесли задворками и усадили у стены какого-то дома.

Зимин, как и обещал, собрал опытных людей. Один из них подбежал к Яровому и сообщил, что на соседней улице у стены лежит товарищ Конюхов.

Андрей рванулся было к другу, но Зимин удержал его за руку.

— Без самодеятельности, товарищ Яровой. Если Конюхов жив — это проверка. Если мёртв — мы всё равно ничего не изменим, а бандиты уйдут.

Мимо проходили две женщины.

— Напился до чёртиков, — сказала одна.

— Погоди, вроде прилично одет… Может, ограбили, — вторая осторожно подошла, тронула Фёдора за руку. — Тёплый. Эй, гражданин…

Она слегка встряхнула его.

Фёдор приоткрыл глаза.

— Живой, — констатировала женщина.

Из-за угла наблюдал Яровой.
С души упал камень — друг жив. А это сейчас было главным.


Глава 9

Фёдор шёл по улице словно пьяный.
Два хороших удара по голове сделали свое дело.
 Его оставили в живых. " Значит меня ведут, - думал он. -  Куда идти? Домой нельзя,  там - женщины. В ЧК - без мандата."

Зимин и Яровой шли по другой стороне улицы и держали в поле зрения товарища.

- За ним хвост,  - сказал Пётр Семёнович.

- Я ни одного японца не вижу,  - возразил Андрей Арсеньевич.

- Так его не японцы ведут, а русские. Вон,  - Зимин приостановился закуривая сигарету и лёгким движением головы указал на одного - позади Фёдора и на другого - впереди них.

- Домой ему нельзя. Значит...

И тут Зимин увидел милицейский патруль.

- Чёрт. Милиция , этого ещё  не хватало,  -  он быстро затянул Ярового в подворотню, скинул с себя верхнюю одежду, словно он из ближайшей квартиры вышел.
- Стой тут, - и побежал через дорогу.

Патрульные с серьёзным видом направились к Фёдору. В это время к ним бежал мужчина, размахивал руками и кричал:

- Товарищи милиционеры, там человека убивают, - он показывал на проход между домами.  - Скорее, помогите!

Фёдор завидев Зимина понял - за ним слежка. Не подавая виду, что узнал товарища  - прошёл мимо.

Друзья рядом, значит надо идти в ЧК.

Патрульные побежала туда, куда указал мужчина. Гражданин, словно у него отдышка, последовал за милиционерами.
Вбежав в подворотню, он достал свой мандат и показал  патрульным. Объяснил - ведут преступника. Просил не мешать.Те понимающе кивнули.

Яровой другой дорогой пошёл в ЧК -  доставить мандат Фёдора и вызвать доктора. Зимин остался на подстраховке.

До Гороховой было не близко. Пролетки в такое время суток ездить боялись.
Трамваи ходили редко или вовсе не ходили из-за перебоев с  электричеством и  нехваткой запчастей. Конки не было. Пришлось идти пешком.

На улицах жгли костры.
Воздух наполнен дымом и гарью.
Шатались пьяные матросы, девицы лёгкого поведения, безпризорники, уголовники. 
Петроград ночью становился злаковым местом для чуждых элементов.

До ЧК Конюхов добрался без приключений, что случается крайне редко. Его уже ждали Яровой и доктор.
Хвост, что вёл Фёдора, убедившись в верности информации ушли восвояси. Зимину же пришлось дождался когда они скроются за углом и только после этого он вошёл в здание.

Доктор осмотрел Андрея. Обработал рану. Перевязал голову и, как любой сведущий в медицине человек, велел тому больше отдыхать. После откланялся и удалился.
Зимин достал из своего письменного стола  коньяк. В период гражданской войны коньяк - это чудо.

- Вот, стратегический запас,  - самодовольно произнёс Пётр Семёнович.  - Ну что,  снимем напряжение?

Товарищи выпили и приготовились слушать Ярового.
Андрей рассказал - что с ним приключилось на Васильевском острове.
Выслушав рассказ Конюхова Зимин изменился в лице. Барабаня пальцами по столу изподлобья смотрел на товарища. А затем официально начал допрос:

- Выходит, товарищ Конюхов,  вы  знали, кто этот Стёпка Разин и нам не сказали?!

Фёдор Григорьевич понял, что сейчас в Зимине говорит не друг, а настоящий чекист. Оправдание бесполезно - вызовет подозрение. Следовательно, надо изменить тактику.
Он придал выражению лица твёрдость и сухо сказал:

— Если бы я высказал подозрения, вы бы наломали дров. Подозрение — не основание. Я не был уверен, что брегет принадлежал именно его отцу.
У господина Родионова, сотрудника русского посольства в Японии, украли часы Александра Сергеевича Пушкина. Он обратился ко мне как к консультанту по антиквариату — если всплывут, сообщить. Часы нашлись. Но за ними он так и не пришёл. Позже я узнал, что Родионов убит. Ходили слухи о сыне от японки.
Когда всплыла нэцкэ, описание которой вы мне принесли, я предположил — подчёркиваю, только предположил — что это может быть его сын. Брегет я взял на всякий случай.

— Тогда откуда ты узнал, что его зовут по-японски Сутефан? — повысил голос Зимин.

— За углом профессор-востоковед живёт, — так же сухо ответил Фёдор. — Если кличка Стёпка Разин, значит, имя, скорее всего, Степан. Профессор сказал, как это будет по-японски.
- Я шёл на удачу, не более.

- А что это за самодеятельность с ограблением ЧК? - И Зимин стукнул кулаком по столу так, что все приборы на столе дружно подпрыгнули.

- Уймись, Пётр Семёнович, - спокойно сказал, молчавший до этого, Яровой. - Заявляю тебе, как адвокат, этого Сутефана можно прильстить только - ограбить ЧК.
Таким как он деньги или золото - путь к власти и силе.  Больше всего они хотят мести. Дерзкой, наглой под носом у власти.
Он легко умрёт за свои  идеалы и принципы - тебе ли не знать?! Он ненавидит любую власть.
ЧК для него самая лучшая приманка.

- Тем более, у него японское воспитание. А японская школа выживания, это тебе не гопники в подворотне, -  уже спокойно закончил Конюхов.

В кабинете повисло напряжение. Зимин размышлял.


Глава 10

Утро в ЧК началось с того, что сотрудники отдела по борьбе с бандитизмом ломали головы как заманить банду.

Кто-то  предлагал найти настоящее золото, погрузить его в ящики и демонстративно привести в подвалы ЧК. Зимин полностью отвергал этот вариант, потому что золота не было, вот не было и все.
Поступали предложения сделать вид, что  оно есть. Загрузить в ящики любое барахло. Сверху, для приманки, накидать что-нибудь ценное. Но и это не подходило. Ничего ценного не было, а проводить по городу срочную экспроприацию - времени не было. Да и можно было спровоцировать беспорядки, которых и так было достаточно.

Конюхова отправили к профессору востоковеду. Возможно тот знает какие-либо подробности про семью Родионова и это даст хоть какую-то зацепку.

Фёдор шёл по Невскому. Только он поравнялся с аркой между домами, как железная хватка дернула его под арку. Конюхов занес кулак для удара, как Дайки резко перехватил руку.

- Дайки? - удивился и в тоже время успокоился Фёдор.  - А если бы я тебе  врезал?

- Пойдём, - только и произнёс японец.
Он отпустил Фёдора, развернулся и вышел на Невский.

Фёдор последовал за ним. Через квартал Дайки указал на пролётку.
- Садись!

Конюхов сел в пролетку, там сидел человек в чёрном. Фёдор ухмыльнулся:

- Мне нравится ваше гостеприимство,  - осматривая свой порванный рукав, произнёс чекист. - Приходишь в гости - тебя по голове. Не приходишь - так тебя любезно  зазывают, что рукава отрывают. В Японии это принято?

Русский японец слегка улыбнулся.
- Вот, - и мужчина дал брегет Фёдору, - это тебе.

Фёдор взял часы.
- Так это не те, что ваши у меня взяли.

- Ты принёс мне часы моего отца. Я дарю тебе свои, - спокойно говорил человек в чёрном.  - Ты отчаянный и смелый, ты мне понравился.

Фёдор  хотел было что-то сказать, но человек в чёрном остановил его.

- Дослушай. Меня зовут Алексей, а по-японски Арэкусэи. Моя мать  японка.
Но ты ошибся,  - все так же без эмоций говорил русский японец, -  я не люблю красных, но и не нарушаю их законы. Мы не грабим банки.
Тот, кого ты ищешь - мой враг. Я его искал и нашёл, но отдаю тебе.
Золота  в ЧК  нет, я это знаю наверняка.
Но тот, за кем ты охотишься думает, что оно есть - ему об этом сообщили.
Тебе придётся подумать как его взять - в ЧК он не сунется, бери его на дороге.
И ещё, чекист, у вас крыса.
У тебя мало времени. Сутефан может узнать, что золота нет.
Если лично тебе нужна будет помощь, найди на Васильевском острове китайца-старьевщика, покажи ему мои часы - тебя найдут. К нам не ходите, нас больше там нет.
А теперь прощай.

Фёдор сошёл с пролетки, та двинулась вперёд.
- Стой, Алексей, а кто крыса?

- Ищи Као га акай, -  ответил Арэкусэи и пролётка, гремя колёсами, увезла русского японца.

Фёдор стоял как огорошенный.
Через секунду им овладела злость: "Говорят - не договаривают. Делают - не доделывают. Помогают - на половину. И что или кто такой Као га акай? - бубнил он себе под нос. - Я же японский не знаю ".

Конюхов вспомнил, что шёл к профессору-востоковеду и настроение мгновенно приподнялось.

Профессор открыл сразу. Фёдор не стал проходить и с порога спросил:

- Дмитрий Васильевич, скажите, что это за имя Као га акай?

Профессор удивлённо поднял брови.

- Это не имя, молодой человек,  - Фёдор был уже и сам не молод , но для профессора все, кто моложе -  были молодыми людьми. - Это красное лицо.

- Что красное?

- Лицо!

- У кого?

- Ну откуда мне знать, - пожал плечами пожилой человек. - Вы спросили - я ответил. Као га акай с японского - "красное лицо".

- Ну хорошо. А что означает, если японец дарит часы?

- Если японец дарит часы, молодой человек, - назидательно говорил профессор, - это говорит о том, что он считает того, кому подарил часы, свои другом и ценит его время. Это как у русских "чарка побратима".

- Спасибо,  профессор,  - уже на бегу прокричал Фёдор.


Глава 11

В ЧК Конюхов влетел так, словно за ним гнались. На ходу показал мандат часовому и перепрыгивая через ступеньки, вбежал на второй этаж.
Бесцеремонно, распихивая локтями снующих туда-сюда людей, он  прокладывал себе дорогу до кабинета Зимина. Фёдор  без стука ворвался  к начальнику и тяжело дыша, рухнул на стул.

Зимин был один. Конюхов отдышался и рассказал о встрече с русским японцем.

Пётр Семёнович встал из-за стола и прошёлся по кабинету.
- Думаешь, ему можно верить? - после недолгой паузы спросил он.

- Думаю, да.

- А почему бы и нет? - задумчиво протянул Зимин. - Чем мы рискуем?...

- Ничем! К тому же вычислим предателя, - с чувством удовлетворения высказался Фёдор.

- А если это засада? - подозрительно спросил Пётр Семёнович.

- Японцу такая засада не нужна. Он знает, что у нас золота нет,  -  с уверенностью в голосе ответил Конюхов.

Сотрудники отдела по борьбе с бандитизмом приступили к операции по поимке банды Стёпки Разина.

О разговоре произошедшем между Зиминым и Конюховым решили других не посвящать. Безусловно,  кроме Ярового.

Фёдора официально назначили куратором по перевозке золота  в Москву и вместе с Яровым они  приступили к организации наживки.

Народный банк РСФСР - некогда Государственный банк Российской империи - собирался переезжать в Москву.  Это пришлось как нельзя ксати. Ситуация приобрела правдоподобность.

Народный банк предоставил несколько больших ящиков с надписью: "Особо важный" .
Друзья наполнили их хламом , забили крышки гвоздями, запечатали сургучом и поставили печати.

В квартире у друзей, три товарища отшлифовывали детали операции. 
Аннушка словно растворилась в воздухе. Еда для "заговорщиков" появлялась будто из ниоткуда. Ей конечно же хотелось знать о чём разговор,  но она уж очень боялась рассердить брата.
В доме запахло настоящим кофе.
С тех пор, как Фёдор разрешил обменивать на продукты предметы из его антикварной коллекции, Аннушка иногда приобретала у спекулянтов некие радости для семьи Ярового и для неё  с Фёдором.  Вот и сегодня, она торговалась за кофе не на жизнь, а на смерть - с толстым и противным спекуляном. С каким бы удовольствием она желала посмотреть на его жабье лицо, узнай он, что она сестра самого чекиста. Но, увы, ей говорить об этом строго на строго запрещено.

Утром в ЧК  разыгрался целый спектакль.
Зимин во всё горло орал в молчаливую трубку:

- А я вам повторяю,  у меня нет людей для конвоя... Дайте дополнительный резерв... У меня  катастрофически не хватает бойцов... Для конвоя золота я могу снарядить только троих... У меня нет опытных шоферов...

В кабинет бодро вошёл товарищ Петров.

- Чёрт знает что, - бросил Зимин кладя трубку телефона на место. - Людей не дают. Мне золото в Москву отправлять, а у меня... Ах..., - и он обречённо махнул рукой. - Чего тебе, товарищ Петров?

- Может милицию подключить? - раздумывая предложил Петров.

- А может на весь город сообщить, что мы золото повезём? - раздражаясь выпалил начальник. - Иди уже, товарищ Петров, право слово не до тебя...

Не успел Петров захлопнуть двери кабинета, как Зимин крикнул:

- Позови ко мне Ярового и Конюхова, надо маршрут отметить.

Товарищи нависли над картой.

- Ну что тут думать, - произнёс Фёдор,  - только Московское шоссе. Через Тверь...

Он не успел договорить как дверь в кабинет распахнулась и на пороге стоял солдат:

- Товарищ Зимин, - обратился он к Петру Семёновичу,   - Разрешите обратиться.

- Ты не видишь - мы заняты? - закричал на солдата Зимин.

За спиной солдата появился Петров. Он грозно оттеснил того в коридор, а сам вошёл внутрь.

- Как думаешь, товарищ Петров,  - миролюбиво обратился он к Петрову, - по Московскому шоссе ещё можно проехать? Ты вроде как, частенько там ездишь. Или через старые тракты?...

- Шоссе конечно разбито и белые там шляются, но через тракты грузовик и вовсе не пройдёт. Груз серьёзный, - размышлял Петров. -  Опасность существует и на Московском шоссе... Но где её нет.

На том и порешили. Грузовик пойдёт по шоссе. Решили замаскировать золотой груз разным трепьем, авось пройдёт.  И от силы, товарищ Зимин выделил трёх человек для конвоя.

Вывозить "золото" решили через день рано утром.


Глава 12

Утро. Город ещё спит.  Прохожих не было. Чуждые элементы и те разошлись. У редких костров грелись патрульные.
В это время от ЧК отъехал фургон с "золотом".
Сокращая путь он ехал подворотнями города и пропал в одной из них.

Фёдор выехал на Московское шоссе. Рядом с ним сидела кукла одетая в красноармейца - прислонённая к дверце кабины. С виду казалось -  красноармеец задремал.

Шоссе разбито - начисто.
Конюхов, чертыхаясь, виртуозно объезжал ямы и ухабы.
Фургон шёл тяжело.  В кузове, на мешках с песком, стоял пулемёт.  Через дыры, предусмотрительно прорезанные в брезенте -  семь бойцов  внимательно следили за обстановкой. Через несколько часов утомительной тряски Фёдор заметил на дороге перевёрнутую телегу.

- Внимание! - крикнул он в кузов.

Бойцы приготовились. Фёдор сбавил скорость, объехать телегу - невозможно.  С обеих сторон слишком глубокие рвы -  оставленные от взрывов или белыми или красными, а может и теми и другими.

"Умно придумано ",  - подумал он.

И тут...
Грянул выстрел. Кукла-красноармеец повалилась на Фёдора. На секунду он отстранился в сторону, что спасло ему жизнь. Ровно в середине стекла кабины было отверстие от пули. Фёдор завалился на бок и хлопнул себя по фуражке - красная краска растеклась по его лицу. Он не шевелился.

- Готовы! - крикнул хриплый голос.

Бойцы сидели тихо.

- Эй, выходи! Мы знаем, что ты один, - прозвучал баритон со стороны заднего борта. - Хочешь жить - сдавайся!

- Не стреляйте! - послышался испуганный голос из фургона. 

Это Яровой играл свою роль.

- Бросай оружие, чтобы я видел, - приказал хозяин баритона.

И послышался дружный хохот вокруг грузовика.
В это время, приподняв полог, Яровой бросил ружьё на дорогу. Бандиты рассмеялись ещё больше.

- С одним ружьём... - ржал как сивый мерин, обладатель хриплого голоса.
- В ЧК совсем плохо с оружием... - захлебываясь смехом пропищал другой.
- Эй, красноперый, выходи с поднятым руками...- сказал третий.

И в это время... 
Полог поднялся. Борт упал и пулемет щедро прошёлся по бандитам.
Живые бросились врассыпную. Свинцовые пули от ружей и пистолетов догоняли отступающих.
Те оборонялись.
Бойцы спрыгнув из фургона, меткими выстрелами догоняли оставшихся.

Через время напряжения  перестрелка прекратилась.
Бандиты в разных позах лежали на холодной земле.
Банда была повержена.
Чекисты осторожно проверяли тела.

И вдруг...
Раздался выстрел. Молодой чекист, с пулей в спину, развернулся на подкошенных ногах. Удивление застыло на его лице и он упал, раскинув руки в стороны. Конюхов метко добил  раненого бандита - в лоб.

Туман, лёгкой дымкой,  стелился над шоссе. Казалось, что сама природа желает скрыть следы массовой смерти.
Яровой среди тел искал главаря.

Красивый, хорошо одетый мужчина лежал на спине и захлебывался кровью. Пуля попала в лёгкие.
Андрей наклонился над мужчиной и сдёрнул с его головы парик.
Он на секунду замер:

- Вот это сюрприз, - с удивлением произнёс Яровой. - Сапогов Аполлинарий! Чтож ты... Золото Наполеона не нашёл, решил попытать счастье с золотом ЧК. Нет золота в ЧК  - как не было золота Наполеона.

- Кня..., - расширив глаза, словно увидел привидение, только и смог произнести главарь.

Его голова откинулась - навсегда.

Яровой выдернул у бандита из-за пояса нэцкэ. Бог долголетия улыбался или усмехался. Узкие глазки будто лукаво подмигивали. Андрей отвёл взгляд от божка.

Конюхов подошёл к другу и посмотрел на тело человека, которого долго ловила ЧК.

-  Как тесен мир,  - произнёс он свою коронную фразу.

- Да-а,  товарищ Яровой, - за спиной послышался голос одного из бойцов.

Это был старый большевик.

- Вы настоящий Ярый, а с виду не скажешь. Как  вы бандитов уничтожали - красота, - довольно улыбался большевик, показывая редкие зубы.

- Да и вы, товарищ Конюхов, - старый большевик закурил сигарету, сплюнул в сторону и продолжил, - видел я командиров, но таки-их... Настоящий Конюх. Как вы нас?... Дисциплина. Чёткость. Выдержка.
Думал, так и помру с ружом...

"Командир" , - хмыкнул про себя Фёдор.
И лёгкая грусть по прошедшей молодости защимила в груди. До всех его жизненных авантюр  - кодетский корпус. Подпоручик.
Но никто этого не знал...

- Извини, отец, если был слишком суров, - устало произнес Федор. -  Выучка и железная дисциплина - путь к успеху и сохранению жизни, - и с печалью в голосе добавил, - одну жизнь мы всё же потеряли.

Он подошёл к распростертому телу молодого красноармейца. Его стеклянные глаза смотрели далеко - в небо.

- Забыл ты, Демьян, - закрывая глаза товарищу говорил Фёдор,  словно тот его слышал, - чему я учил.
Не поворачиваться спиной к поверженному врагу - убедись, что он мёртв.

Бойцы подошли к погибшему - сняли  головные уборы. И вверх прогремел дружный выстрел из оружия.

Тела бандитов отнесли подальше от дороги и закопали в одной из ям. Туман становился гуще.

Погибшего, с достоинством, положили в кузов.

Разрезая ночной туман слабым светом от фар - фургон направился в Петроград.


Эпилог

Зимин молча мерил кабинет шагами. 
Один - погибший, двое - ранены.
Почти без потерь.
Банда уничтожена.

Яровой и Конюхов, сидя на стульях, боролись со сном - дни выдались напряжённые.

- Выходит Стёпка, вовсе не Стёпка? - как бы между прочим спросил Зимин.

- Ну почему? - не согласился Конюхов.
Он протёр слипающиеся глаза. Встряхнул головой - сон его действий не испугался.
- Новые документы - вот и Стёпка.
- И так ли важно кто он? Мы уничтожили опасную банду - это факт, - пролепетал Конюхов и рухнул на стол - он уснул.

Яровой уже спал.

Зимин, по-отцовски тепло посмотрел на друзей, тяжело вздохнул - будить не стал.

Наутро -  после отдыха, друзья выглядели бодро. Они полностью отчитались об операции и могли быть свободны.

Конюхов открыл дверь - выйти, как перед его носом появился товарищ Петров.

- Товарищ Конюхов, - менторски начал Петрович, - у меня есть пара вопросов относительно вашей биографии.

Он втолкнул Фёдора обратно в кабинет начальства. Его глаза сверкали, как у кота увидевшего долгожданную мышь.

- Действительно, товарищ Петров, - и Яровой звонко хлопнул себя по лбу, - с этими бандами... совсем забыл... У меня тоже есть пара вопросов к вам.

Андрей облокотился на стол, заложил ногу за ногу. Настроение у него было прекрасным, как у человека получившего долгожданный приз.

Зимин  же ничего не понимал в происходящем.

- Скажите,  товарищ Петров, - развязно говорил Яровой, - а кем вам приходится некий Синичкин Валериан Валерианович?

Петров напрягся.

- Это осведомитель царской охранки, - внутренне ликуя, уточнил Андрей. - В свое время он ни одну партячейку сдал...

Зимин и Конюхов поняли куда клонит их товарищ.

Петров покраснел. На лбу выступил пот.

- Можете не отвечать, Петров, - уже жёстко сказал Яровой, - это вы Синичкин Валериан Валерианович - осведомитель и предатель.

Петров рухнул на колени и унизительно залепетал:
- Меня били... меня пытали...

- Сомневаюсь, - с брезгливостью в голосе перебил его Зимин.

- Конвой, - позвал он. - Увести.

- Као га акай, - тихо, почти про себя, молвил Фёдор.


На Васильевский остров пришёл элегантно одетый человек. Он искал китайца-старьевщика.

В лавке человек показал брегет. Китаец узнав часы - раскланялся.
Человек положил на прилавок нэцкэ - сказал:

- Его больше нет, - и ушёл.