Нарциссу дифирамб

Городская площадь была битком забита людьми всех сословий, живших в небольшом провинциальном городе В.
Крепкую вековую брусчатку топтали сотни пар ног, которые стремительно приближались к тысяче.
Все ждали чуда — явления человека, чей лик был Богом поцелован и чьи деяния были Ему угодны.
На сцену вышел помощник чудотворца. Представление должно было вот-вот начаться, поднялся занавес, и высокая фигура амбассадора встала ровно посередине сцены, начав свою речь:
— Люди! Народ! Есть ли в вас вера?!
Народ загудел.
— Считаете ли вы себя достойными видеть его лик?!
Толпа начала гудеть громче.
— Тогда я рад представить вам героя нашей эпохи...
На площади поднялось волнение.
— ...человека, при жизни ставшего божественным помазанником...
Где-то стали слышны визги.
— ...гения непостижимого размаха! Натурального спасителя всего человечества!
Кто-то в толпе начал биться в неконтролируемом экстазе.
— Отец деревни монахов! Меценат! Учитель! Духовный наставник! — выпаливал ведущий в безудержно оравшую и бившуюся в истерике толпу. — Единственный достойный философ после Будды и Иисуса, если не ровня им! Икона ума и непоколебимого духа! Брат всех народов в мире!
Город стоял на ушах; толпа, в приступе бешенства, громила всё вокруг. Возле сцены началась смертельная давка за место в первом ряду: те, кто смогли вытянуть руки, пытались либо придушить, либо свернуть шею человеку, которому не повезло оказаться у сцены. Молодые матери в порыве неконтролируемой страсти пытались забросить на сцену своих детей; некоторые оголяли тело и залезали на других людей, но живая субстанция, в которую превратилась толпа, поглощала их моментально обратно, и, в большинстве случаев, упавших ненамеренно топтали насмерть.
Амбассадор продолжал:
— Знаете... — он сделал паузу, будто смакуя следующую фразу, которую собирался произнести, — а ведь этот человек прямо сейчас, прямо здесь, может изменить вашу жизнь...
Весь город загудел:
— ...да, да, люди. Прямо сейчас, выйдя на сцену и окинув вас одним лишь взглядом, он может не только вылечить вас, избавить от всех проблем, н-е-е-е-т, не только это! — амбассадор немного притих, подставил к губам палец, наведя на площади тишину, слегка наклонился перед притихшей толпой, внимательно ему внимавшей с разинутыми ртами, и громко сказал:
— Он может даже исполнить ваши желания!
После этой фразы произошёл фурор: люди полезли друг на друга, образовывая бесформенную человеческую массу. В город стали стекаться потоки людей со всех сторон, количество душ на площади перевалило уже за десяток тысяч, всё продолжая впитывать в себя новоприбывших, вырастая, затем снова падая, чтобы снова вырасти.
Истерия не унималась и становилась всё сильнее и сильнее, образуя на многовековой брусчатке площади целую гору из удавленных трупов. И вот, когда под натиском толпы фасад одного из зданий дал трещину и дом в несколько этажей обрушился, задавив собой несколько сотен человек и освободив новое пространство для всё прибавляющей толпы, амбассадор, поняв, что это идеальный момент для кульминации его выступления, огласил:
— Вашему вниманию! Чудотворец — А-а-а-а-александр Кафкин!
Город будто взорвался. В ту же секунду рухнуло ещё несколько зданий; люди были повсюду — в домах, на крышах домов, в канализации, друг на друге, друг в друге. Всюду царила истерика, были слышны вопли и крики живых и умирающих; раздавленные и переломанные испускали дух один за другим, и вся масса из разноцветной, но преимущественно бежево-чёрная, превратилась в буро-красный орган гигантского инопланетного существа.
На сцене послышались шаги. Толпа притихла: все ждали богоподобного героя. И из-за кулис вышел долгожданный Александр — сутулый мужчина лет тридцати пяти, с усталыми глазами, недельной щетиной и обросшей, лохматой причёской, волосы которой всё время норовили перекрыть ему обзор и которые он всё время зачёсывал на бок. Одет он был в протёртые на коленях и распушившиеся на концах штанин джинсы, в футболку и в нелепо висевший на нём пиджак.
По толпе прошелестел трепет; было слышно, как затихшая масса невпопад разными голосами шепчет:
— Мессия, — шептал лавочник с улицы Мира;
— Мессия, — шептал местный представитель власти;
— Мессия, — шептала многодетная беременная мать, зажатая в хитрый узел внутри толпы;
— Мессия, — шептали в унисон детишки из церковного хора;
— Мессия, — шептал нараспев крепкий мужик-заводчанин;
— Мессия, — шептала хрупкая медсестра, сидя на небольшой горке трупов;
— Мессия, — шептал врач из глубин горы побольше;
— Мессия, — шептали солдаты невпопад;
— Мессия, — шептал глухонемо-слепой;
— Мессия, — начал шептать годовалый младенец;
Весь город шептал это волшебное слово, образуя шипящий шум.
Кафкин прошёл по сцене и сел на стул, расположенный ровно на её середине. В ту же секунду город снова ожил и заволновался, скандируя имя Александра:
— СА! ША! КА! ФКИН! СА! ША! КА! ФКИН! СА! ША! КА! ФКИН! — ревела толпа.
Александр поднял руки, как бы без усилий прикрываясь от шума; толпа притихла, и он слегка откашлялся, затем начал говорить:
— Я был, есть и буду в этом времени... — его перебил шум живой, органической массы, но он быстро закончился, и Кафкин продолжил: — Моё существо — это не сущность моего бытия, а лишь его оболочка...
Снова поднялся шум; Саша прервал его лаконичным покашливанием и продолжил:
— ...все сказанные мною утверждения в корне верны и не требуют сомнения. Единственная и непоколебимая точка зрения — лишь моя...
Толпа одобрительно гудела.
— ...если по итогу моего суждения, совета или рекомендации что-то пошло не так, то в этом виноват либо ты, — он показал пальцем в человеческую массу; она ужаснулась и начала расползаться в том месте, куда он показывал, после чего он поднял палец резко вверх, — либо так за тебя решил Бог, — улыбнувшись, сказал он.
Толпа с облегчением выдохнула. Кафкин продолжал:
— Я вовсе не хочу показаться вам настолько прекрасным, как это делает мой амбассадор, — он небрежно повёл рукой в сторону амбассадора, покрасневшего как помидор и неловко кланяющегося перед массой. Масса разразилась истерическим смехом. Проведя руками аккуратно, как встряхнув одеяло вверх и плавно вниз, Кафкин угомонил толпу и продолжил:
— Я ровно такой же, как и вы, друзья, — толпа затрепетала, — просто я научился быть уверенным в себе. Поймите... — на толпу снизошло озарение, Мессия начал дарить им благодать. Сам Кафкин встал со стула и, вальяжно расхаживая, сцепив руки сзади, продолжал: — Единственная разница заключается лишь в том, что мои поступки сделаны с такой верой и усилием, что отпечатываются в сердцах... — он расстегнул ремень, — в душах... — встал у края сцены, — в памяти... — спустил штаны, — и в материальном мире. — Он помочился на толпу. — Я лишь делаю вещи, которые истинно нужны миру. — Он продолжал мочиться; человеческая каша сгущалась у места падения его мочи, подставляя рты и не переломанные руки. — Мне так же не везло, и я понимаю неидеальность этого мира, — продолжал он, поднимая штаны, из кармана штанов выпала его фотография. Порыв ветра моментально унес её в кипящую гущу. Публика, озверев, сорвалась в то место, куда она должна была упасть. Люди снова карабкались друг на друга, ломая кости падали, и опять поднимались в надежде поймать счастливую бумажку. Счастивчика — подростка, поймавшего фотографию, в итоге сразу разорвали на куски вместе с фото.
Натянув штаны, Саша продолжил, масса успокоилась:
— Все вы здесь считаете, что вы жертвы мира, времени, общества, — он вернулся на середину сцены и сел обратно на стул, — а я — их продукт.
Амбассадор потянул за канат, сцену закрыл багряно-красный занавес. Под звук треска костей представление было окончено.