Засекреченный подвиг. Часть 10. Шаткие мифы

  В истории Суражского подполья нехватка фактического материала восполнялась мифами. Не раз возникала ситуация, когда они начинали конкурировать с достоверными событиями и в какой-то момент, рано или поздно, подменяли их.

  В 2008 году отдельной книгой «Отчий край Суражский» в свет вышел обширный исторический очерк Михаила Ивановича Мехедова, краеведа, учителя истории средней школы №1, создателя школьного музея, некоторые экспозиции которого затем были перемещены в восстановленный районный музей. В массе интересного исторического материала цепляют два, на мой взгляд, неловких момента. Во-первых, местами неубедительная и чрезмерно эмоциональная критика Михаила Родионовича Лежнева. Использование страниц книги для выяснения личных взаимоотношений с жителем одного с тобой небольшого размерами и населением городка, не может быть понято и принято. Во-вторых, обозначение ведущей роли Магата Газимулина в создании Суражского подполья.

  Михаил Мехедов рассказывает о биографии Газимулина и в этом фрагменте есть такие строки: «В марте 1942 года заброшен в Сураж для диверсионной работы в составе 10 человек из Подмосковья. Случилось так, что группа после выброски с парашютами не смогла собраться, и Магат остался один. Прошел сортировку в открытом суражском лагере для военнопленных (лагерь размещался на территории складов заготконторы). Выйдя из лагеря, Магат поселился в доме Наташи Гладченко, стал ее мужем».
  Наталья Гладченко станет партизанской связной и вместе с мужем уйдет в 5-ю Клетнянскую партизанскую бригаду в апреле 1943 года.

  В местном музее нет воспоминаний Газимулина. Возможно, это могло быть послевоенное письмо из башкирского села, куда Магат, призванный в РККА сразу после освобождения Суражского района в конце сентября 1943 года, вернется после Победы над фашистской Германией в мае 1945 года.
  В любом случае, в книге Михаила Мехедова можно прочитать воспоминания Магата о его борьбе с врагом в оккупированном Сураже:
  «Заданий у агента было много, а самому,– пишет Магат, – хотелось еще больше. Вот некоторые из них: достать карту города с обозначением немецких оборонительных сооружений (выполнено), разбрасывание листовок по городу (выполнено), мобилизация местных патриотов для подпольной работы (организовано), обеспечение взрыва водонапорной башни силами подрывников бригады (обеспечено), обеспечение бригады медикаментами (частично выполнено), агитационная работа в батальоне РОА «Припять» (частично выполнено). Уничтожение отряда полицейских в Далисичах».

  Сразу же вызывает вопросы агентурная деятельность Магата. Он не мог быть каким-либо агентом. Агент – боевая и тайная единица резидентуры. А Газимулин, по утверждению Михаила Мехедова, потерял связь с Центром. Уже находясь в партизанской бригаде, он не искал связи с Москвой, не стал во главе, например, разведки, группы подрывников, а принял руководство санитарной службой одного из батальонов.

  Еще в ходе работы над документальной книгой о ликвидации суражской банды Козина я немало строк посвятил судьбе одного из его сподручных, а именно Тимофея Матыко. В 1942 году тот прыгнул с парашютом для установления связи военной разведки с партизанским отрядом Еремина. Но ощутив твердую почву под ногами, Матыко разбил радиостанцию о дерево, чтобы не таскаться с грузом по лесу. Как только оправился после затянувшейся пьяной встречи с родней, пошел служить в полицию, скрывая прошлую специальную подготовку в советском тылу.

  Матыко и Газимулин могли окончить одну и ту же разведшколу в Подмосковье, прыгнуть с парашютом в одно и то же время, находиться в той самой команде из десяти человек. Надо понимать, что целью группы было не самостоятельное осуществление диверсий, а обеспечение взаимодействия отряда Еремина с Москвой и профессиональная подготовка партизан к диверсионной работе, оказание помощи с комплектованием медработниками.
  А то, что еще удивляет – у Мехедова ничего не сказано, как Газимулин оказался в лагере для военнопленных красноармейцев. Впервые узнаю от Мехедова, что были «открытые» лагеря. «Сортировку» осуществляли в "Дулагах» (нем. Dulag, Durchgangslager) в пересыльно-сортировочном (транзитном) лагере для военнопленных. В Сураже такого не было. Печально известен "Дулаг-142" в Брянске.

  Сомнителен отчет Магата о выполнении им «агентурных» заданий. Карту города с обозначением немецких оборонительных сооружений для партизан достал не он, а связной 5-й Клетнянской партизанской бригады бывший военный летчик Ефим Белый. Распространением листовок в Сураже занимались подпольщики комсомольско-молодежной группы Войткевича-Бердниковой-Малюченко и молодежной группы Ольги Кохан. В архивных материалах ФСБ, Западного штаба партизанского движения  в Центре документации новейшей истории Брянской области, в документах выездной комиссии Брянского обкома КПСС 1974 года нет сведений об участии Магата Газимулина в деятельности подполья, разложении батальона «Припять».
  Взрыв водонапорной башни осуществлен в июне 1943 года. Как пишет краевед-писатель Сергей Стешец, подпольщицы Лидия Кохан и Нина Мехедова предварительно разведали пути подхода к объекту диверсии на железнодорожной станции. Смелую операцию совершила группа подрывников партизанской бригады "Вперёд". Магат Газимулин в то время находился в расположении бригады Еремина, налаживая санитарную службу одного из батальонов.
  По этой же причине Магат не мог зимой и летом 1943 года участвовать в штурмах полицейского стана в Далисичах. В обоих случаях предварительную разведку для партизанской бригады «Вперед» проводила Мария Романцова. Обеспечением медикаментами партизанских бригад занималась группа медработников Натальи Михайловны Шубабко через подпольщиков и партизанских связных.

  Время явно не стало надежным хранителем имен и деталей военного лихолетья для бывшего командира 5-й Клетнянской партизанской бригады Александра Михайловича Еремина не в пример его сердечной памяти. В своих военных мемуарах «Эти дороги забыть нельзя» суровый партизанский командир напишет о шестнадцатилетней Риве Шнитман, которая бежала в лес из-под расстрела на окраине белорусской деревни и стала партизанской разведчицей: «По ее инициативе и при непосредственном участии в городах Унеча, Сураж, Клинцы и Костюковичи были созданы подпольные и диверсионные группы, выполнявшие задачи командования бригады. В Сураже она сумела убедить перейти на сторону партизан переводчика немецкой комендатуры Мамчура В.А., ставшего впоследствии командиром диверсионной группы и Суражской молодежной подпольной группы». Необъективно напишет комбриг, но с любовью к будущей жене.

  Посильны ли были эти задачи столь юной девушке?
  В своей книге «Сороковые роковые» Михаил Лежнев приводит слова партизанского комбрига Еремина о своем отважном связном Ефиме Белом и там можно найти многое из того, что затем будет вписано в актив, безусловно, храброй разведчицы.

  Заметный след в историографии Суражского подполья оставила Надежда Станкевич, подпольщица и младшая сестра казненной фашистами Ксении Станкевич. Речь, прежде всего, идет о публикации Николая Ермольева «Как это было» в газете «Восход» от 27 января 1966 года. Вторым источником явились воспоминания Надежды Станкевич, записанные местным краеведом Михаилом Мехедовым. Неполный текст, прерванный на середине повествования, подшит к материалам Брянской областной партийной комиссии по Суражу. В этом же деле хранится справка старшего оперуполномоченного комитета управления КГБ по Брянской области майора Попкова от 24 февраля 1966 года о результатах беседы с Тамарой Степановной Мехедовой. Немало строк там было уделено пересказу воспоминаний бухгалтера детского сада Надежды Козловой, до замужества – Станкевич.

  Во всех трех текстах пережитые Надеждой Станкевич события в Сураже периода немецкой оккупации излагаются не ею собственноручно, а другими людьми со ссылкой на нее – и каждый раз, как складывается впечатление, рассказывается новая история, не похожая на предыдущую.

  Как прошли первые встречи сестер Станкевич с партизанами? По версии Нади для корреспондента газеты, «в партизанский отряд имени Шемякина бригады «Вперёд», который базировался в посёлке Орёл Костюковичского района, ее старшую сестру Ксению привела связная Мария Волкова (Романцова). Ксения затем сама поддерживала постоянную связь с отрядом, не раз передавала сведения о том, какие немецкие части и какой численности стоят в Сураже».
  Тамара Степановна Мехедова услышала от Нади, что ее с партизанским отрядом связала Зоя Коржукова в сентябре 42-го года. Затем она сама познакомила Ксению с партизанами. Старшая сестра ходила в лес в отряд и договаривалась о связи и заданиях с Николаем Михайловичем, начальником разведки.
  Краевед Михаил Мехедов говорит об этом событии от лица самой рассказчицы: «Я должна была вместе с остальной молодёжью ехать в Германию. С моей сестрой Ксенией ушла к партизанам. Командиром партизанского отряда был Ерёмин, комиссаром Малюгин. В партизанском отряде нам дали задание устроиться к немцам и собирать сведения о них для передачи в партизанский отряд. Связь мы должны были держать через Николая Михайлаша, командира разведывательной группы. Мы устроились в немецкую часть уборщицами». Но вот в газетной статье ее автор, со слов своей Нади, пишет, что именно партизанская связная Мария Волкова (Романцова) предложила сёстрам Станкевич работать в здании городской средней школы, где тогда располагался немецкий карательный отряд.

  Очевидна путаница с географией (поселок Орел располагался в совсем другом районе Могилевской области), названиями отрядов и именами командиров. Похожими небрежными мазками Надежда Станкевич рисует картину с подпольем. Например, она заявляет, что до октября 1942 года в Сураже не было никакой подпольной организации, так как все думали, что занятие города немцами — временное явление. Но за месяц до этого, уже в сентябре, в Сураж зашел 604-й Восточный батальон («Припять»), куда Ксения через Петра Щербакова и его биржу труда помогла внедриться Лиде
Кохан, Наде Подколодной, Вере Мехедовой, связанными с отрядом «Неустрашимый» через Ефима Белого.

  Как Надя Станкевич могла знать об этом? Старшая сестра вовлекла ее в подпольную работу только в апреле 1943 года, судя по справке которую Надя получит после освобождения Суражского района от комиссара Малюгина, исполнявшего обязанности командира партизанской бригады «Вперед». Свою Ксению наряду с Михаилом Макаровым Надя назовет руководителями двух подпольных организаций в Сураже.

  История с подготовкой отравления немецкого гарнизона накануне партизанского штурма Суража оказалась вымышленной. Впервые она была рассказана Надей автору газетной публикации «Как это было». На девушку мог повлиять подвиг юной белорусской подпольщицы Зины Портновой. О нем стало известно в СССР после газетного очерка в 1958 году. Зина, работая в столовой курсов переподготовки немецких офицеров, по указанию подполья, отравила пищу крысиным ядом (были отравлены, не смертельно, 24 офицера). Она уйдет в партизанский отряд, будет схвачена фашистами, на допросе внезапно завладеет чужим оружием и застрелит немецкого офицера. Указом Президиума Верховного Совета СССР отважной подпольщице и партизанке посмертно будет присвоено звание Героя Советского Союза. Зина Портнова и Надежда Станкевич были почти ровесницы. Надя также была подпольщицей, работала в немецкой столовой. Подобные совпадения могли дать волю фантазиям Нади.

  Впрочем, и некоторые другие Надины истории в том же выпуске газеты
«Восход» вызывают похожее недоумение. Вот фрагмент из повествования о Владлене Войткевиче: «С течением времени стало совсем опасно ходить в партизанский отряд. Но листовки нужны были. Мог бы выручить радиоприёмник. А где его взять? У Владика Войткевича (Шубабко) были кое-какие детали, но не хватало ламп. Пришлось пойти на риск. Как-то зашёл к Станкевичам власовец. Он признался, что хочет связаться с партизанами. Сказали ему о лампах. Он где-то достал их и принёс. Радиоприёмник заработал».

  Между тем, судя воспоминаниям других подпольщиков, приемник из разрозненных деталей Владлен собрал уже в начале немецкой оккупации и в сентябре 1941 года на городских заборах появились первые рукописные листовки.

  Продолжим чтение публикации: «Действия подпольщиков приводили гитлеровцев в бешенство. В один из вечеров пришёл к сёстрам тот же власовец: «Кто у вас Владик Войткевич? – спросил он. – Сегодня его возьмут. Похолодели мы от этих слов, – вспоминала Надежда Станкевич. – Первая мысль – предупредить нашего товарища. Но как? Только выйдешь на улицу – задержит патруль. Так и не удалось спасти друга. Невольные слезы застилают глаза женщины. Рано утром Владика арестовали, а часов в 10 – допрос».

  В той же газетной публикации есть строки о том, что Ксения и Надежда Станкевич являлись двоюродными сестрами врачу Наталье Михайловне Шубабко, матери Владлена Войткевича. Жили все к тому же в одном и далеком от городского центра микрорайоне Вязицком, в домах, расположенных относительно близко друг к другу. Историю, рассказанную Надеждой Станкевич со слезами на глазах, еще больше делает недоступной для понимания строка в материалах Тамары Степановны Мехедовой: «У Ксении Станкевич и у Нади Подколодной были пропуска для свободного хождения ночью по городу». Запись сделана со ссылкой на слова той же Нади Станкевич и хранится в архивных материалах областной партийной комиссии 1974 года.

  Много легкости и девичьей бравады в словах Нади Станкевич в изложении краеведа Михаила Мехедова о том, как были похищены немецкие планы с блокадой клетнянских лесов: «Для борьбы с партизанами был организован карательный отряд. У начальника отряда была схемка брянских лесов, и отряд в ближайшее время должен был идти в леса. Убирая квартиру штаба, я заметила эти снимки и забрала их. Эти сведения очень помогли партизанам».
  В охранных подразделениях служили немецкие военнослужащие старших возрастов с опытом работы в полиции и боевым опытом во Франции и Польше. Они знали цену секретным документам, их пропажа не осталась бы без последствий для сестер Станкевич, которые сразу бы оказались основными подозреваемыми.

  Младшая сестра Надя была не первой из тех, кто после войны оспаривал заслугу Ефима Белого в получении сведений о расстановке немецких сил на проведение двух крупных карательных операций. Но она будет первой, кто через газету назовет его предателем. Появится всего один инициал, но в таком окружении обстоятельств, что партизанский связной будет легко узнаваемым.

  Надежда Станкевич партизанский отряд «Неустрашимый» Александра Еремина и партизанскую бригаду «Вперед» Павла Шемякина в своих воспоминаниях представляет как одно партизанское соединение, командиром которого является Еремин, а комиссаром – Малюгин из бригады Шемякина. Командиром разведки в одном случае указан Николай Михайлаш, в другом – Николай Михайлович. Так или иначе, но реально речь могла идти об одном человеке – Николае Афанасьевиче Михайлашеве.
  Несомненно, нам надо воздать должное ему. Он прорвет тридцать лет гнетущее молчание вокруг Суражского подполья, на протяжении последующих двадцати лет с использованием своего статуса Героя Советского Союза и личной роли в истории партизанского движения Белоруссии будет искреннее участвовать в восстановлении исторической справедливости по отношению к героям подпольной борьбы с врагом.

  Уже первые строки Справки по результатам работы Комиссии по установлению патриотического движения в Суражском районе в годы Великой Отечественной войны 1941;1945 годов укажут на значение Николая Михайлашева для своей работы: «Изданная в 1971 году автором Н.А. Михайлашевым книга «Буря гнева» в одной из глав «Под Суражом» рассказывает о деятельности суражских подпольщиков на временно оккупированной врагом территории. Многочисленные письма оставшихся в живых патриотов, их родственников, партизан 5-й Клетнянской партизанской бригады и партизанского отряда «Вперёд», поступающие в Суражский райком КПСС, послужили материалом для обобщенной справки о патриотическом движении в городе Сураже».
 
...Сообщение о вероломном нападении фашистской Германии на СССР застало 23-летнего оперуполномоченного одного из райотделов НКВД Западной Белоруссии Николая Михайлашева при возвращении к месту службы из отпуска. Поезд так и не доехал до конечной станции, уже оккупированной врагами.
  Молодой офицер пробился в Могилёв, куда из Минска был эвакуирован НКВД Белорусской ССР, возглавил одну из групп Могилевского истребительного батальона по борьбе с вражескими парашютистами. После первого боестолкновения с передовым немецким отрядом группа была рассеяна. Вместе с одним из боевых товарищей Николай в начале сентября 1941 года оказался в чечерских лесах Гомельской области. Группа Михайлашева там увеличилась до шести бойцов.

  В декабре в чечерские леса перешли партизанские отряды: первый, сформированный в Гомеле, второй – в Гомельском районе. При их содействии был создан еще один партизанский отряд, Чечерский, из местных коммунистов и группы Михайлашева. К весне сорок второго года отряд был разделен на два взвода, командиром одного из них назначили молодого чекиста.
  К концу июня Николай Михайлашев уже являлся заместителем командира Чечерского отряда по разведке. Здесь произошла его встреча с командиром специального отряда НКВД СССР «Вперед» Павлом Шемякиным, который возглавил объединенный штаб партизанских отрядов Чечерской партизанской зоны.

  Прорываясь из вражеской блокады, начатой немцами 20 июля 1942 года, Михайлашев вышел с отрядом "Вперед" в лесной поселок Орел Хотимкого района Могилевской области, где располагалась база 2-го отдельного Хотимского отряда. Здесь в конце августа, после присоединения хотимских партизан и костюковичского отряда, произошло создание единой партизанской бригады «Вперед». В сентябре 1942 год Николай Михайлашев в составе бригады из поселка Орел переходит в леса вблизи Мамаевки и там остается до начала мая 1943 года по согласованию с Москвой.

  Биография Николая Афанасьевича приводится здесь с тем, чтобы в дальнейшем соотносить с ней те или иные события из его рукой написанных военных мемуаров. С этой позиции можно критически взглянуть на некоторые оценки автором книги «Буря гнева» своей роли в создании подпольной сети в Сураже.

  В письме к первому секретарю Суражского райкома партии Н.К. Файкову от 12 февраля 1974 года Н.А. Михайлашев отмечает: «В материалах партизанского отряда «Вперёд» по отдельным штришкам можно установить, что подпольные группы были и что ими сделано. В одном из моих отчётов (от 27 октября 1943 года), хранящемся в архиве КГБ при СМ БССР, написано: «Будучи командиром спецвзвода, я занимался особистской работой в отряде, разведкой, коммуникаций и объектов противника, грузопотоком на железной дороге Орша-Унеча. Имел сильную подпольную сеть в городе Сураже, где у меня было три группы. Через свое подполье я занимался не только разведкой, контрразведкой, но и совершал диверсионные акты. В частности, мною были подготовлены диверсии на электростанции, зернобазе, в офицерском клубе. В результате проведенных диверсий имелись жертвы среди немецких солдат и офицеров». Николай Афанасьевич выразил сожаление, что к этому отчету он не приложил список людей из подпольных организаций.

  Надо полагать, что именно эти сведения из КГБ при Совете Министров Белорусской ССР были переданы в Москву на Лубянскую площадь. В ответе из Центрального архива ФСБ России от 23 мая 1995 года на запрос Олега Бердникова утверждается: «Созданная в Сураже группа состояла из Н.Г Бердниковой, И.М.Стулова, а также К.Д. Станкевич, Е.И. Костенковой, которая проживала в деревне Малая Крапивная Суражского района, и «Белого» (других данных нет), через которого был добыт план блокады партизанских отрядов».

  Деревня Малая Крапивня, где проживала Евдокия Ильинична Костенкова, расположена в Костюковичском районе Могилевской области Белоруссии – почти в сорока километрах от Суража. Сведений о судьбе женщины в открытых источниках нет, возможно, из-за смены фамилии после замужества. С учетом того, что запись о ней имеется в архиве ФСБ, она могла быть связной отряда Шемякина по железнодорожной станции Белынковичи, в непосредственной близости от которой располагалась ее родная деревня. Следует исключить из этой строки Ефима Белого как связного совсем иной, не шемякинской, партизанской бригады, а именно 5-й Клетнянской. Остаются только суражане, взаимодействовшие со специальным подразделением НКВД-НКГБ СССР.

   Бесспорно, что из трех человек местное подполье не могло состоять. Вероятно, предполагалось, что Наталья Бердникова представляла собой комсомольско-молодежное подполье, за Иваном Михайловичем Стуловым стояла группа медиков, рядом с Ксенией Станкевич были девушки-подпольщицы, занимавшиеся распропагандированием 604-го Восточного батальона и вербовкой его бойцов в партизанские отряды.

   Не те ли подпольные ячейки имел в виду Н.А. Михайлашев, когда в письме к Н.К.Файкову говорил о созданных им трех группах суражских патриотов?
  Между тем, о чем уже в настоящем повествовании шла речь, Наталья Бердникова возглавляла группу девушек-партизанских связных (с мая 1942 года – 2-го отдельного Хотимского отряда, с августа 1942 года – партизанской бригады «Вперед»), оставаясь с Владленом Войткевичем и Леонидом Малюченко в руководстве комсомольско-молодежным подпольем. Бывший военфельдшер Иван Михайлович Стулов был лишь одним звеном в снабжении партизанских отрядов медикаментами и перевязочными материалами через аптеку по рецептам Натальи Михайловны Шубабко. Ксения Станкевич не входила в состав какой-либо подпольной группы. Она получала задания непосредственно от командира бригады московских чекистов «Вперед» Павла Шемякина, явно курировала объекты дислокации оккупационных подразделений в Сураже, одинаково привлекала к работе на них подпольную группу Войткевича-Бердниковой-Малюченко и подпольную группу Ольги Кохан. Такие обстоятельства невольно могут указывать на особые полномочия Ксении Станкевич как резидента 4-го Управления НКВД-НКГБ СССР.

  Настолько ли тесно взаимодействовал Николай Михайлашев с сестрами Станкевич? В своих военных мемуарах он пишет: «По нашему заданию сестры Надя и Ксения поступили кухонными рабочими в столовую батальона «Припять».
  Сестры же работали в совсем другой столовой. Она находилась в расположении немецкой службы безопасности СД и военной комендатуры, которые занимали здание бывшей средней школы №1 в полутора километрах от корпуса довоенного педучилища, где разместились основные силы 604-го Восточного батальона («Припять»).
  Неточность Николая Михайлашева, скорее, объяснима тем, что ни он, ни командир разведки Сергей Шанин не были детально посвящены в оперативные планы работы на немецких объектах.

  В своих мемуарах «Буря гнева» Николай Афанасьевич не упоминает, какую должность он занимал в бригаде Шемякина. В биографии, по интернет-версии Википедии, он представлен заместителем начальника разведки отряда НКГБ СССР «Вперёд». В справке комиссии Брянского обкома КПСС по итогам работы в Сураже в 1974 году отмечено, что Н.А.Михайлашев одновременно являлся «заместителем командира разведки и командиром специального разведывательного взвода партизанского отряда «Вперед». Сам же Николай Афанасьевич в рапорте руководству КГБ при СМ БССР от 27 октября 1943 года писал о себе как о командире специального взвода, где занимался «особистской» работой. Ту же самую должность Николай Афанасьевич назовет и в своем письме 1-му секретарю Суражского райкома партии Н.К.Файкову, который в середине семидесятых годов прошлого столетия начнет сбор материалов о местном подполье.

  В документальном романе «Среди богов» его автор, бывший командир группы связи шемякинского соединения Юрий Колесников не раз упоминает Николая Михайлашева как командира комендантского взвода, помимо всего обеспечивавшего безопасность командования бригады, предполагается, что и с использованием возможностей контрразведки для выявления вражеских агентов среди партизан и оперативного изучения среды функционирования противника.

  Непредвиденное случилось, когда в середине февраля 1943 года при выходе из немецкой блокады клетнянских лесов партизанская бригада «Вперед» шквальным огнем противника была рассечена на две части. Командование и незначительные силы оказались в паньковских лесах Могилевской области. Большую часть личного состава Николай Михайлашев вывел в чечерские леса Гомельской области. Более трех недель и здесь, и там при отсутствии радиосвязи оставались в полном неведении о судьбах друг друга.
 
  События, изложенные в главе «Под Суражом» книги Н. Михайлашева «Буря гнева», начинаются в марте 1943 года. Тогда бригада соединилась после немецкой блокады и, испытывая нехватку вооружения, боеприпасов, мин для диверсий на железной дороге, после предварительной разведки возвращается на свою прежнюю базу у Мамаевки. В апреле партизанская авиация вновь возобновляет туда полеты с Большой земли.
  Однажды ночью, когда груз принимает бригада Шемякина, ее бойцов у разведенных костров на Мамаевском поле атакует немецкий самолет. Николай Михайлашев напишет в своей книге: «Мы похоронили убитых товарищей с воинскими почестями на Братском кладбище».

  Хронологию событий из книги Николая Михайлашева помогает воссоздать известный дневник Михаила Оборотова, начальника штаба отряда НКВД-НКГБ СССР «Славный», что в то время располагался вблизи бригады «Вперед» у Мамаевки. Судя по дневниковым записям, шемякинцы на партизанском аэродроме стали жертвами ночного налета вражеской авиации 25 апреля 1943 года. Через несколько дней, как напишет сам Михайлашев, он получит задание – с группой разведчиков выдвинуться под Сураж.
  На месте, в лесном поселке Орел, он мог оказаться в конце апреля. С этого момента начинается повествование о встречах с молодыми суражанами. Сержант госбезопасности, что условно соответствовало званию лейтенанта в РККА, Михайлашев берется за создание и боевую подготовку подпольных групп.

  Судя по содержанию книги, ребята предварительно и с большой тщательностью проверялись. Затем они были обучены правилам конспирации, получили поручения собирать сведения о немецком гарнизоне Суража, включены в изучение настроений солдат Восточного батальона с одновременной агитацией за переход к партизанам. Подпольщики занялись сбором сведений о вражеских перевозках по железной дороге Орша-Унеча. В бригаде дождались первых результатов работы подполья и сообщили о них по рации в Москву.

  Могло сложиться впечатление, что до встречи с Николаем Михайлашевым никто в Сураже не имел опыта подпольной работы. Между тем некоторые из упомянутых молодых подпольщиков – Наталья Бердникова, Александра Павлюченко, Нина Мехедова, Елена Кохан – без малого как год числились бойцами-разведчиками Хотимского отдельного партизанского отряда, а с августа 1942 года и той же самой партизанской бригады «Вперед», не прекращая работу в подпольной организации. Бывший суражский подпольщик Игорь Ошман в тот момент уже являлся бойцом специальной группы НКГБ CCCР Ивана Кривенченко, заброшенной в марте 1943 года в тыл врага для подрывной деятельности в Гомельской области, и до перехода к месту своего назначения временно находился в расположении бригады Павла Шемякина, где в то время служил Михайлашев.

  Почти с первых дней немецкой оккупации действовала комсомольско-молодежная организация Войткевича-Бердниковой-Малюченко, заявляя о своем существовании листовками, диверсиями на вражеских объектах, расправами с активными пособниками фашистов. Но в мемуарах Николая Михайлашева есть эпизод, когда невольно возникает ощущение – подобное уже встречал в послевоенной трилогии детской писательницы Валентины Осеевой: пионер Васек Трубачев и его товарищи, оказавшись в тылу врага, тогда выслушивали наставление старого партизана. Сейчас инструкции получали ребята комсомольского возраста:

  «У Наташи (Бердниковой) нашлось еще, чем порадовать нас. Оказывается, кроме них в Сураже действуют другие подпольщики. Владлен Войткевич у себя на квартире с ребятами слушает по радио Москву.
– Но что делать дальше, не знает,– вдохнула девушка.– Может, посоветуете?
– А ты этих парней хорошо знаешь? Веришь им?
– Ну, как же не верить? Ведь они комсомольцы.
– В таком случае слушай...
  Вскоре и маленькая группа Владлена включилась в активную борьбу против оккупантов... Ребята раздобыли типографский шрифт и начали печатать листовки».

  Далее рассказывается о заблаговременной передаче в город магнитных мин и термитных шашек для реализации разработанного вместе с руководителями подпольных групп плана уничтожения немецких объектов с обозначением исполнителей диверсий из своей среды. С нескрываемым сожалением Николай Михайлашев напишет затем: «В те погожие солнечные дни начала мая 43-го года я никак не мог предполагать, что серию задуманных и тщательно разработанных нами боевых операций придётся доводить до конца не мне, а кому-то другому».
  Молодой чекист, как показано в его книге, проделал немалый труд для зарождения и кристаллизации местного подполья. Не один месяц потребовался бы для достижения желаемого результата.

  Но уже 3 мая Оборотов из «Славного» напишет в дневнике, что был в расположении подразделения майора Шемякина и там они обсудили детали совместного перехода к местам новой дислокации в южном массиве белорусских лесов. Утром 4 мая от Мамаевки выйдут походные колонны специальных отрядов НКВД-НКГБ СССР «Вперед», «Славный» и отряда Кривенченко, в составе которого одним бойцом станет больше: сержант госбезопасности Михайлашев, по согласованию с Москвой, перейдет сюда от Павла Шемякина.

  Свой уход из-под Суража  автор объяснит тем, что ему было приказано с группой партизан перебраться под Добруш Гомельской области во вновь формирующийся отряд. Уже в июле отряд Кривенченко станет ядром Добрушской партизанской бригады имени И.В.Сталина. Николай Михайлашев возглавит разведку новой бригады. Максимум времени, которое Николай Афанасьевич посвятил работе с Суражским подпольем, судя по содержанию его книги, не мог превысить одной недели.

  В материалах комиссии Брянского обкома КПСС 1974-го года по Суражу имеются письма Михайлашева к красным следопытам Суражской школы №1, некоторым бывшим подпольщикам, в которых он добирал материал о героях подполья. Так в мемуары чекиста попадают воспоминания Алексея Хилькова. Но в рассказе суражанина уже не встречается ссылка на осень 1941 года как на время возникновения патриотической группы комсомольцев. Без этого пояснения книжная история Николая Афанасьевича о зарождении Суражского подполья невольно вписывается в череду событий начала мая 1943 года.

  Кроме неточных сведений о сестрах Станкевич в оккупированном городе, искажена фамилия железнодорожника Ковалюка, грозы немецких эшелонов. Юные подпольщицы Лида Кохан и Надя Подколодная не могли взаимодействовать с бригадой «Вперед» Павла Шемякина – они входили в группу Ольги Кохан, связанной с 5-й Клетнянской партизанской бригадой Александра Еремина.

  В другом месте своей книги Николай Михайлашев снова говорит о том, что именно в мае 1943 года «вырос количественно наш отряд, превратившийся в крупную, отлично вооруженную и боеспособную партизанскую бригаду. Командиром бригады «Вперед» стал Петр Малюгин, начальником штаба – Олег Ляховский. Из Москвы прибыли чекисты Николай Викторов и Владимир Шульман, которым поручили возглавить нашу разведку».
  В этом печатном фрагменте нарушено течение событий. В короткий промежуток времени мая 1943 года были включены эпизоды годовой давности (образование партизанской бригады «Вперед» произошло в августе 1942 года) и будущие повороты в ее судьбе: в августе, но уже 1943 года, последует отстранение Павла Шемякина от командования соединением НКВД-НКГБ СССР и Сергея Шанина – от руководства разведкой.

  Олег Ляховский же стал начальником штаба в марте 1943 года. Он был срочно заброшен на парашюте в расположение бригады «Вперед», чтобы занять место своего предшественника Белова. Тот поплатился должностью за то, что допустил рассеивание немцами бригады при прорыве зимней блокады немцев.

  Неизвестно точно, что спасло Михайлашева от гнева Шемякина. По версии командира группы связи Юрия Колесникова, санкция предполагалась самая жесткая применимо к военному времени. Вероятно, спасло то, что отбившаяся часть бригады не сидела в лесу, сложа руки, а вела активную боевую работу. Отчет о ней смягчил отношение 4-го Управления НКВД-НКГБ СССР к Михайлашеву, но личный конфликт между комбригом и командиром взвода на том не был исчерпан. Переход Николая Афанасьевича в группу Ивана Кривенченко разрядил грозовую ситуацию.

  Покинув Мамаевку в начале мая 1943 года, отряды НКВД-НКГБ СССР Шемякина, Кривенченко, Шестакова беспрепятственно перейдут в белорусские леса до начала очередной и наиболее суровой блокады немцами клетнянских партизанских баз накануне начала реализации своих «победных» планов на Курск.

  События в книге Николая Афанасьевича Михайлашева – не выдуманы, они реально происходили, но в другое и более длительное время. Первая встреча будущего автора мемуарного издания с юными подпольщиками Суража должна была состояться гораздо раньше. Если бы книжное повествование о Суражском подполье с участием Михайлашева развертывалось с сентябрьских дней 1942 года, то не пришлось бы автору свою героическую историю втискивать в одну майскую неделю 1943 года. Но в этом случае сложно нельзя было бы обойти эпизод с прорывом зимней блокады…
 
  Неоправданная концентрация событий с нарушением их хронологии и некоторые искажения в сведениях о героях подполья, их месте и роли, к сожалению, несколько умаляют значение мемуаров Н.А. Михайлашева как документального источника.

  Правда не требует правки. Но еще опаснее случаи, когда, казалось бы, авторитетные источники за достоверные события выдают сомнительные мифы.

  Член Союза писателей СССР Юрий Антонович Колесников (Иойна Тойвович Гольдштейн) написал более десяти художественных и документальных произведений. Иногда сюжеты он черпал из своей биографии. В 1940 году 18-летний Колесников после присоединения родной Бессарабии к СССР стал работать шофёром в Одесском областном управлении НКВД СССР, затем – в оперативном подразделении. В составе спецгруппы НКВД СССР при штабе Южного фронта  с июля 1941 года участвовал в рейдах во вражеском тылу. В ноябре был зачислен в Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения НКВД СССР (ОМСБОН).

  Bесной 1942 года он с разведывательно-диверсионной группой НКВД СССР Павла Шемякина перешел линию фронта. В тылу противника находился восемнадцать месяцев. С ноября 1943 года воевал в составе 1-й Партизанской дивизии Ковпака. При этом, как отмечено в биографии Ю.М. Колесникова и явно с его же слов, он «имел своё особое спецзадание по агентурной работе в тылу противника и контролировал поведение партизанских командиров», что позволяло ему напрямую докладывать руководителям 4-го управления НКВД-НКГБ СССР по отдельному каналу связи. В 1995 году Ю.М. Колесникову присвоено звание Героя Российской Федерации.

  Его документальный роман «Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки» вышел в свет в 2014 году. Немало места заняло повествование о жизни отряда Павла Шемякина. В книге есть три героя, фамилии которых автор несколько изменил по созвучию, сохранив им реальные имена и отчества: Шемякин стал Шмаковым, начальник разведки Шанин превращен в Сёмина, сам же Колесников представил себя Котельниковым, командиром группы связи и одновременно – помощником начальника разведки.

  Разнополюсные оценки роли командира соседствуют друг с другом. Вот читаем: «Отряд Шмакова выделялся боевыми качествами, эффективными диверсиями на железнодорожных магистралях, взрывами мостов, разгромами заводов и электростанций, занятых оккупантами. Отряд стал именоваться бригадой, её командир Павел Григорьевич Шмаков получил звание майора». Но тут же ложка дегтя портит впечатление: «Мамзелька» комбрига оставалась с ним в штабе. Правда, выполняла функции хозяйки, накрывала на стол, особенно при застольях». Нет прямых обвинений в пороках, но намеками Шемякин был обставлен плотно.

  Специальные отряды первой волны, весны-лета 1942 года, в тылу врага становились ядром партизанских бригад. На этот счет были рекомендации 4-го Управления НКВД СССР для увеличения численности народного сопротивления и профессионального обучения партизан разведывательной и диверсионной деятельности. Но такие соединения после слияния с разрозненными партизанскими отрядами, в которых было немало женщин и партизанских семей, теряли мобильность. Боевые группы чекистов и фронтовой разведки 1943 года пренебрежительно именовали эти образования «жилбригадами». На Шемякине-Шмакове последствия «жилбригады» не могли не оставить своих следов. Колесниковым те обозначались мимолетно, основное внимание было сосредоточено на Шанине-Сёмине.

  Начальник разведки представлен, как могло показаться, исчадием ада. Многое в его книжном образе создано с использованием художественного вымысла, возможно, для более контрастного изображения антипода главного героя, роль которого автор отвел себе.

  Что узнаем о Шанине-Сёмине с книжных страниц до момента пересечения им линии фронта с отрядом Шемякина? К концу тридцатых годов тот занимал пост начальника контрразведывательного отдела Управления НКВД СССР по Мурманской области. Являлся майором госбезопасности, что, как напишет Колесников, в РККА приравнивалось к генеральскому званию. Не раз автор своего антигероя будет называть генералом Сёминым. Мурманский чекист якобы находился в приятельских отношениях с наркомом НКВД СССР Ежовым: ходил с ним на рыбалку, чаевничал, однажды даже принимал ванну, наполненную шампанским. Шёл вверх по трупам, в том числе своих товарищей по службе. За все содеянное получил высшую меру. При пересмотре дела в порядке исключения  был приговорен к пятнадцати годам лагерей. «Вспыхнувшая война дала ему шанс»,– подытожит Колесников.

  Реально же Сергей Георгиевич Шанин на момент увольнения 15 февраля 1939 года с последующим арестом в период чистки от «ежовщины» органов госбезопасности после назначения Берии новым наркомом НКВД являлся исполняющим обязанности начальника одного из отделений отдела контрразведки УГБ УНКВД по Архангельской области. Имел звание сержанта государственной безопасности, что соответствовало званию лейтенанта в войсках, но и того был лишен решением Военного трибунала войск НКВД Архангельской области.

  Как отмечено в справке Центрального архива ФСБ России, 27 апреля 1941 года С.Г.Шанин был осужден на восемь лет лишения свободы за грубое нарушение социалистической законности: применение мер физического воздействия к подследственным и фальсификацию уголовных дел. 9 сентября 1941 года им подано ходатайство о направлении на фронт. По обращению НКВД СССР решением Президиума Верховного Совета СССР от 9 декабря 1941 года досрочно освобожден. Зачислен в ОМСБОН с постановкой на учет в группу чекистов, осужденных в 1940-41 гг. и отправленных впоследствии рядовыми на фронт (по состоянию на 15 июля 1943 года, С.Г.Шанин по-прежнему будет являться рядовым красноармейцем в должности стрелка 1-го мотострелкового полка). После подготовки на специальных курсах в апреле 1942 года он будет назначен начальником разведки диверсионно-разведывательной группы НКВД СССР Павла Шемякина.

  Что происходило с Шаниным за линией фронта по книжной версии Колесникова? Углубившись в ночной лес, начальник разведки преднамеренно отстает от группы, чем дает повод подозревать себя в намерении перейти на сторону врага. Шанин-Сёмин является неспособным разглядеть в радистке-парашютистке от разведывательного отдела Западного фронта завербованного агента гитлеровского абвера. Отводит ей для жилья часть штабной землянки и сам открыто переселяется туда за занавеску. Начальник бригадной разведки подозревается в организации взрыва землянки, где руководители партизанских отрядов Мамаевской лесной зоны в январе 1943 года проводили оперативное совещание для планирования прорыва немецкой блокады. Тогда погибли почти все участники совещания, том числе и командир партизанского отряда "За Советскую Белоруссию" капитан Михаил Скандилов.

  Шанин-Сёмин, якобы догадываясь о том, что Колесников-Котельников тайно передает информацию в Москву о положении дел в бригаде, угрожал тому убийством. Разговоры между ними затем происходили в условиях, когда, по словам автора, Колесников-Котельников вынужден был держать палец на спусковом крючке пистолета, предварительно переложенного в карман.

  Однажды Шанин-Сёмин через группу связи отослал  в 4-е Управление НКВД-НКГБ СССР зашифрованное донесение о доставке немцами в Могилёв большого количества отравляющих химических веществ. Вслед по тому же адресу Колесников-Котельников направил собственную радиограмму. Это было опровержение предыдущей информации о химическом оружии. Для убедительности он добавил: «Повторяю: не соответствует действительности». И поставил личный позывной «Свой».

  Но первое сообщение уже было переправлено в Генеральный штаб РККА, где концентрировалась вся информация о готовности Германии к химической атаке в летнюю военную кампанию 1943 года. В НКВД СССР не отважились с прежней скоростью переправить опровержение армейским штабистам. Было решено аргументы «Своего» услышать от него самого.

  Первый самолет, посланный за ним, сразу после приземления разбомбила немецкая авиация. При возвращении на базу от сгоревшего аэроплана в Колесникова-Котельникова стреляли из придорожного куста. Стрелком оказался Шанин-Сёмин. «Свой» вынужден был уйти в расположение другого отряда и скрываться в землянке командира. Второй самолет с главным героем на борту был сбит немцами сразу после взлета с партизанского аэродрома. Все остались живы. Третий самолет вынужден был подняться в воздух, не дождавшись бегущего к нему из лесу пассажира под плотным огнем немецких минометов. Колесников-Котельников догадывался, кто мог каждый раз наводить немцев на наши самолеты, боясь разоблачения своей связи с разведкой абвера через завербованную немцами радистку. Только на четвертом самолете Колесникову-Котельникову удалось улететь в Москву.

  Начальник 4-е управления НКВД-НКГБ СССР Павел Судоплатов по предложению Колесникова-Котельникова якобы затем ходатайствовал о награждении Шанина-Сёмина весомой боевой наградой, чтобы вызвать командира разведки в Москву, и, притупив его бдительность, не дать тому возможности переметнуться к врагу.

  История с самолетами могла произойти в августе, когда диверсионно-разведывательная группа «Вперед» Павла Шемякина уже передислоцировалась в чечерские леса под Гомелем. Именно оттуда командир подразделения вместе с начальником разведки Сергеем Шаниным отбыли в Москву. Между тем приказ войскам отдельной мотострелковой бригады особого назначения войск НКВД СССР, которым от имени Президиума Верховного Совета СССР Сергей Шанин был награжден орденом Красной Звезды, был подписан 15 июля 1943 года, за месяц до этих событий. Из наградного листа следует, что «тов. Шанин принимал активное участие в организации крушений 42-х вражеских эшелонов с живой силой и техникой противника, в результате которых и в боях с немцами убито свыше 5000 немецких солдат и офицеров, 1 генерал, 698 полицейских, разбито 37 паровозов, 470 вагонов, 5 самолётов, 34 автомашины, 38 тракторов, 2 спиртзавода, захвачено 119 винтовок, 8 пулемётов и другие трофеи».
  Кстати, в июле орденом Отечественной войны 1-й степени будет также награжден комиссар спецотряда Петр Малюгин, который в августе, после выезда своего командира в Москву, возглавит подразделение.

  Шемякин и Шанин в лес уже не вернутся.

  Начальник разведки будет арестован 26 сентября 1943 года. Его, как следует из полученной мной справки Центрального архива ФСБ России, обвинят в том, что «во время пребывания в тылу германской армии он «разложился в морально-бытовом отношении», уклонялся от выполнения специальных заданий в тылу противника и занимался дезинформацией НКВД СССР по вопросам боевой, диверсионной и оперативно-разведывательной работы, в частности, использовал в своих отчетах результаты боевой деятельности других партизанских отрядов». К Шанину была также применена статья о невыполнении законного приказания по службе.

  Ни одного из «преступных» эпизодов деятельности Сергея Шанина в тылу врага в версии Колесникова, по каждому из которых требовалось бы возбуждать уголовные дела по расстрельной статье, следствие не нашло. Слова, явно заимствованные из материалов партийных собраний или товарищеских судов на производстве, о «разложении в морально-бытовом отношении», в ответе из ФСБ СССР взяты в кавычки. В УК РСФСР подобный состав преступления не предусматривался.

  Обвинения в присвоении результатов других партизанских отрядов, можно предположить, были сформированы из-за сложившейся ситуации, когда на относительно ограниченной территории клетнянских и прилегающих к ним белорусских лесов одновременно действовали партизанские соединения Западного, Белорусского, Украинского штабов партизанского движения, несколько чекистских отрядов с отчетами перед 4-м Управлением НКВД-НКГБ СССР. Совместные диверсии на железных дорогах согласовывались с командованием соответствующих фронтов и штабов партизанского движения. Туда же направлялись и общие результаты операций. Нельзя было исключить, что один взорванный рельс на железной дороге Унеча-Кричев в итоговом документе для доклада в Ставку Верховного Главнокомандования мог превратиться в три или четыре. Наиболее авторитетный организатор диверсионной работы в тылу врага полковник И.Г. Старинов в послевоенном обращении к руководству страны возлагал вину за практику необоснованного завышения результатов боевой деятельности партизан на Центральный штаб партизанского движения.

  Информация о размещении немцами химического оружия в Могилеве не была уникальной по степени своей важности. По утверждению российского историка Владимира Иванова, «в общей сложности силами партизанской разведки на территории Белоруссии были найдены 12 складов с химическими боеприпасами. В итоге у Сталина появились все основания для того, чтобы предупредить союзников о намерениях Третьего рейха произвести химатаки». Исключительной же явилась ситуация, когда совершенно секретная информация командования отряда специального назначения незамедлительно опровергалась другим лицом по тем же каналам связи.

  Особым совещанием при НКВД СССР 18 марта 1944 года С.Г.Шанин был осуждён к 10 годам лишения свободы, Во изменение прежнего решения постановлением того же Особого совещания от 20 января 1945 года расстрелян 3 февраля 1945 года. Обвинение осталось прежним, что возможно при пересмотре дела в обычных судах. Но положением об Особом совещании при НКВД СССР такое процессуальное действие, как пересмотр дела, не предусматривалось.
  По постановлению Президиума Московского окружного военного суда 17 мая 2000 года Постановление особого совещания при НКВД СССР от 20 января 1945 года отменено «ввиду существенного нарушения уголовно-процессуального закона». Постановление особого совещания при НКВД СССР от 18 марта оставлено без изменений.

  Сергея Георгиевича расстреляют через шесть дней после гибели на фронте его сестры Розы Шаниной. Нельзя не сказать о ней несколько слов. Она была названа отцом-коммунистом в честь Розы Люксембург, по этой причине среди ее шести братьев были ребята с именами Лассаль и Марат, именами политических лидеров разных эпох – немца и француза. Девушка была знаменитым снайпером.

  За десять месяцев на фронте, куда добровольно пошла вслед за тремя братьями, награждена орденами Славы двух степеней, медалью «За отвагу». Ее фотография украсила обложку всесоюзного журнала «Огонек». В зарубежных газетах она была известна под именем, что в переводе означало «Невидимый ужас Восточной Пруссии». Среди советских снайперов Роза Шанина была известна уникальной способностью вести точную стрельбу, держа в прицеле сразу две движущиеся цели.

  В одиночных снайперских охотах она уничтожила 62 гитлеровца. Еще больше истребила их в боях своего батальона: на участие в атаках имела личное разрешение командующего 5-й армии. В одном из штурмов получила смертельное ранение, спасая тяжелораненого командира артиллерийского подразделения.

  После нее остался фронтовой дневник, один из ярких и широко известных документов минувшей войны. 16 января 1945 года девушка напишет пронзительные строки о ценностях, которыми дорожили в архангельской семье Шаниных и за которые отдали свои жизни все, ушедшие тогда на войну, – три брата и сестра: «Недавно Илья Эренбург (советский писатель и поэт, военный корреспондент– Н.И.) через газету нашей армии благодарил меня как знатного снайпера: «57 раз (за каждого убитого гитлеровца) благодарю ее сряду, тысячи советских людей спасла она». А я про себя подумала – разве это слава? Слава – это свой череп расколоть во имя Родины или чужой раскрошить – вот это слава (говорит Багратион), а это что, только трепотня для тыловых, а на деле, что я сделала? Не больше, что обязана, как советский человек встала на защиту Родины. Сегодня я согласна идти в атаку, даже в рукопашную, страха нет, жизнь своя мне ... , я рада умереть во имя Родины: как хорошо, что есть эта возможность, а то бы пришлось гадко умирать. Как много гибнет воинов!"

  Невольно переношу эти строки на судьбы юных подпольщиков Суража. Уверен, что они, не только в силу  присущего этому возрасту максимализма,  разделяли похожий патриотический настрой, которому готовность к самопожертвованию придавала самое высокое эмоциональное звучание.

  Павлу Григорьевичу Шемякину после вызова в Москву в августе 1943 года судьба вначале благоволила. Он был откомандирован в белорусский город Мозырь, где был назначен заместителем командира 12-го стрелкового полка 7-й мотострелковой дивизии внутренних войск НКВД СССР. С мая 1944 года стал слушателем курсов переподготовки офицерского состава при Краснознаменной высшей офицерской школе войск НКВД СССР. Арестован 11 октября 1944 года по тому же обвинению, будто переписанному под копирку, что и Шанину. За исключением статьи о невыполнении приказа. По постановлению Особого совещания при НКВД СССР от 10 марта 1945 года осуждён к 5 годам лагерей с применением, как к военнослужащему, отсрочки исполнения наказания с направлением в действующую армию до окончания военных действий.

  После месяца боев в составе штрафного батальона с 3 мая 1945 года назначен заместителем командира стрелкового батальона. 7 июля амнистирован в связи с победой над гитлеровской Германией. Воевал против Японии на Дальнем Востоке, награжден Орденом Отечественной войны I-й степени, пятью боевыми медалями. Уволен из Вооруженных сил СССР в 1948 году в звании подполковника.

  В книге Юрия Колесникова есть немало неточной информации. Содержится обвинение в работе на немецкую разведку родственника командира Гордеевской группы НКВД-НКГБ СССР «Вперед» Никифора Пискунова. Недавний ответ из Центрального архива ФСБ России опровергает эти сведения. Сама история с Шемякиным-Шмаковым и Шаниным-Сёминым скорее напоминает собой даже не миф, а подобие навета со стороны человека, который осуществлял пригляд за командирами и должен был доказывать Москве целесообразность своей тайной миссии.

  Детальное изложение судеб Павла Шемякина и Сергея Шанина преследовало несколько целей. Во-первых, лишить почву для слухов о судьбах командира бригады и начальника разведки, устранить сомнения в способности сотрудников НКВД-НКГБ СССР организовать борьбу с врагом в его глубоком тылу во взаимодействии с партизанскими соединениями и подпольщиками. Так, в материалах Т. С. Мехедовой со ссылкой на слова
Н.Д.Станкевич, например, утверждалось: «Шемякина судили за неправильную постановку дела и дали 15 лет».
  Во-вторых, восстановить роль Сергея Шанина в отношениях с Суражским подпольем. В воспоминаниях бывших партизанских связных с бригадой
«Вперед», к сожалению, это имя исчезло, будто его и не было. Мария Романцова, которая первоначально с появлением начальника разведки московского отряда связывала начало активной диверсионной деятельности в регионе, и Анна Федорина в своих воспоминаниях будут подменять Шанина на Михайлашева. В издании Михаила Лежнева «Сороковые роковые», где излагается последняя версия воспоминаний Марии Ильиничны Романцовой, временем первой встречи с Николаем Афанасьевичем Михайлашевым будет обозначен август 1941 года. Хотя реально Патриотка лишь в августе 1942 года впервые увидит как будущего Героя Советского Союза Н.А. Михайлашева, так и начальника разведки С.Г. Шанина.

  Путаницу с датами нельзя отнести к досадной опечатке, поскольку затем бывшая партизанская связная начнет смещать во времени последующие события. В результате вольно или невольно будет создан эффект постоянного присутствия Николая Афанасьевича в отношениях с Суражским подпольем.

  Конечно, после времени чрезмерно длительного молчания о Суражском подполье детали прошлых событий могли быть вытеснены из человеческой памяти. Нельзя исключить и другие причины. Мария Романцова, например, однажды вызывалась в Брянск для беседы в обкоме партии. Алексей Агеенко узнал об этой встрече от самой Марии Ильиничны. Но женщина искусно, с опытом бывшей партизанской разведчицы, уклонилась от вопросов керченского гостя о сути разговора в  высоких кабинетах, постоянно рассказывая тому о своих впечатлениях от подаренного ей в Брянске пакета с двумя килограммами сосисок.

  Еще одна тема появилась в ежемесячной газете «Совершенно секретно» в
2011 году. В публикации Владимира Абаринова «Четыре судьбы одного агента» речь шла об Александре Копацком, который имел несколько агентурных имен, в том числе – Орлов.
  Известный исследователь военного прошлого брянского края Андрей Кукатов назвал фантастически интересной историю чередующегося перехода суражского полицейского в агента четырех разведок – гитлеровского Абвера, Русской освободительной армии Власова, американского ЦРУ и разведки СССР. Конечно, можно было бы проследить судьбу встретившихся в Сураже в конце июля 1943 года агентов абвера Виталия-Игоря Орлова, который действовал на площадке 604-го Восточного батальона («Припять»), и Копацкого с его оперативными подходами к группе Ольги Кохан. Оба русских агента оказались затем в Варшаве и в какой-то момент Копацкий в штабе «Валли» мог в качестве легенды использовать для себя биографические данные менее удачливого товарища.
 
  Но у меня не было никакого желания заниматься этими изысканиями. Какой бы не являлась значимость агентурных достижений Копацкого для СССР, она не могла быть выше жизни подпольщиков Суража.



  На снимке: цветной офорт Александра Ветрова  "Мост. Дорога в добрые воспоминания северной осени", 2001 г.