Собачья доля Павла Никитича

Пушистый снег окутывал город серебристой шалью, придавая тысячам огней уютный, загадочный облик. Был канун Нового Года. Магазины и праздничные ярмарки были полны людей, суетящихся к предстоящему торжеству. Наверное, перед Новым Годом больше, чем обычно верится в чудо или в волшебство. И, как водится, в холодные зимние вечера особой притягательностью обладают истории, рассказываемые бабушками, дедушками,  мамами,  папами, тетушками, дядюшками у теплого очага, или, сидя на любимом диване, закутавшись в плед, в то время как вьюга поет в окнах, тайно желая разделить этот момент. Позвольте же и мне рассказать одну необычную историю, произошедшую несколько лет назад перед самым Новым Годом. Эта история – не сказка. Все, что я Вам поведаю, было по-настоящему. Думаю, мой рассказ не вызовет сомнений  своей правдивостью, ведь, разве может лгать человек, проживший на свете тысячу лет? Сами ответьте на этот нехитрый вопрос. 
Так вот. Был канун Нового года. Люди, как всегда, самозабвенно готовились к празднику, покупали подарки, напевали под нос новогодние песни, запасались угощениями, писали письма деду Морозу и верили: «в эту ночь чудо обязательно произойдет!». Для всех зимний праздник нес свое особенное значение. Исключением не стал и Павел Никитич Скрябнев – молодой и очень успешный владелец «Лавки желаний», расположенной в самом центре города. Чего там только не было: талисманы желаний,  магические кристаллы, заряженные силой самого Перуна, книги всякие диковинные с заговорами да наворотами. Все, что душе угодно: хочешь разбогатеть – вот те монета заговоренная, да не абы какая, а из сундука, что в самом Лукоморье нашли сотню лет назад!  Желаешь любви – держи флакончик с зельем. Но обязательно учти, что добавлять нужно не более четырех с половиной капель, да на полную луну в день летнего равноденствия, тогда только успеха добьешься. Надо ли говорить, сколько это все стоило. Диву даешься, но лавочка Скрябнева никогда не пустовала. Он обладал невероятной способностью убеждать. Люди верили Павлу Никитичу, кто по собственной глупости, наивности да из лени самостоятельно чего-то достичь, а кто от отчаяния спешил к нему как последней своей надежде. На ежемесячных встречах, он, как одержимый рассказывал о «вселенских потоках», «силе внутренней энергии», а люди слушали. Люди несли своему «кудеснику» последние деньги.  Надо ли полагать, что нрав у Скрябнева был прескверный: во-первых, человеком он прослыл очень жадным и высокомерным, над посетителями своими  в душе он насмехался и даже презирал, считая их людьми «бестолковыми и бесполезными», - как он сам выражался. Из года в год продавал он свое «волшебство» людям, ни на миг не раскаиваясь в своем обмане. Особенно лавка полнилась посетителями перед Новым годом. Единственным человеком, которого Скрябнев любил – была его младшая сестра Соня. Девушке совсем недавно исполнилось восемнадцать лет, она еще училась в выпускном классе и готовилась к поступлению в институт. Родители Скрябневых, люди зажиточные, жили за рубежом и навещали детей редко. Вот и в этот Новый Год они вновь «с грустью объявили о том, что из-за этой ужасной работы» никак не смогут провести праздники с детьми. Павел Никитич только бровью повел, а вот Соня очень опечалилась из-за этого.  Софья Никитична была полной противоположностью своего брата, и его деятельности не разделяла: «нельзя так, Паш, не все люди - негодяи да бездельники, обманывать – скверное дело, трусливое», - поучала братца Соня. А он лишь ухмылялся, и каждый раз после ее нравоучений целовал ее в макушку и отвечал: «не взрослей быстро, сестренка». Соню эта его надменная привычка очень раздражала, и она, вздохнув, в очередной раз молвила Павлу: «ты прогневаешь судьбу, братик». 
И вот однажды слова Сони стали для Павла Никитича пророческими. Дело было вечером 30 декабря. Скрябнев с жадностью и самодовольством подсчитывал прибыль, планируя закрывать магазин и отправляться домой. Но вдруг, колокольчик у двери прозвенел. Павел неохотно поднял на посетителя глаза: перед ним стояла девочка, лет десяти, не больше. Она была одета в серую шубку, из-под которой виднелся  подол длинного шерстяного платья, голова девочки была замотана в шаль, а ножки украшали валенки с вышивкой в виде снегирей. Девочка выглядела испуганной и очень волновалась. Скрябнев улыбнулся, сам подивившись  искренности своей улыбки.
- Кого потеряла, Снегурочка? – подчеркнуто дружелюбно обратился к маленькой посетительнице Павел Никитич.
Девочка посмотрела на него глазами полными слез и надежды и тихонько промолвила:
- Дяденька, у меня братик пропал три дня назад. Везде обыскалась, нигде нету. Матушка с батюшкой вот-вот с ярмарки вернутся, а Стешки нет, - девочка вдруг расплакалась, закрыв лицо руками.
С трудом скрывая раздражение, Скрябнев попытался утешить ее:
- Найдется братик твой обязательно, к друзьям, может, зашел, не знаю…Я чем могу тебе помочь? – изобразил сочувствие «волшебник».
- Дяденька, слыхивала я, что колдун ты  могучий, и все тебе посильно, помоги братика разыскать, я заплачу, - девочка торопливо вытащила из карманов монеты, серьги, старинное кольцо и выложила свои сокровища на витрину, а потом, потупившись добавила:
- Я небогатая, но вот матушкины серьги золотые с камнями заморскими да кольцо от бабки по наследству переданное, больше у меня ничего нет, - девочка вздохнула, с надеждой глядя на «своего героя».
Скрябнев от жадности слюну проглотил: украшения были поистине дорогими и очень старыми, можно даже сказать, древними. Он не стал расспрашивать девочку о подробностях, боясь потерять свою добычу. Быстро смахнул в ладонь плату и, споткнувшись, о ковер около кассы, быстро отправился к полкам. Сделав вид, что он сосредоточенно что-то ищет, Скрябнев приговаривал: «да где же он…точно один остался, такая редкость, себе хотел припасти, но раз дело такое…». Девочка с искренним восторгом и надеждой наблюдала за Павлом Никитичем. Наконец, он вернулся к ней, держа в руках камень, красиво упакованный в бархатный футляр.
- Вот держи, от сердца отрываю, - с гордостью заявил Скрябнев.
- Что это? – спросила девочка.
- Это амулет солнечного света, Снегурочка. Он осветит твоему брату дорогу к дому. Приди домой, повесь его на дверь, произнеси слова, которые я написал и положил в футляр…
Девочка трясущимися руками начала разворачивать листочек. Скрябнев резко остановил ее:
-Нет- нет, не вздумай этого делать! Если прочитаешь сейчас, амулет больше не сработает.
Девочка быстро свернула и убрала листочек обратно, а Павел Никитич продолжал:
- Так вот, произнеси слова, глядя на амулет,  а потом сядь у окошка и жди, - Скрябнев внимательно посмотрел на девочку.
Он улыбнулась и радостно ответила ему, хлопнув в ладошки:
- Спасибо, дяденька,  все поняла! Я побегу, с праздниками! – девочка махнула ему рукой, и, надев варежки, быстро выбежала из магазина.
«Какая удачная сделка!», - подумал про себя Скрябнев и стал собираться домой.
На следующий день Павел Никитич вновь отправился  «продавать волшебство» в свою лавку, ожидая хорошенько заработать в праздничный день. Но, подойдя ко входу, Скрябнев заметил, что дверь не заперта. Он осторожно,  стараясь не шуметь, зашел в магазин и потерял дар речи: на его кресле, за кассой сидела женщина: по ее лицу было непонятно, сколько ей лет. Она от скуки вертела в костлявых пальцах «заговоренную» монетку, постукивала по полу костяным протезом, заменяющим ей правую ногу, и что-то напевала себе под нос. На женщине было черное, как смоль бархатное платье и такая же черная длинная норковая шуба. Серебряные от седины волосы незнакомки были убраны на затылке в тугой пучок. Когда Скрябнев зашел в лавку, незнакомка даже не посмотрела в его сторону. Павел Никитич, подойдя ближе, попытался заговорить с незваной гостьей, но вдруг, почувствовал, будто горло изнутри укололи острые шипы. Он в страхе приложил пальцы к своей шее. Незнакомка усмехнулась.
- Ну, здравствуй, птаха, - она обнажила ровные белоснежные зубы и посмотрела на Скрябнева, - Что? Язык проглотил? – она злобно посмеялась, а потом с презрением оглядев его сверху вниз, проговорила: - давно следовало его тебе оторвать, больно много мелет недоброго, - незнакомка хмыкнула, - Ну что, Павел Никитич, признавайся, это твое? - с этими словами женщина швырнула на прилавок проданный им вчера «амулет солнечного света» и внимательно посмотрела на «колдуна». – По глазам вижу, что твое, не стыдно девчушку было так обманывать, - она щелкнула пальцами.
Скрябнев шумно задышал, покраснев от злости:
- Да кто ты…да как ты?! – он скрипел зубами, вновь обретая дар речи.
- Украшения верни, птаха, коли жизнь дорога, - спокойно произнесла незнакомка.
Павел Никитич возмутился:
- С какой такой радости я должен их возвращать? Амулет девчонка получила, услуга оказана, плата получена. Получите –распишитесь, - невозмутимо отчеканил Скрябнев.
От наглости «кудесника», женщина, потеряв самообладание, ударила ладонью по столу, и с напором произнесла:
- Наследное кольцо за кусок полимерной глины и пустой обрывок бумаги?! – незнакомка негодовала.
Но Павел Никитич был не из робкого десятка:
- Я мог ей ничего не продать, но пошел на встречу, принял старые безделушки, вместо наличных! Какое оскорбление! Пустой листок? Девчонка сама виновата, я говорил не читать заклинание до тех пор, пока амулет не будет на двери.
Женщина молча наблюдала за спектаклем Скрябнева, не перебивая. Когда он закончил, она сказала, собираясь уходить:
- Вот что, птаха: воспитывать тебя должно было родителям, я же больше ни минуты на тебя не потрачу. Украшения Васютке сам вернешь, я это знаю. Софье привет передавай, славная девушка выросла, не то, что братец. Скажу напоследок: помогут и поймут тебя лишь те, кого ты обманул. Удачи, - и она медленной поступью, слегка прихрамывая костяным протезом на правую ногу, гордо покинула лавку.
Скрябнев долго стоял, как вкопанный, а потом, опомнившись, вдруг заметил, что вся мебель и товары в лавке увеличились в размерах.  Он суетливо заходил по лавке, отметив про себя, что двигаться стало, будто легче, а, проходя, мимо большого напольного зеркала, замер: в отражении он увидел крупного размера дворнягу. Павел Никитич вскрикнул, но изо рта вырвался громкий лай. «Что за чертовщина!» - в ужасе подумал он. А в следующее мгновение шерсть на затылке встала дыбом: «Соня!». И Скрябнев выбежал из лавки, ударом задних лап захлопнув дверь.
Он мчался по улицам к дому, надеясь застать сестру там.  Большинство прохожих, видя его, пренебрежительно расступались,  возмущаясь: «Что за грязная псина?! блох бы или заразу какую не подхватить», дети показывали пальцем, радостно восклицая «собачка!», а матери, одергивая их, воспитывали: «не трогай! Укусит или лишай подцепишь». Павел фыркнул, подумав: «какие нетерпимые, типичные люди: злобные и глупые». Ему вдруг захотелось ответить им, куснуть, облаять, но он сдержался, тревожно, подумав: «что за нрав во мне просыпается?». И, взяв себя в лапы, продолжил путь домой.
Вскоре он уже стоял у своего подъезда. И новая волна отчаяния одолевала его: он не может зайти внутрь. Нужно было что-то делать. Скрябнев долго метался около двери домофона, а потом вдруг, поддавшись отчаянию, громко завыл «Уууууууууу!» - раздался, окутывая двор, полный боли и печали собачий вой. Никто ему не ответил, никто не заметил, никто не пришел…Павел Никитич с горечью начал осознавать свое нелегкое положение. Вдруг дверь подъезда открылась, и, о чудо! На пороге появилась его сестра!
- Соня! Соня! Это я, твой брат, Паша, помоги мне, ты не узнаешь меня?! – он прыгал около девушки, радостно лаял и вилял хвостом.
Добрая Соня, улыбнувшись, присела на корточки и почесала пса за ухом:
- Какой ты громкий? Чей ты, песик? Потерялся? Не переживай, я вернусь и обязательно покормлю тебя, если ты не убежишь, - пообещала дворняге девушка.
«Она не понимает меня!», - подумал Павел, - «Я должен что-то сделать». Но не успел Скрябнев ничего придумать, как следом за Соней вышел молодой человек лет двадцати. Он был одет в зеленый пуховик, на носу – очки с темными линзами. Соня с улыбкой обратилась к нему:
- Смотри, Саш, какой славный! его тут раньше не было, давай, если не убежит, вернемся и попробуем найти ему дом.
Юноша с понимающей улыбкой кивнул ей, а потом произнес:
- Конечно, Сонешка, обязательно. Иди пока в машину, а я дам псу угощение, у меня в кармане осталось, я покупал своей собаке.
Соня радостно кивнула и быстрым шагом отправилась к парковке. Павел тихонько заскулил, глядя ей вслед. Спутник сестры, которого, Скрябнев был готов поклясться, раньше никогда не видел, тихонько присел рядом с псом и тихо прошипел:
- Как тебе новый с-с-с-тиль, Паш-ш-ш-ка, - оскалившись в довольной улыбке, прошипел юноша, а потом опустил очки. На Скрябнева взирали два желтых змеиных глаза, - скажи пока сес-с-с-стричке, - закончил он, а затем резко поднялся и отправился следом за Соней. Павел Никитич закричал: Нет! Соня, не ходи с ним! Соня, вернись!».  Его крик прекратил удар ботинка в бок. Пес от боли взвизгнул, а потом увидел своего обидчика: перед ним стоял его хороший знакомый и сосед по лестничной клетке Миша Фролов. Мужчина злобно прикрикнул на собаку:
- Ты что тут разлаялся?! Ребенка моего разбудил, убирайся отсюда, грязная дворняга! – он снова попытался пнуть пса, но Скрябнев увернулся и убежал прочь: «что за жестокость! Пнуть беззащитного зверя! Вот вернусь и больше ни за что ему в долг не дам!» - гневно рассуждал Павел Никитич, спасаясь от обидчика.
Чувство глубокого отчаяния и безнадежности охватили Скрябнева. Он бесцельно бродил по улицам. Смеркалось, становилось холоднее. В окнах домов загорался свет. Павел Никитич с завистью смотрел на людей, возвращающихся в тепло домов. Он невольно вспомнил, как, будучи детьми, они с Соней вместе возвращались домой, вдоволь накатавшись на горках, облепленные мокрым снегом с ног до головы. В прихожей их с улыбкой встречала мама, помогая снять мокрую одежду. Из гостиной веяло запахом свежей новогодней ели, он очень явственно запомнил этот запах…А на кухне уже ждал ароматный новогодний ужин, скоро должен был вернуться папа с подарками. Боль воспоминаний пронзила собачье сердце, но он не мог плакать, ведь собаки – не плачут. Скрябнев лишь тихо заскулил. От воспоминаний о еде – в животе заурчало. Павел вспомнил, что весь день ничего не ел. Пошел снег, чтобы укрыться и немного согреться, он направился в сторону лесопарка, располагавшегося неподалеку от двора его дома. Павел Никитич помнил, что там был старый сарай, который не закрывался. Опустив голову, пес медленно отправился в путь. «Права ведьма была…пес я плешивый да и только…сестру не уберег, девчонку обманул», - тихо прошептал Скрябнев. Его рассуждения прервал незнакомый голос.
- Полно тебе, сокрушаться, Павел Никитич, не ошибается лишь бездельник, – на пса сверху вниз взирал старик с длинной бородой и добрыми светлыми глазами.
Скрябнев с надеждой посмотрел на него, а потом, боясь потерять ее, тихо спросил:
- Вы понимаете меня?
- Каждое слово, отчего ж мне речь родную то не понимать? – дружелюбно усмехнулся старик, а потом представился: - меня, кстати, Афанасий Петрович кличут, будем знакомы! Ты есть, поди, хочешь, замерз поди? Холод собач…прости, я изволил сказать, лютый нынче холод, беспощадный, пойдем ко мне, у меня дом тут неподалеку, заодно об участи своей горькой поведаешь.
Скрябнев радостно завилял хвостом и отправился следом за своим спасителем.
Когда они уже подошли к небольшому старому домику, увитому заснувшим на зиму плющом, Павел Никитич вдруг остановился и опустил голову. Старичок удивленно посмотрел на него:
- Чего встал то? Пришли уж, заходи, гостем будешь.
Пес долго молчал, а потом промямлил:
- Если вы меня понимаете, значит, я обманул вас, не заслужил я гостеприимства…
Старик вздохнул:
- Ну, коли совестно, это отрадно. Захочешь – поблагодаришь потом, а я зла не держу, - старик шутливо подмигнул псу.
Павел кивнул и зашел в теплую комнату.
В доме было очень уютно: дровяная печка в комнате, на полу плетеные коврики. Но, что больше всего поразило Скрябнева – это огромное количество различных растений: деревья, невысокие пальмы, цветы, даже маленькая березка прикорнула у печи. Все подоконники, каждый свободный уголок был заставлен растениями. Павел не мог скрыть восхищения:
- Нравится? – с улыбкой заметил реакцию пса Афанасий Петрович.
- Какие прекрасные растения! Такие разные, и интересные какие! Я таких раньше и  не видел никогда.
Старичок с теплотой оглядел «свой садик».
- Это детки мои, но я попозже тебе о них поведаю, давай сначала поужинаем, я супчик разогрел, сейчас чайник поставлю и молока погрею парного, сегодня Веля, друг мой передал, свежее, вкусное. Чуть попозже Кузьма еще заглянет на чашечку, я вас представлю.
Пес немного потупился, старик заметил это и попытался успокоить его:
- Да ты не бойся, Кузьма сосед добрый, невредный, познакомишься, - Афанасий Петрович хитро улыбнулся.
Вскоре кушания были поданы к столу. Скрябнев признал, что вкуснее супа он в жизни не едал. И новый укол стыда пронзил его сердце. Он вспомнил, как брезгливо относился к угощениям, которые изредка приносили его благодарные за «волшебство», чаще, пожилые покупатели. Покончив с ужином, Афанасий Петрович устроился в кресле-качалке у печи, а Скрябнева пригласил расположиться на диване, но пес вежливо отказался и скромно улегся на коврике у печи. Афанасий Петрович закурил трубку, немного подымил в тишине, а потом обратился к Павлу Никитичу:
- Ну, поведай же о беде своей, может, помогу чем.
И Скрябнев рассказал старику о всех своих заключениях. Старик долго молчал, а потом задумчиво заговорил:
- Да, беда, чего тут сказать. Разозлил ты не просто ведьму, а саму Ягу, она за Ваську со Стешей и убить может.
- Вы шутите? Бабу-Ягу? Простите, Афанасий Петрович, я думал, что вы поняли серьезность моей беды,  а вам все сказки да прибаутки, - Скрябнев отвернулся.
Старичок разозлился:
- Я шучу?! А то, что ты собакой безродной обратился, это явление каждодневное, ничего не попишешь! – он с укором посмотрел на пса, а потом добавил: - тебе любопытно узнать, где мы с тобой свиделись прежде, коли я язык твой так явственно ведаю? – он испытующе посмотрел на своего гостя.
Павел Никитич повернулся и вопросительно посмотрел на старика.
- Зелье я прикупил у тебя для кувшинок, захворали они, хотел выходить их да Настасье кикиморе болотной на Новый год задарить, да не задалось, померли все до единой, - Афанасий Петрович вздохнул, - леший я. Лесов хозяин, за травами да деревьями слежу, да, чтоб весна вовремя настала наблюдаю.
Скрябнев вздохнул:
-Ладно, допустим, я поверил, - с сомнением начал он, но Афанасий Петрович раздраженно его перебил:
- Если человеком опять стать изволишь да сестрицу выручить, тебе придется поверить, - сказал, как отрезал старик.
- Простите… - дрожащим голосом пролепетал пес.
-Да полно там, забыли. Яга – баба не злая, а справедливая очень. Васютку со Стешей пригрела, когда девчушке было лет пять, а братцу ее и того меньше, года два, не боле. Хорошие детишки, только из семьи бедной уж больно, с трудом концы с концами сводят. Родители на поле целыми днями работают у них. Летом – осенью жить еще куда ни шло, а зимой – голодно совсем, если урожай не зародился. Отец, где может, зимой подрабатывает, так и живут. А Васютка – девочка добрая: однажды забрела в лес, да наткнулась на избушку Яги, и не испугалась ведь, смелая, что богатырь Святогор. Наоборот, пожалела бабушку хромую, по хозяйству ей принялась помогать: то воды натаскает, то прибраться поможет, то с огорода овощами угостит. У самой - ни гроша за душой, а последнюю крупицу страждущему отдать готова. Яга полюбила деток: то пирогов напечет, то зверей диких отгонит, как по ягоды-по грибы семья пойдет. Бережет старуха семью Васюткину. А девочки только и осталось в приданое, что мамкины серьги, да кольцо наследное от бабушки, которыми она тебе, собственно, и отплатила, - Афанасий Петрович внимательно посмотрел на Скрябнева.
Пес сглотнул слюну и тяжело вздохнул, ничего не ответив. Старик продолжил.
- А сестру твою сын Великого Полоза увел. О Софье твоей, душе сердобольной и в нашем мире знают, жениться, видать сын его Золотой Волос удумал. Царицей змеиной сестре твоей стать суждено. Я думал, Горыныч решил проучить тебя за дела лихие, но нет…Тут дело сердечное, серьезное. Коли сама за полозом пошла она  -  не вернется она домой в мир ваш, - леший с сочувствием посмотрел на пса.
Скрябнев вскочил на лапы:
-Как это? Сестра моя единственная…Полозова невеста…не вернется…
«Какая ирония…», - с горечью подумал Павел Никитич. Все амулеты несостоявшийся колдун был свои готов отдать за сестру, все деньги годами вырученные заплатить, да только не работают его куски глины да пластика, он это прекрасно понимал. «Потешился над утратой Васютки, и кто теперь бестолковый и  бесполезный?» - пес печально заскулил.
-Да погоди ты отчаиваться, не печалься раньше времени то! Сейчас Кузьма придет, вместе покумекаем, что делать дальше, не брошу я тебя, вижу, не совсем человек ты павший, - утешал Павла  Никитича добрый леший.
В дверь постучали. Афанасий Петрович отправился встречать гостя. В гостиную зашел невысокий, пухленький, разрумянившийся старичок, по возрасту – сверстник Афанасия Петровича:
- Здорова, Афанасий! Мороз собачий на улице! А я клюковки поставил, тебя угостить принес. По дороге попробовал мальца – хороша ягодка! – старичок звонко и задорно рассмеялся, а потом увидел пса и пошутил: - а ты, старый пень, теперь не только за зеленью, еще за живностью приглядывать удумал? – Кузьма почесал пса за ухом.
Афанасий Петрович хитро улыбнулся:
- Это Кузьма Кузьмич, Павел Никитич Скрябнев, колдун наш местный, Яга его в наказание в пса дворового превратила, да только беды его этим не закончились, сын Полоза сестру его в царство свое увел, жениться, видать вздумал.
 Кузьма Кузьмич, не дослушав друга своего, еще больше раскраснелся и бросился к псу, размахивая перед его мордой кулаками.
- Так это ты, лихо плешивое, склянки да стекляшки зловредные продаешь? – кричал на Скрябнева старичок – я эту водицу твою прикупил, чтобы духа вредного из дому погнать, пакостил он уж больно, беспорядки наводил, и во что мне это вышло? Пришлось дом мне другой искать! Вонь была такая, что глаза слезились. Что ни лили,  чем ни пробовали вывести – только хуже становилось. Хозяева избу забросили да переехали. А я окаянный….несчастный…без дому, без хозяйству….да ты….да ты хоть понимаешь, каково домовому без хозяйству остаться?! – старичок вдруг горько расплакался.
Афанасий Петрович бросился утешать старого друга.
-Полно, Кузьма, полно, он уже все понял, исправляться будет, - Афанасий Петрович похлопал Кузьму по плечу.
Скрябнев, стыдливо опустив голову, промямлил:
-Простите, я вам все возмещу…
Он не успел закончить свое раскаяние, Афанасий Петрович махнул ему рукой, мол «замолчи, хуже будет». Пес утих.
Леший угостил Кузьму ужином, налил молока, а когда домовой успокоился, пересказал ему историю Скрябнева.
- Да…дела… - задумчиво произнес Кузьма, - с Ягой то договориться еще полбеды, а вот с Полозом – задача непростая.
- Что делать то с ним будем? – спросил Афанасий Петрович.
- Да что тут делать, пусть к Яге идет, украшения Васюткины возвращает, кается, а дальше –видно будет. Пес жалобно заскулил.
- Как же мне отыскать Бабу Ягу то? – печально спросил Скрябнев.
Кузьма без тени былой обиды посмотрел на Павла Никитича, жалко домовому стало кудесника несостоявшегося.
- Я тебе вон чего дам, это тебе не стекляшка и не жижа зловонная, - он с усмешкой взглянул на пса, - это клубочек волшебный, скажи ему, куда попасть хочешь, он тебя и приведет, куда нужно, - объяснил домовой.
- Украшения помнишь, где оставил? – спросил Афанасий Петрович.
Пес уверенно кивнул, а потом тяжело вздохнул.
- Украшения в лавке моей остались, да только дверь я захлопнул, ключи внутри.
- Это не беда! Достанем – хитро подмигнул Кузьма Кузьмич.
Вскоре все трое уже стояли у входа в лавку. Домовой что-то пошептал у двери, и она, тут же, покорно отворилась. Довольный собой, Кузьма Кузьмич, жестом пригласил спутников войти.
Скрябнев быстро отыскал украшения Васютки. Афанасий Петрович положил монеты, серьги и кольцо в мешочек, который привязал на шею пса. Скрябнев обратился к лешему:
- Открой кассу, пожалуйста, ключ от нее в пальто моем, там денег немного осталось, положи их тоже в мешочек, я девочке передам, - серьезно глядя на старика, попросил Павел Никитич.
Афанасий Петрович, с улыбкой кивнув, выполнил просьбу пса.
- Ну что ж, я пойду. Спасибо вам за все! – пес вежливо поклонился старичкам. А она в ответ приветливо махнули ему рукой:
- Скатертью дорожка, Павел Никитич!
Скрябнев вышел на улицу, выпустил из пасти подаренный Кузьмой клубочек и произнес: «приведи меня к дому Бабы Яги». Вдруг клубочек задрожал, засветился золотым свечением, и полетел. Павел Никитич, не теряя ни минуты, бросился за ним.
Скрябнев бежал, что было сил. Он быстро домчался до леса. И вдруг услышал жалобный девичий голос:
- Помогите, больно мне, - раздавалось сквозь деревья тихое эхо.
Пес закричал:
-Кто это? Где ты?
- Я рядом, иди прямо, не сворачивай, я вижу тебя.
«Меня поняли, скольких же я так серьезно обидел?» - разозлился на себя Павел Никитич.
Он пошел на голос. Впереди, Скрябнев увидел упавшее дерево, а под ним – лисица.
- Помоги мне, вьюга сегодня была сильная, я к лисятам бежала своим, и вдруг как дерево начало падать, я не ранена, вот только хвост придавило. Помоги освободиться, меня детки голодные дома ждут.
Павел Никитич псом был большим и крепким. Навалился он, как следует на дерево, потянул, освободил лисицу.
- В век доброты твоей не забуду. В беде не бросил, что угодно проси, помогу, чем смогу, - обрадовалась лисичка.
- Сестру мою родную, Софью, сын царя Полоза Великого к себе в королевство увел, как мне вернуть ее?
- Не печалься, как к Полозу соберешься, позови меня с собой, а я в долгу не останусь.
Поблагодарил Павел Никитич новую знакомую, на том и попрощались.  Продолжил пес свой путь к дому бабы Яги. Долго ли короткого ли длился его путь, увидел Павел Никитич замерзшее озеро, а среди льда кто-то сидит, плачет и зовет на помощь. Подбежал пес поближе и увидел утку. Видно было, что птица выбилась из сил.
- Помоги, путник, лапки примерзли к воде, погибну, а жить так хочется, - сквозь плач пролепетала утка.
Подошел Скрябнев поближе и начала дыханием греть лед, около лапок. Долго боролся Павел Никитич, и вот взлетела утка в небо.
-Спасибо, друг любезный, скажи, чем помочь могу, все сделаю, - с благодарностью поклонилась псу утка.
- Сестру мою царевич Полос Золотой увез в свое королевство, как мне выручить ее.
- Ах, Велики Полоз, непростая задача, но ты не печалься, как соберешься к Полозу, позови меня, слово свое замолвлю, помогу, чем смогу.
На том и попрощались.
Продолжил путь свой к Бабе Яге Павел Никитич, долго бежал, запыхался. Остановился дыхание перевести. Слышит, воет кто-то горестно, всмотрелся во тьму – медведь. Испугался Павел Никитич, бежать было собрался, но вдруг услышал голос:
- Не бойся, добрый путник, поранил я лапу, когда на горку карабкался, идти больно, помоги, не откажи в милости.
Вспомнил Павел Никитич, что читал где-то о том, что слюна у собак целебная. Подошел к медведю и начал рану ему зализывать.
Полегчало косолапому, стал он Скрябнева благодарить:
- В век доброты и храбрости твоей не забуду. Помог, не испугался, говори, чего хочешь, все сделаю.
- Сестру мою сын Полоза Великого в свое царство увел, как мне ее выручить?
- Золотой Полос, значит, понятно. Ты вот чего, как соберешься к Полозу, приди за мной, попробую тебе помочь, чем смогу.
Поблагодарил пес медведя и отправился снова в путь. Долго бежал Павел Никитич, совсем из сил выбился. Видит впереди – стоит избушка, на курьих ножках, прямо как в сказке из детства. Остановился пес, набрался смелости, и поспешил к двери. Постучал тихонько хвостом. Дверь открыла та самая женщина, что в лавке он встретил, только одета она была в коричневое хлопковое платье, а поверх него – жилетка кожаная, на рукавам мехом отороченная. Взглянула Яга на гостя, ухмыльнулась.
- Пожаловал, ни как, что ж, заходи, гостем будешь, - она пропустила гостя в дом.
Пес, поджав хвост, зашел в теплую горницу.
Баба Яга без тени былого презрения обратилась к Павлу Никитичу:
- Ты иди к огню, погрейся, а я молока подогрею, Велес сегодня всех угощает,  очень вкусное.
Скрябнев кивнул и расположился на полу возле печи. Яга поставила молоко подогреваться, сама же, расположившись  на печке, заговорила с псом:
- Ну, с чем пожаловал, чего хочешь?
Павел Никитич долго не мог начать, Яга не перебивала его безмолвия, лишь молча наблюдала за ним. Наконец, Скрябнев нашел нужные слова.
- Я извиниться пришел и украшения Васюткины вернуть. Скверно я поступал, столько людей добрых обидел, - его голос оборвался.
Яга отвязала мешочек, открыла и проверила содержимое. Скрябнев дрожащим голосом добавил:
- Там немного Васютке со Стешкой на сладости, - он умолк.
А потом заплакал. По-настоящему, по-человечески. Утер горькие слезы руками, и сердце его бешено заколотились: руки! Он снова  стал человеком. Яга улыбнулась:
- Ты давно мог вернуться в свой былой облик.
Павел Никитич с недоумением посмотрел на колдунью.
- Мой наказ был таков: быть тебе псом, пока не начнешь сожалеть о делах своих лихих. А раскаялся ты еще в гостях у Афанасия Петровича, знаю это. Сам не пожелал человеком становиться, а почему, не знаю, тебе самому виднее это будет.
Скрябнев ничего ей не ответил, только горько усмехнулся. Яга отправилась в кухню:
- Украшения ты вернул, ошибки признал, не грех и поужинать, как следует. Давай, попробуй ка пирожков моих с капустой, только из печи достала.
Колдунья накрыла на стол и позвала Павла Николаевича трапезничать. Мужчина поблагодарил Ягу за угощение.
- Что-то не радостный ты,  знаю, Афанасий рассказал про твою беду. Но ты не печалься. Одежду я твою принесла теплую из дому, отдохни у меня, выпись и иди к Полозу смело и ничего не бойся.
На том и порешили. Уложила Яга Павла спать на печку. Уставший путник быстро провалился сон. И снилось ему сестра, как лепил снеговиков вместе с ней, как утешал ее, когда родители в очередной раз обещали приехать на Новый Год и не смогли, как открыл лавку на деньги отца, которые он отдал сыну, не спросив для чего. Проснулся Павел Никитич в слезах, сердце вырывалось из груди, нужно было спешить.
Он быстро оделся, поблагодарил за все Бабу Ягу. И отправился в путь. Колдунья его окликнула:
- Павел Никитич, возьми дар от меня. Это настоящий кристалл-амулет: он будет согревать тебя, когда  дела добрые творить станешь да правду людям говорить, а коли обмануть кого решишь или дела опять лихие творить – обожжет тебя больно, напомнит об уроке твоем усвоенном.
Павел Никитич бережно принял из рук Яги камень и надел его на шею, еще раз поблагодарив колдунью.
Она же пожелала ему легкой дороги и помахала на прощанье рукой.
Достал Скрябнев клубочек и вежливо попросил: «отведи меня, пожалуйста, к Великому Полозу». Клубочек вновь засиял и полетел. Павел побежал вслед за ним. По дороге он встретил медведя.
- Ох и здорово ты мне лапу полечил, больше не болит! Взбирайся мне  на спину, так быстрее будет. Павел Никитич взобрался на спину к косолапому, и помчались они через деревья и леса. Долго ли  коротко ли бежали они, вдруг, услышал в небе Павел кряканье, поднял голову и увидел спасенную минувшим вечером утку:
- Здравствуй, добрый молодец! Никак к Полозу собрались? Так и я свами, - прокричала звонко птица.
Дорога долгая ждала путников, да только в доброй компании и путь короче и дорога ровнее. Не заметили, как добрались до царства змеиного. У ворот их ждала лисица:
- Ну, здравствуй, добрый молодец, пора? – поприветствовала Павла лиса.
Павел Никитич удивленно оглядел царство:
- Не так я представлял царство змеиное. Здесь как государство сказочное, башни из камня белого, крыши из золота, музыка так приятно играет.
Лисица удивленно посмотрела на Скрябнева:
- А что ты ждал увидеть? Пещеру? – лиса усмехнулась, но потом замолкла, увидев недоумение на лице Павла Никитича.
- Кхм, надо было рассказать тебе, добрый молодец. Змеиная братия последнее столетие очень возлюбила пребывать в человеческом обличье. Змеями они сейчас больше из необходимости становятся. Многие в мире людском обжились не худо, только глаза их выдают, да привычка говорить по диковинному.
Павел Никитич кивнул, вздохнул поглубже и направился к воротам.
Стражники в переливающихся, словно змеиная чешуя доспехах и шлемах в виде змеиных голов ,на входе скрестили алебарды:
- Кто вы и зачем приш-ш-ш-ли? – обратились они к путникам.
Первой вышла лисица. Она встала на задние лапы, и в следующее мгновенье обратилась прекрасной девой с длиной рыжевато русой косой и в льняном до пола платье:
- Я богиня судьбы и плодородия Макошь, пришла на свадебный пир к сыну  Великого Полоза.
- Кто пришел с тобой, о Великая Матерь Мира? – с почтением склонившись, обратились к богине стражники.
Следующей подошла утка. Она встала рядом с Макошью, взмахнула крыльями, и в следующее мгновенье перед стражей появилась крепкая светловолосая красавица с ясными синими глазами.
- Я богиня жизни, весны и плодородия Жива, приглашена на свадебный пир в честь сына Полоза Золотого Велеса и его прекрасной избранницы Софьи.
- Что за путники пришли с тобой, о прекрасное воплощение жизни? – вновь склонили в почтении головы стражники.
Медленной поступью вперед вышел медведь. Встал на задние лапы, и мгновенье спустя, стражники пали ниц перед появившимся в черных одеждах старцем:
- Я Велес, бог мудрости и богатства, прибыл на свадебный пир сына Великого Полоза и привел сюда родно брата невесты Павла Никитича.
Стражники, не смея ничего возразить, расступились, продолжая кланяться.
Павел, потеряв дар речи от увиденного, молча шел за своими великими спутниками. Боги оживленно беседовали друг с другом. Со стороны казалось, что они собрались на встречу со старыми друзьями. Судя по тому, как уверенно следовали боги к дворцу Полоза, можно было подумать, что они здесь были далеко не впервые.
Вскоре путники подошли ко входу во дворец. Глашатай объявил гостей:
- Ваше величество, прибыл бог богатства и мудрости Велес, богиня плодородия Макошь и богиня весны Жива вместе с братом будущей царевны Софьи.
Звучный глубокий голос отозвался:
- Пригласи их скорей же!
Павел вместе со своими великими друзьями вошли в большой зал. На троне восседал зеленоглазый статный мужчина со светлыми волосами и аккуратной густой бородой. Рядом с ним, по правую руку сидел прекрасный юноша, тоже светловолосый, глаза янтарного цвета выдавали в нем змеиную природу. Молодой человек был высок, крепок. Он приветливо улыбнулся гостям. За правую руку молодой царевич держал сидящую рядом Софью. Павел, было, дернулся с места, но Велес остановил его одним жестом. Это заметил Великий Полоз.
- Нетерпеливый, шустрый юноша, - рассмеялся змеиный царь.
- Не серчай, князь, он не со зла, - улыбнувшись, заступилась за Павла Никитича Макошь.
- Верю, не серчаю, - улыбнулся царь, - что поведаете? Усвоил урок наш кудесник несчастный? – обратился к богам Велики Полоз.
- Сполна, княже, - усмехнулся Велес, - в помощи не отказал,  храбрость проявил, в делах своих лихих раскаялся, - закончил Велес.
Павел Никитич недоумевал: «Они изначально все знали!».
- Простите, ваше величество, - быстро раскланялся Скрябнев.
- Ну, говори, - позволил царь.
- Не забирайте сестру мою, верните ее, прошу вас, не жените против воли, возьмите жизнь мою, но сестру отпустите домой, что угодно со мной делайте… - он упал на колени.
Змеиный царь звучно рассмеялся, юноша тоже не смог сдержать смешок, Софья с укоризной одернула царевича, он шепнул ей, что-то вроде «прости меня», и замолчал.
- Так ее никто и не крал, она в гость в нашем царстве, - ответил Царь.
- А как же свадьба? – поднял склоненную голову Павел Никитич.
- Ну, коли захотят – будет им свадьба, - царь явно продолжал потешаться над Скрябневым.
Софья, пожалев брата, заговорила:
- Я давно тебе говорила о Саше. Так он представляется в нашем мире. Вот год как точно уже говорила. А ты все «ага, да-да», все в мыслях своих, совсем меня не слушал. Вот и порешили мы с ним, раз ты не готов к встрече, познакомиться с его отцом.
- А что, вы, ваше величество, сказали мне тогда такое у моего дома, когда я псом был? – с недоверием задал вопрос Павел.
Царевич поднялся с места, бережно отпустив руку Софьи, и заговорил:
- А чего ты ожидал услышать? Похвалу за все твои деяния лихие?  - раздраженно задал вопрос молодой царевич.
 Павел Никитич, опустив взгляд замолчал.
- Соня, прости меня, пожалуйста, - произнес он дрожащим голосом после долгой паузы, - я не только мошенник и скверный человек, но еще и дурной брат, - Скрябнев не смог сдержать слез, - если тебе будет здесь лучше, я пойму и сейчас же уйду…я не достоин просить тебя о чем-то, будь счастлива, моя дорогая сестра.
Он развернулся, чтобы уйти, но Соня, вскочив с места, подбежала к нему и крепко обняла, заплакав:
- Да, ты поступил скверно, но я вижу, что по-настоящему дорога тебе. Я прощаю тебя. Пойдем домой? – Софья погладила его рукой по щеке.
Павел Никитич молча кивнул, проглотив подступившие слезы.
Великий Полоз кашлянул:
- Я несказанно рад, что Павел Никитич все осознал, и вы пришли к согласию. Но раз, все же, мы все здесь встретились сегодня, так отпразднуем знакомство? – улыбнулся Царь Змей.
- Спасибо за доброту и гостеприимство, ваше величество, - Павел Никитич почтенно поклонился.
- Вот и чудесно! – Царь змей хлопнул в ладоши.
Тут же начался пир горой. Весточку о прекрасном торжестве отправили во все края, и вскоре к празднику присоединились и другие гости: среди них была Баба Яга вместе с названными внуками Васюткой и Стешей,  Афанасий Петрович с  домовым Кузьмой. Пир удался на славу: гости веселились, пели, вкушали поистине царские яства, пили вкуснейший мед. В разгар веселья, к Павлу Никитичу подошел царевич Золотой Волос:
- Ты меня извини, Павел Никитич, но в этой ссоре мне хотелось бы поставить точку, - он серьезно посмотрел на Скрябнева.
- Что вы имеете в виду…, - Павел не успел закончить вопрос, как Золотой Волос, размахнувшись, зарядил ему оплеуху по правой щеке, а потом тут же по левой. Павел Никитич зажмурился. Через бесконечный поток пощечин, он слышал Сонин голос: «Паша! Паша! Ты в порядке?».
Скрябнев открыл глаза. Он лежал на полу в своей лавке. Напуганная Соня хлестала его по щекам.
- Паша, что случилось? На тебя кто-то напал? Ты вчера не пришел домой, я не могла весь вечер дозвониться до тебя, - Софья с беспокойством взирала на брата.
- Что случилось? Где Великий Полоз? Мы вернулись домой? Ты решила пойти со мной? – с искренним любопытством спросил Павел.
Соня приникла губами ко лбу брата, а потом стала водить пальцем перед его глазами:
- Кажется, ты перечитал своих славянских мифов, упал и ударился головой, давай я вызову скорую помощь.
Девушка потянулась за телефоном, но брат взял ее за руку.
- Нет, Соня, со мной все в порядке. Я просто переутомился и заснул прямо в магазине.
- Хорошо, я тогда могу пойти? Перед тем как мы с тобой встретим Новый год, я бы хотела…
Павел Никитич не дал ей закончить:
- Пригласи своего друга отпраздновать вместе с нами. Родители все равно не приедут, чего нам вдвоем скучать, - он улыбнулся сестре.
- Ты слушал…знал…я….ты правда не против? – девушка была искренне удивлена и рада.
- Конечно, не против. Если он любит праздновать с семьей, я не против познакомиться лично и с его родителями.
Софья не сдержала слез.
- О Паша, спасибо тебе, спасибо! – она обняла брата, - я пойду, обрадую его, надо все подготовить, - радостно проговорила она.
- Беги готовься, не спеши, все успеем, - он весело подмигнул Соне, а потом, вспомнив, что хотел сказать, остановил:
- Соня, подожди минутку, у меня есть мысль.
Девушка вопросительно посмотрела на брата.
- А давай продадим эту чертову лавку и откроем пекарню? – он серьезно взглянул  на сестру.
- Кажется, ты точно ударился головой, но я согласна, давно пора, - она с теплотой улыбнулась ему и выскользнула за дверь.
Павел сидел на полу и улыбался, отчего-то на душе у него стало очень легко, а в сердце он ощущал приятное тепло. Он чувствовал, что на груди у него что-то было. Павел потянул за цепочку на шее и обнаружил кристалл. Камень лучился нежным фиолетовым светом и источал приятное тепло. «Это был не сон!», - с улыбкой подумал Павел Никитич.
Он уверенно поднялся с пола: рассиживаться не было времени. До Нового Года еще нужно было успеть переделать много важных дел.
Вот такая история, дорогие мои! Как говорится, сказка ложь, да в ней намек. Спасибо, что дослушали мою историю до конца. А мне пора ставить чайник и вынимать пирожки из печи: скоро на огонек заглянут Васютка со Стешей. Всем счастливого Нового Года!
Конец