Доктор живого или волчье сердце

"ДОКТОР ЖИВОГО" или "ВОЛЧЬЕ СЕРДЦЕ"

Про что эта книга? о чем? а вот, примерно и так...
Ваню Грана Ероха нашел в хлеву: тот натирал сеном какое-то явно не колодезное и старенькое ведро.
-А, Ерофей! Здорово! – приветливо и живо встретил его Иван. – Это ж я думаю, что с двумя-то вёдрами за водой ходить – оно лучше будет. И в хозяйстве сгодится, и для спины надежнее, а то с перекосом, понимаешь, хожу, так бок потом ломит и ноги ноют!
- Да, ты же тогда тачку справь и бидоном сразу заправляйся! – пошутил Ероха. – Однако же куда тебе столько на одного водицы?! Впрочем, лето, жидкости живой в деревнях всегда поболее нужно, чем в другую пору.
- А ты же видел, я махорочку тоже поливаю, вместе с огурчиками. Конечно, как без воды?! Да только ты и за бидон не пустое сказал. Сколько думаешь еще пожить у меня? Может, бражечки успеем справить? Сахару у меня есть, а дрожжец у Нюши Угловой спрошу.
- А как не сразу же нёс бы ты сахар этой Нюше, а обратно от неё шел бы в избу – уже с готовой бражкой? – посоветовал Ероха. - Или – нет, не гонит она ничего? А то смотри, какая кооперация почнёт оживать в заброшенных Потёмках!
…А далее какой уже раз пошел между ними бесхитростный разговор. За погоду, за соседей, а так - за всё жизненное. Казалось бы, пустяк, а как без этого день пережить, а там уже и годы?! Годы монотонной летней и зимней, осенней да весенней маяты.
- Смотри, Ваня, как история шагает прямо на наших с тобой глазах! – выдал Ероха свои мысли Ивану Грану.
***
- А у них и девочка тогда жила, и её погубил изверг. Гранов рассказал Ерохе про то, что случилось у Мешковых.
- Наезжали следователи, прокурор. Кого нашли, опрашивали. Участковый покою не давал, да еще в немногих оставшихся избах обыск учинить норовил, видите ли, он улики ищет! А на самом деле – ищет, есть ли у кого что выпить, и не гонит ли кто чего-нибудь покрепче. За бражку уже не цепляются, а за самогон нервишки людям портят. Законов нынешних никто не знает. А может, оно разрешено, Ерофей?
- Да, Ваня, за самогон теперь не накажут, если не продаёшь его. А если продаеёь, тогда накажут, что, мол, не те у тебя в избе санитарные условия для изготовления столь тонкой продукции. Кажется, статья такая есть: Незаконная продажа товара или вещей, свободная реализация которых запрещена или ограничена. Тут в деревне никакой коммерции не развёрнешь – без рынка сбыта, значит. Вот так оно и получается: сами гоним – сами пьём! Помнишь, как в частушках раньше пели?   
…А следующим утречком Ероха опять пошел на развалины. Нашло на него так, захотелось посмотреть, а на какую такую руку будет та кожаная перчаточка, что он мельком разглядел вчера среди мусора и хлама, что остался в деревне после Мешковых.
Перчатки не было. Ероха поворошил тряпьё, раскиданные под ногами бесхозные и ни к чему теперь не нужные предметы утвари.
«Наверное, Алферов подобрал, - подумал недобро Ероха. - Как будто услышал мои думки про то, что почему бы не поберечь ему от мозолей обе руки, а не так, что только одну?.. Так что же, он сразу после моего визита сюда и, как ошпаренный, и попёрся?! Ну, а если не он, то кто же здесь после меня еще шарился, чего искал? Так, интересно, а перчатка у него какая? Левая! Левой он берёт поленья, а рубит, значит, всё-таки голой рукой, то есть правой? Но у него ведь перчатка уже изношенная, а тут была не так, что новёхонькая, но в сельском хозяйстве еще годная.
Ероха вышел из сеней, покрутился у входа, выискивая еще какие-нибудь новые следы и пытаясь вспомнить детально обстановку на тот час, когда он ходил здесь по двору. Сломана доска, которая кем-то вынесена из сеней и, может быть, нечаянно обронена. Она одним концом валялась на брошенных здесь же дверях. А теперь видно свежее место излома, человек пятился, отходил назад и наступил случайно. А если шел прямо и не смотрел под ноги или почему-либо заспешил и кинулся бежать? Кого-то испугался? Не хотел быть замеченным в этом месте?
«А если он был здесь в то самое время, когда и я? И следил за мной? А потом, желая проследить, куда же я всё-таки пошел далее, и, боясь потерять из виду, кинулся, не слишком уже заботясь об осторожности? Но, а если это совсем два разных человека – тот, кто рыскал в сенях, заходил в дом, и тот, кто почему-либо шел через этот двор? Здесь же – бывшая деревенская дорога. Она везде заросшая, теперь уже не слишком натоптанная, - раздумывал обстоятельно Ероха. - Нужно как-то подробнее узнать об оставшихся деревенских жильцах, кто бывает в Потёмках из других ближайших сёл или хуторов. Нужно внимательнее присмотреться, а есть ли здесь еще какая-то жизнь, невидимая невнимательному глазу, прикрытая пустырями, густой листвой старых деревьев, полуразрушенных домов, останков хлевов, сараев, бань.
 - Вань, а Вань, а у вас тут чудеса еще какие-то бывают? Раньше ведь деревня славилась и чертями, и лешими или как их, домовыми.., - начал Ероха издалека.
А потом уже и прямо спросил, а чужаки какие-нибудь на вид интересные, в общем, подозрительные, в деревню заходят? 
- Кто ж нынче пешком по деревням ходит?! У деревенских многих машинёнка хотя бы потрепанная имеется, или мотик с коляской. Те разъезжают, ищут где бы что путное подхватить по пути, а то и сразу украсть.
- Это да, кражи на сельской местности модой стали. Домов пустующих много. Пожары частые. Так и в Потёмки кто-нибудь не заходил пешим?
- Откудава нам знать? Я же не постовой, всех не увидишь, а кто попадётся на глаза, так откуда знать, чего он у нас ходит да на чем прибыл?! Нет, Ероха, такое дело трудно высчитать. Смотришь ведь как на человека? Городской перед тобой или деревенский, издалёка ли прибыл, или из наших, районных людей гость. Но сам же знаешь, в Потёмки к нам являться какой интерес у пришлого - тут ни клуба, ни магазина, и полтора человека осталось из старожилов.
Две семьи недавно еще пристроились с Верхних Потёмков, говорят, псковские они, когда-то жили тут их родственники. Они коз разводят, там весь подлесок у них погрызан рогатыми, но там, окромя них, никого и нет. Ездят они частенько куда-то, наверное, в райцентр, в Подграмье, где аж три магазина и людей много новых живет. Цыганская семья еще вот в прошлый год у Гурьяновых пустое место заняла, так это с другого конца деревни. Там – поля и поля, из других деревенек стада небольшенькие иногда забредают, пасутся, а потом коровки какой-нибудь или барашки хватились, а их и след простыл, потому и пропадают без вести. Как люди в войну. Все в округе знают, что цыганьё к тому имеет отношение, а поди, поймай с поличным и докажи. А как где выступишь против них, завтра же и спалят тебя в изьбе живьём! У нас тут, понимаешь, и власти-то теперь никакой нет. А кому оно нужно?!
…А вот еще вспомнил, у Лохудриных однажды мужик какой-то сидел под каштаном, продолжал чуть позднее Иван Гран, отвечая на любопытство Ерохи. - Да, так и сидел чего-то, а там жилья никакого нет, остатки фундамента Миша Дерюгин давно разобрал и к себе перетаскал. С чего же он там присел, мужик этот? С полчаса сидел и оглядывался. По сторонам головой крутил. Я проходил через Сливиных, так сразу его увидел. И он, конечно, меня в упор разглядел. Но ничего не спросил, не окликнул.
Ночью Ероха решил устроить засаду.
***
…А из звездных систем, то бишь созвездий помимо Медведицы, еще какую-то Корову он очень быстро мог отыскать на ночном небе в любое время года. Как это маленькое скопление светил среди мириадов блёстков называется, он и до сих пор не знал. Она, созвездие Корова, была перед ним на мартовском и холодном небе, ужасно, как пронзительно утыканном огромными звездами и совсем уже невзрачными звездочками, когда он в свои 16 лет брёл по пустынному бесконечному и хорошо обласканном снегом полю. Под Псковом. Он шел к поезду на станцию примерно, четыре с половиной километра, шёл с похорон своего Деда! Великого русского человека, Ивана Ивановича Букина. Шел через перелески, поля и овраги, в которых местные волчары по весне или зимой особенно - пожирали иногда несчастных учительниц и рвали им почему-то из-под полушубка в первую очередь груди! А те учительницы чего же к погибели своей спешили и шли? А стремились они в то бесхозное время в захолустных деревнях кое-что рассказать людям о грамоте и о том, что был такой, например, великий русский поэт, Александр Сергеевич Пушкин...
И он тогда, ощущая грандиозность Мироздания, именно через это самое развёрнутое от края и до края необъятное небо, да, и в очень ужасном тогда состоянии ума и духа, и вероятно, после пары алюминиевых кружек добротной деревенской да поминальной браги, которой и уму, подростку, перепало по случаю чувств кручины и соболезнований всей родни по деду... проклинал, жуткими, нехорошими словами голосил на Господа! Бога...
И слезы тогда горючие, прожигающие, как нефть липкая, подожженная, сочились по его еще неотмороженным щекам. Он шел через сугробы и потрясал этим грандиозным небесам своим детским кулачком. Впрочем, к тому возрасту уже и с имеющимися сигналами начинающихся волосков - на запястье и выше до самого локтя...
Он тогда клокотал и кипел за своего дедушку. Среди поля того бесконечного и звездами лишь освещенного. Он и много лет спустя помнил и видел, как мартовские огрузлые и ледяные комья земли падали на гроб. И как дядюшка Ерохи, значит сын усопшего, Ваня, мычал с вечернего да ночного перепою перед могилой: "Зарывайте же скорей! Не видите разве? Люди замерзли все. Что и опохмелиться пора!"
И вороны тогда огромной стаей оседлавшие голые деревья на погосте, шумно снялись с места и понеслись черным крошевом к церковным куполам, чтобы уже там рассесться на крестах и оградках.
Да- да, сейчас Ерохе, конечно, было стыдно. Еще как стыдно. И за те свои обвинения к Богу, и за бражку, и за бунт. Но Псковщина и не такое видала - за века-то и тысячелетия натерпелась горя, как не в тысячу раз еще более тяжких историй вкусила и судеб людских перемолола!..
***
Так вы не желаете знать, что же было далее на том бесконечном заснеженном поле под Псковом и всего-то в 25-ти километрах от Печор, и где волки имели обыкновение загрызать учительниц, возвращающихся уже затемно в райцентр после воодушевленных трудов просветительства и жажды обучить непременно грамоте деревенских насельников?
Насчет обиды. Если у кого она зародилась ненароком. Раз и навсегда. Я и на сей ясный день своей жизни на Земле не знаю, что же это такое? Я не умею обижаться, я не знаю, о чем в этих случаях идет речь. Я могу быть безупречным бойцом. Я могу быть миротворцем. Я могу быть мелкой сволочью и злостным подлецом, но я так и не понял до сих пор, а что такое значит «обижаться»?! Я или люблю или… опять люблю, хыть, мошт, и ненавижу кого-то. И готовность есть во мне всегда исправная на смертоубийство. Ну, типа того, кто конкретно претендует на обратное - убить меня. Но это уже из военной темы, и к гражданской жизни мало относится. Хотя и здесь, на этих словах, не всё до конца сказано и понятно. Я могу при каких-то особых обстоятельствах кому-то позволить убить себя…
Но я на самом деле, так и не понимаю, о чем идет речь, когда говорят про обиду. И типа, обиделся ли я? За слова ли какие-то, за деяния. Может быть, именно поэтому я чрезвычайно скор в атаке и нанесении тех самых обид другим людям, в общем, причинении ближнему какого-то мутного человеческого состояния, что они понимают как раз под словом "обида"? Это дело мне надо будет как-то рассмотреть внимательнее и пристальнее. Вот кончу войну, сложу оружие, то и поставлю перед собой задачу. А то и откладывать не зачем, на ближайшем перекуре да привале причешу-ка я эти мысли, расставлю по полочкам. Чтоб без обиды вышло.