Свекровь

                СВЕКРОВЬ

      Её увозили. Увозили из родного дома в дом чужой -- к чужим людям, увозили в неизвестность.
      Жигулёнок выехал из околицы, шустро взбежал на взлобок, откуда вся её деревня виделась, как на ладони, где она конопатой девчушкой собирала чудные цветы васильки да весёлые, похожие на солнышки, ромашки...Минута-другая и всё это скроется от неё навсегда. Навсегда...  Она попросила хозяина "шестёрки" остановиться: "Вася, погоди, самую малость постой!.." Авто встало..Старая женщина обернулась, оглянулась... Вот и всё! Её губы были скорбно сжаты, глаза сухи...
                *   *   *
      Во всей Ивантеевке только и разговору было что о Пашке и о его смелом, почти героическом, поступке: "Слыхали, Пашка Кирюшин молодку привёз... Красивая-я!" -- "Да ну!" -- "Вот те и да ну... Высокая, хвигуристая..." Неверящие ходили смотреть. Удостоверившись, что слухи не лживы, дивились: "И вправду с девкой прикатил... Красавица! Вот жук; а вы его в бобыли записали... А свадьбу гулять будут?" -- "А хто ж их знает, нынче ж как: сошлись и живут..."
      У Павла и Таисии так и случилось -- без всяких официозов и формальностей, однако свадебку сыграли, нешумную, скромную, всего-то на полтора десятка гостей. И уже на следующее утро отправились в "свадебное путешествие" -- в сенокосные луга: Пашка с косой, Таисия с граблями, узелком съестного и полторашкой кваса. А травища в то лето вымахала что густюща, что высока -- было где разгуляться. Пашка, растелешенный до пояса, косил, а Таисия, в белом, в мелкий голубенький горошек ситцевом платьице, расстилала скошенное. И делала это так легко, красиво... Словно бабочка порхала Тая над покосом! Кто её видел, говорили: "Золотая невестка досталась Трофимовне: что красива, что ухватиста, что ловка." Радоваться б ей столь удачному "приобретению" сына, а она... А она на невестку волчицей, исподлобья, слова лишнего не обронит... И это -- с первых мгновений, как только женщины встретились взглядами... "За что? -- недоумевала Таисия. -- Она же меня впервые видит..." Откуда девушке было знать, что она как две капли воды похожа на ту, которая...
      ...Родившая (аккурат в день своего сорокалетия) сына и в тот же год потерявшая мужа (проезжая красотка увела), Амалия Трофимовна сделалась замкнутой, нелюдимой и теперь допоздна пропадала в школе, где работала учителем, оставив маленького Пашутку на попечение престарелой матери. "Пашка вырос из бабкиного подола" -- говорили в Ивантеевке.
      Время шло. Пашка вытянулся, возмужал, закончил ПТУ. В армии отслужил. Устроился на рыболовецкий траулер где-то в Прионежье, да неудачно -- к нехорошей компании примкнул, чуть не посадили... И париться бы ему н-цать годков, кабы амнистию на большой юбилей не объявили. Домой прикатил, в трактористы пошёл... Семь лет отпахал и вновь не выдержал -- в город уехал, где и сошёлся с Таисией, вчерашней детдомовкой, а на момент их знакомства швеёй-мотористкой на местной "швейке". Пашке тогда стукнуло тридцать пять, а его подруга месяц назад девятнадцать справила... И вот они вместе: муж и жена они теперь!
      ...Когда Таисия, несмотря на неприязненное отношение к ней свекрови, назвала её мамой, та отреагировала так, словно оса её ужалила. "Больше не называй меня мамой, милочка! -- фыркнула Амалия Трофимовна. -- Я мама сыну своему -- не тебе, поняла?" "Поняла, -- прошептала Таисия, -- Простите, отныне я буду по имени-отчеству вас......"
      Однажды Павел спросил: "Ма, почему ты к ней так, чем обидела она тебя -- ведь ты же её совсем не знаешь?" На что мать отвечала со вздохом: "Ох, не спрашивай, сынок, пожалуйста не спрашивай!" Пашка и не спрашивал.
      Говорят, время лечит... Может быть...
      Кирюшиных, кажется, не лечило. Свекровь сторонилась невестки, невестка шарахалась от свекрови. Они даже картофельные грядки пололи порознь, через одну: "Чтобы сутолуку не создавать." -- так объясняла сей метод Амалия Трофимовна. Павел, боясь сделать хуже, в "бабские" отношения не встревал, полагая, что рано или поздно всё у них наладится, "девки" свыкнутся, притрутся... Но дни проходили, а "девки" и не думали ни свыкаться, ни притираться.
      Амалия Трофимовна видела, как её сын любит свою жену и жутко ревновала его к ней. В момент, когда молодые обнимались, она просто отворачивалась и нарочито громко начинала брякать плошками.
      ...Минул год, другой... Ивантеевка пустела. Работы не было совсем. Народ разбегался. Оставшиеся жили тем, что в собственных огородах вырастят да на рынок свезут, продать чтоб да денежку заиметь... Таисия ждала ребёнка (доктора увидели мальчика), но случился выкидыш. А ведь Амалия Трофимовна так ждала внучека, так ждала, то и дело спрашивала у сына: "Паш, ну, когда, когда вы родите?" Очень хотелось ей маленького увидеть, понянчиться-почичкаться с ним. Сильно расстроилась, когда ей сказали, что ничего у них не будет. В тот день, увидев убитую горем невестку, Амалия Трофимовна опустила ей на плечо руку, вымолвила: "Не переживай так сильно, дочка, побереги себя; молодая, ещё родишь..."  А та ей: "Да-да, конечно, конечно, мама..." Таисия назвала свекровь мамой, и случилось это как-то само собой, помимо её воли, она испугалась даже, но Амалия Трофимовна не одёрнула её, как тогда, после свадьбы, вздохнула только: "О-хо-хо! Горе мне с вами да и только" А однажды подозвала Таисию и заговорщицки прошептала: "Ты бы себе туфельки купила; твои, вижу, совсем некудышние... Я деньжат дам -- подкопила малость..."
      Ну, вот и наладилось, радовался Пашка, вот и устатковалось! Ну и слава всевышнему!
      ...Вначале лета приехал погостить их сосед Знобишин Иван -- Ванёк, по уличному. Почти ровесник Пашки (на полгода моложе), Ванёк почти на три года пропал где-то на северах: не то в Магадане, не то в Оймяконе... Явился под вечер и сразу же организовал приезжую. Пригласил Кирюшиных. Амалия Трофимовна отказалась: "Нет-нет-нет! Пить я не пью; буду средь вас, как мумия... Нет, пусть молодые идут." Молодые отнекиваться не стали.
      Уже в сенях у Ванька пахло вкуснятиной, а когда вошли в избу, ахнули... Старинный, сработанный ещё дедом Ванька прочнейший дубовый стол ломился от поистине царских блюд: была на нём и чёрная икра, и вкусная рыбка чавыча, и нельма, и копчёная оленина, и осетровый балычок... В самом центре стола стояла красивая, тёмного стекла бутылка с коньяком "Наполеон", а подле -- пузатый графин с самогонкой... Пили, ели, хмелели... Ванёк рассказывал о северах: о тамошней природе, о погоде, о заработках... А когда он, уже изрядно поднабравшийся, показал сколько у него в "дипломате" наличных, гости онемели -- столько денег им и в их снах не виделось. Пашка ему: "Ну и что ты с ними?" "А-а, ничего, -- лениво зевнув, отвечал Ванёк. -- Колёса куплю, на юга съезжу, тут покатаюсь а там видно будет... наверное опять поеду... нравится мне там: просторно, вольготно..." "Вань, -- спросил Пашка, -- а не жалко, вот так легко с денежками?" Ванёк усмехнулся: "А чё их жалеть? Деньги -- пыль; фу! и нету их, а завтра опять куча... Что, разве не так?" Он быстро пьянел. Тыча правым указательным в Пашкину грудь, кричал: "Вот ты, ты сколько имеешь в месяц, ну, сколько?" "Ни хрена я не имею, -- вертелось на языке у Пашки, но он, видя, что Ванёк уже "лыка не вяжет", и продолжать разговор не имеет смысла, сказал: "Ты прости, Вань, мы пойдём... И -- спасибо за угощение, большое спасибо! Не обижайся!"
      После того вечера весь следующий день Таисия ходила точно наэлектризованная; начинала делать одно дело, бросала не доделав, принималась за другое, но оставляла и то... Всё валилось у неё из рук! Она садилась у окна и думала, думала...
      В июне смеркается поздно; зимой в этот час темень непроглядная, а теперь вот -- полуночь, а во дворе хоть иголки собирай...
      Мужа ещё не было; каким явится? (Пашка частенько стал приходить пьяненьким) К радости Таисии, супруг пришёл трезвым, и она не мешкая пошла в наступление.
   -- Паша, -- молвила она, -- присядь. Слышишь, может и нам -- на севера, а? Ну, чем ты хуже Ванька ...
   -- Я бы не против, -- вздохнув, отвечал Пашка, -- сам об этом думал, весь день размышлял, да как мать бросить; не повезёшь же её с собой...
   -- А что мать, -- легкомысленно отвечала Таисия, -- она у тебя старушка ещё ничего, крепенькая ещё; и без нас поживёт годик-два, ничего не станется с ней...
Вспомнив, что совсем недавно мать перенесла микроинсульт, Пашка воспротивился:
   -- Нет-нет-нет! Что ты, что ты! У неё же куча болячек... Одной ей никак... Что ты, что ты!
   -- Я так и знала! -- взорвалась Таисия. -- В общем так: или я, или она... Откажешься ехать на север ты -- уеду я, от тебя уеду... насовсем уеду... с Ваньком!
   -- Уедешь?! -- воскликнул Пашка. -- Нет, Тая, никуда ты не уедешь...
   -- Что, не пустишь? -- глаза жены метали молнии, щёки приобрели миткальную бледность... -- Не пустишь, значит? А вот увидим...
Пашка растерялся -- он явно не ожидал от своей тихонькой и непритязательной "половины" такой дерзости. "А если и впрямь уедет? -- подумал Пашка и испугался собственной мысли. -- Уедет и что, что тогда ему делать, какую запевать?"
   -- Ты серьёзно? -- как-то виновато спросил он. -- Нет, Тая, так не пойдёт. Давай поговорим спокойно, без истерик... Ведь я и сам не против... ты же знаешь...
      Они проговорили до самого рассвета. А утром Павел вошёл к матери... Амалия Трофимовна уже не спала. Упредив сына, она тихо произнесла:
   -- Паша, я знаю с чем ты ко мне; я слышала ваш разговор... Да, я подслушала, прости! Значит, вы хотите меня в дом престарелых...
Глядя в пол, сын выдавил:
   -- Да, мама, ммы... мы так решили... Понимаешь...В общем, тебе хорошо будет там, поверь...
   -- Да-да, конечно, -- соглашалась Амалия Трофимовна, -- наверное... будет...
   -- Так ты согласна?
   -- Согласна, сынок, -- безропотно отвечала мать.
      А через неделю Пашка бежал деревенской улицей за транспортом...
                *   *   *
   -- Ма, поехали... Ещё к поезду опоздаем, -- не поднимая глаз, промолвил Пашка.
   -- Трогайте, -- выдохнула Амалия Тимофеевна.
   Негрозно рыкнув, престарелый жигуль-шестёрка с немолодой женщиной на заднем сиденье и крепким загорелым мужчиной в свежей сатиновой рубахе рядом с "извозчиком", выбежал на полевую дорогу. Через пару километров они выедут на трассу, а там, ещё через двадцать будет город, а там, в городе, железнодорожный вокзал, а там... По изборождённой морщинами щеке пассажирки скатилась слеза...