Солдаты, ЧЗО

Зима, мороз, кордон, блокпост,
Морозной пылью, губы стынут,
Воротник поднят, но ветер воет,
Наш старшина - багровый нос,
Гнет маты на мороз...
Но знает взвод: за стужей злой,
Есть мир иной, за этой мглой.
Тот мир-казарма, там тепло,
От потных тел и пара чая,
Буржуйка алая стоит от накала,
Кому-то снится девушка иль мать,
Кому-то — просто белые снега.
Полковник смотрит в темноту,
Как в вечность, строгий и усталый.
А, рация шипит, приказы раздавая,
Кому награды и почет ,
Кому посмертно слава.
Так жизнь течет в сводках, строчках,
В нарядах, сменах часовых.
И жизнь висит на волоске,
Меж "Есть"! и "Разрешите"!
Наш прапор злой, ведет он бой,
Бумажным строем...
Он разливает спирт по сто,
И взгляд у всех уже иной,
Острее, жёстче и короче.
И пьем мы молча в тишине,
Затех, кто не возвратный.
Не только стужа и метель,
Враждуют здесь с живой душой.
Враг ищет нас— незримый.
За каждой ёлкою, за мглою,
А из тумана, с диким воем,
Где радиация, туман,
Идут мутанты чередою,
На запах крови, на дымок.
И друг, с кем хлеб делил когда-то,
Теперь в прицеле на бугре.
Война свела нас, как расплата,
По разным барикадам.
Рация хрипит теперь иначе:
«Аномалия на два-пять! — тёмные, значит...
Готовность к выстрелу держать.
Потери есть?..»— и в долгой паузе.
Весь ужас секторов,
Когда в броню стучат мертвые солдаты,
Здесь бдительность— твоя броня.
Отсюда виден свет казармы,
Как виден берег с корабля.
Меж казармой, штабом, тьмой.
Где Новый год приходит с болью,
С тоской по дому и родным,
Где старшина нас кроет матом,
Чтоб живы были.
Чтоб прошли.
И мы идём.
Судьба — солдата.
И снова смена. Снова пост.
И снова льдистые ресницы.
А на Большой горят огни, ликуют и смеются,
А здесь— лишь смерть и долг,
Подписанный присягой,
Идет развод, сменяет пост.
Казарма ждет теплом и матом .