Письмо, которое было так нужно

Расказ из будущего сборника "Чудесные новогодние истории из почтового ящика"

 Есть люди, внутри у которых работают каждую минутку очень точные маленькие весы. Весы эти взвешивают вс; вокруг и внутри, пытаясь найти то единственное равновесие, которое и будет для них настоящей справедливостью. Вот смотрит на Вас человек, слушает Вас, а сам внутри взвешивает - какое Вам слово сказать чтоб, например, не обидеть, какое Вам дело сделать, как даже о Вас просто подумать - так чтобы всё это было не просто совершено, а совершено в высшей степени справедливо. Так точно он смотрит не только на Вас и на других отдельно взятых людей, а на мир вообще. На смыслы, на веру, на страны, на города и на семьи, на телепередачи, на огромные ТЦ и малюсенькие магазинчики, на машины и на трамваи, на взрослых и на детей, на собачек и кошечек, на голубей и ворон, на продукты и на одежду, на природу и градостроительство, на облака и озера, на деревья и на подъемные краны... Много на что. Всегда и везде, применительно ко всему человек такой ищет внутри у себя равновесие. Весы, что в душе, непрестанно качаются то туда, то сюда, а человек этот всё время снимает с них взвешенное только что и тут же кладет новое. Он не да;т им передышки, а они, в свою очередь, не дают передышки ему. Но от того-то в душе и царит та чудесная благородная усталость, что помогает по-настоящему чувствовать себя человеком. Весы эти - дивный, недооцененный многими инструмент, который, будучи предельно честным даже тогда, когда взвешивает и своего собственного владельца, на другую чашу весов поместившего что-нибудь другое (какого-либо человека, вещь или весь мир, например, в целом) - будучи абсолютно точным и не способным кого-нибудь, что-нибудь, когда-нибудь обвесить в свою собственную пользу - всё же, с каждым новым взвешиванием прибавляет и своему хозяину ценности, будто бы забирая что-то себе. Даже и в то самое время, когда, вроде бы, отвесил чуть больше кому-то другому. На самом деле - такие весы есть у каждого из нас. Они установлены в нас с рождения. Но только вот некоторые люди как будто бы не умеют ими пользоваться. Они настолько плотно изнутри заполняют себя самими же собой, что и на одной чаше весов, и на другой, и везде вокруг них - под весами, над весами, со всех сторон и даже, может быть, внутри весов - оказывается один только сплошной их владелец. Владельца так много и на весах, и вокруг, и внутри них - что всё остальное здесь просто не помещается. И взвешивать, так или иначе, не представляется возможным. От этого - люди с рабочими весами таким горе владельцам всегда почти кажутся какими-то слишком неправильными. Такие люди им видятся странными, ведь не умеют они так же жить, как заполненные изнутри самими собою. От этого-то частенько они и становятся изгоями. Один из таких людей - как раз Андрей Петрович. Он тихий, застенчивый человек, что очень мало общается с кем-либо, ведь на весах сам себя взвешивает постоянно, в том числе и при попытке с кем-нибудь заговорить, а когда взвесит - находит себя  слишком для этого недостойным. Он не женат и никогда не был. Ведь как только ему начинала какая-нибудь девушка нравиться - он тотчас же клал на одну чашу внутренних своих весов себя, а на другую - эту девушку, и видел что, будь он даже три раза собой или десять - он вс; равно не достоин будет е;, ведь она для него - намного ценнее. Поэтому-то Андрей Петрович даже никогда и не пробовал ни с кем познакомиться. Возможно, позволь он себе полюбить - так любил бы Андрей Петрович настолько прекрасно, насколько только это и можно на свете. Ведь настоящая, самая ценная, светлая, чистая и духовная любовь рождается в тех именно сердцах, что считают себя искренне недостойными возлюбленных ими людей. А Андрею Петровичу этой тихой, наивной и доброй самооценки и так уже не занимать. Будь он чуть смелее, позволь он себе хоть  попытаться однажды взять жизнь человека, которого посчитает, как и всегда, выше себя, и сделать её ещё лучше - то он несомненно бы смог это сделать и сделать в самом лучшем виде. Но он кажнтся себе недостойным даже и этого. Что ж - такой он, какой есть и судить нам его негоже, да и точно уж не за что. Он очень по-детски улыбчивый, добрый и даже немножко наивный такой, светлый что-ли, человек. Хотя в его возрасте такими уже очень редко бывают. Но вот Андрей Петрович до своих сорока двух дожил практически абсолютным ребенком - по духу, конечно же, а не по интеллекту, иначе его на работе бы просто никто не держал. А работает он с этого года на работе самой любимой и получает там очень даже неплохо для дела мечты. Так получилось что счастье такое в его жизни, вот уже как целый год, присутствует. За это он от всего сердца благодарит Бога, в которого верит, и к которому обращался не раз с просьбой подарить ему такую возможность - работать, иметь средства к существованию, но не ощущать при этом каждую минуточку своей жизни пропитанной этим свинцово-тяжелым понятием "работа". Теперь у него есть такое счастье. Пришло оно в жизнь его не сразу, как и само понимание того что счастье это ему необходимо. А ведь до тех пор, пока ты не осознал своей внутренней потребности в ч;м-либо - ты не можешь ещё, разумеется, об этом просить. Когда же ты не просишь - то, во-первых даваться тебе это не может против твоей собственной воли, а во-вторых -  если бы и было дано - то ты не смог бы тогда оценить этого с той полной силой, которая произрастает непосредственно из глубин твоей нужды, а значит - раз не смог бы оценить, то не смог бы тогда и воспользоваться в полной мере, и получить от этого максимальной пользы, а может быть - не получил бы и вовсе никакой. Что ж, Андрей Петрович в один момент своей жизни пришел к пониманию как того что ему нужно в жизни работать, работать преобязательно, иначе он не сумеет себя ощущать человеком (без честного постоянного труда) но и работать, при этом, не просто где-нибудь, а на работе что приносила бы и его душе наслаждение. Чтоб радость в жизни была у него не только лишь от самого труда как такового, хотя и от этого радость у хорошего человека уже велика, но и от смысла работы, который ему тоже нравился бы и грел душу. Рискнуть и попробовать переквалифицироваться в довольно большом уже возрасте, не зная - удастся ли получить заветную должность, было страшно. Но Андрей Петрович, как и привык делать всегда, взвесил вс; на своих внутренних весах, и нашел нужным вс;-таки попробовать. Ему показалось что смысл на чаше весов перевешивает, вс; же, риски. И он не ошибся. Вс; получилось настолько прекрасно, насколько только можно было мечтать, и теперь у него есть все средства, необходимые для жизни и при том - радость, что лучше всяких благ материальных способна поддерживать жизнь в человеке даже и нуждающемся в самом необходимом - имея е; можно уже не желать ничего большего, а даже большее теперь у него есть. Одно только теперь тревожит Андрея Петровича - то что в его работе и нынешней, новой, зарплате, есть, вс; же, одна несправедливость. Есть эта несправедливость по отношению к миру с его стороны. Вот, он получает теперь предостаточно и даже больше, чем минимально ему нужно, а значит - и копится у него понемногу излишек. Такого, по мнению весов Андрея Петровича, быть не должно. Когда внутри собирается слишком уж много сознания денег - жить тяжелее становится... Да и не в этом одном только дело. Беда основная теперь в том, что прекрасно Андрей Петрович осозна;т как много на свете людей, нуждающихся в деньгах не меньше его, а может быть - в тысячи раз больше, как много людей что нуждаются в том же излишке, который, вот, собирается теперь у него, как многим излишек этот мог бы восполнить их недостаток, как многим приходится вс; ещё молиться не так, как теперь молится Богу Андрей Петрович - с безусловными покоем и благодарностью - а так, как молился он раньше - с волнением и тревогой. Не о том им приходится говорить - как прекрасно что в жизни на вс; им хватает, а о том - как хотелось бы им получать чуть-чуть больше чтоб только лишь справиться с их насущными расходами. Как многих людей их путь жизни, который они же сами пока что ещё выбирают, прокладывая его через земли им чужеродные - земли ненужной им, нелюбимой и малооплачиваемой работы - заставляет сокращать запас благодарности в душе и расширять запас тревоги и неудовлетворенности. Андрей Петрович теперь каждый день благодарит Бога, но помнит о том, что он должен не просто на свете жить и брать вс; что в его руки ни попадет в немеренных количествах, но и соизмерять количество взятого с высшею справедливостью. Он постоянно кладет на весы сам себя и свое новое счастье, а на другую чашу - кладет мир: мир полный скорбей и несчастий, нужды и тяжелой работы. Он раньше работал где ни попадя - везде куда брали. Были и очень тяж;лые времена, когда приходилось ещё подрабатывать всюду, что б только лишь выручить лишнюю копейку. Работал он и аниматором в ростовой кукле - промоутером так сказать - и в расклейку ходил, и газеты возле метро раздавал, и полы мыл, и в лавке какой-то приторговывал вместо продавца - на замену... Чего только не было. Вчё это теперь Андрей Петрович и вспоминает-то с трудом - не то что бы снова так работать. Но ведь для многих эти же самые - сложные по условиям и плохие по зарплате виды работ - и сейчас являются самой что ни на есть настоящей реальностью. Реальность они и для самого Андрея Петровича. Хоть он уже давно на них не работает - но все же всегда держит их у себя внутри где-то рядышком со своими весами - на всякий случай: вдруг пригодится для взвешивания? И теперь, прямо перед праздником, в последних числах декабря, когда работы своей собственной у него больше нет - начались для него уже выходные - он, все же, их тоже использует - не упускает из памяти, всегда имеет ввиду, словно это он сам до сих пор выходит на сложные смены и с большим усилием кое-как дотягивает до их конца. Он помнит. Он знает. Он чувствует. Он, самое главное, чувствует эти работы. Чувствует и тогда, когда их совсем не вспоминает. Он чувствует их - те на которых трудился - и сотни, десятки тысяч других, что никогда не имели к нему отношения - он чувствует все их, просто взвешивая реальность на чашах весов, и пытаясь найти справедливость. Он знает - что сам получает не слишком огромные суммы. Он знает что многим и это бы показалось почти нищенскими гонорарами, он знает что он накопить ни на что существенное с такими размерами получающихся "излишков" не сможет ещё долгое время... Но все же ему очень тягостно чувствовать что излишек - пусть даже и крошечный, но вс; же имеющийся у него - давит грузом смертельным на чашу весов и равновесие на них теряется. Он знает что мог бы его не иметь и прожил бы нормально - без всяких прихотей и ненужных ему наслаждений, без не являющихся необходимостью в жизни вещей, без не насущных для него, не жизненно важных средств. Для Андрея Петровича - это уже несправедливость. Несправедливость не то что когда-нибудь, где-нибудь, у кого-нибудь взяли и отдали ему - нет. То что просто однажды взяли и дали ему, а кому-то другому не дали или же дали чуть меньше. Он просто не может внутри себя выносить дисбаланса своих самых главных весов. Когда что-нибудь на них не в равновесии - он чувствует это так тонко, так необъяснимо, так остро и невыносимо, что дольше терпеть это просто немыслимое. Он пообещал Богу ещё когда только устроился на свою обожаемую работу - что будет стараться не жить расточительнее, чем ему это действительно нужно. Он пообещал не забывать о том что деньги, которые и ему для чего-то, конечно, нужны - совсем не главное в жизни, и что уже он на этой работе получит излишек за сч;т одного наслаждения только тем, как хорошо ему здесь находиться, работать и жить. Не стоит себе оставлять и избыток финансовый. Он очень хотел бы отдать его, лучше уж, кому-нибудь ещё. Но отдать даже не просто - куда-нибудь - на благотворительность например или... это, конечно же, тоже очень и очень хорошо, но Андрей Петрович чувствует что хотелось бы ему сделать ещё что-то - более чудесное. Вот - Бог для него сделал чудо: дал средства, работу которой он рад, дал ему радость. Теперь Андрей Петрович хотел бы не только деньгами своими с другими поделиться - но и другими благами, что в этой истории его не менее важны: тем чудом, что он видит, той радостью что чувствует, тем смыслом что обретает. Хотел бы он поделиться самой этой своею работой и счастьем, с ней связанным, самим образом жизни. Ведь этого требует в нем справедливость, что управляет весами внутри. Хочешь делиться?.. Делись. Но не частью - а целым. Вот только... Вот только как?.. Он думал. Он думал об этом и думал, и наконец-то додумался. Просил Бога о мудрости в этом и, видимо, тоже её получил, как и свою работу мечты. Мудрость ему подсказала что нужно ему рассказать как-то, вместе с деньгами, о чуде и счастье быть с Богом, о свете, который приходит вместе с Ним в твою жизнь, о смысле... О том что даже простые и бытовые дела Бог может во вс;м для тебя сделать прекрасными и чудесными, если ты лишь захочешь Его послушаться. И Андрей Петрович решил. Ещё много месяцев назад решил. Почти год уже как. Решил он откладывать деньги, что не будут ему крайне нужны, и собрать энную сумму к концу года, а под Новый год сделать немножечко маленьких добрых чудес, что помогут кому-нибудь из людей понять - как велик Бог, и как он, при том, близок, как щедр и как милостив, как чудесен и добр. Андрей Петрович заж;гся однажды этой идеей и больше она в н;м уже не угасала. Он так ей радовался, что не мог до сих пор, даже и по прошествии нескольких месяцев, думать о ней без блеска в глазах и невольной улыбки. Придумал он вот что: под Новый год он отправит небольшие письма совсем незнакомым людям, которые живут в незнакомых домах, за незнакомыми окнами, в незнакомых семьях, живут незнакомыми жизнями. Напишет он в этих письмах о том, как Бог помогал ему в жизни и направлял, как сделал Он так, что теперь Андрей Петрович работает в том месте, где и хотел, и как он теперь счастлив, как он теперь не нуждается и имеет даже возможность поделиться с другими. Он объяснит в них что очень хотел бы и тем поделиться, какова сама его жизнь в дружбе с Богом - не только деньгами - но он может только лишь рассказать им, незнакомым людям, об этой жизни, а уж они - сами решат, захотят ли позвать Бога в свою жизнь и, может быть, начать жить тоже счастливо. Пока же - он может лишь подарить им кусочек своего материального счастья и, вместе с ним, как бы, и крошечный лучик того благословения, которое светит-ль;тся солнечным дождем на его жизнь. Конечно же, в каждом письме Андрей Петрович планирует оставить немножечко денег - подарок на Новый год, который любой сможет потратить так, как только сам захочет. Казалось бы - чудный план, от которого даже мурашки по коже бегают у обретшего его человека. Но чем ближе он к исполнению - тем сложнее решить как организовать его отдельные детали. Тут начинаются сложности, связанные, опять же, со внутренними весами. Пришлось сотни раз вс; взвешивать и перевешивать, прежде чем решиться хоть на что-то конкретное. Во-первых - где и кому оставлять письма?.. Наверное просто оставить в почтовых ящиках. Но вот в каких?.. Ведь сотни, десятки и тысячи в мире вокруг и домов, и почтовых ящиков, но на всех у него точно денег не хватит, да и вообще - сил и возможности написать всем письма. Потом - нужно решить сколько дарить?.. Ведь его средства, вс;-таки, ограничены, но и большое значение, тем не менее, имеет то - сколько же и скольким же он станет дарить. Допустим - подарит он многим незнакомым людям понемножку - рублей, например, по сто. Но не вытеснит ли количество качество?.. Допустим - он так сможет большему количеству людей за один раз рассказать о Боге. Но ведь, возможно, для них эта сумма покажется крошечной, а если ещё попадет в руки к человеку самостоятельному - так и вообще смешной. Не опозорит ли он всю суть своего предприятия таким мелким подарком?.. Возможно - что стоит дарить чуть побольше. Допустим пятьсот. Тогда это будет уже лучше. Наверное... Хотя если он хочет, и правда, создать у людей ощущение чуда, которое так вот внезапно пришло и в их жизнь - то быть может стоит выбрать и более крупную сумму?.. Пусть он и не сможет так подарить чудо большому числу людей, но хоть тот малый остаток, что вс; же получит его - может быть, правда, запомнит этот чуть более крупный и по-настоящему существенный подарок на всю жизнь и не раз ещё вспомнит о нем и о смысле, который его отправитель вложил в этот маленький но чудесный презент. Может быть так?.. К тому же грыз;т Андрея Петровича совесть - весы неустанно его самого взвешивают, определяя - не жаден ли он до денег?.. Вот, вроде бы - изначально уже и не жаден. Он хочет отдать все что точно ему не нужно другим людям. Но вот теперь, когда среди этих людей распределить он хотел бы все так или иначе - он думает: каким образом?.. А в некоторых аспектах этого процесса принятия решений усматривает он уже и черты ещё одной, новой жадности - жадности вообще - той, в которой он сам, вроде бы и не задействован в качестве выгодополучателя - но вс; же, ему почему-то становится от себя дурно. С чего-то вдруг ему в отдельные моменты жаль становится взять и отдать много кому-то одному, а не понемножечку многим. Хотя от этого размер изначального его фонда средств, уже отвед;нного на добрые дела, не меняется ни коим образом. И какая же, казалось бы, здесь разница: кому, как и по сколько ты эти свои средства отдашь, раз уж вс; равно решился отдавать?.. На внутренних весах Андрея Петровича это чувствуется как несправедливость: небольшая, но весомая. И с нею пытаясь бороться - от мыслей дарить по сто или пятьсот рублей, он в конце концов дорос уже и до мысли дарить целых пять тысяч. И, мало того - постоянно ему хочется ещё перерасти эту мысль и вырасти в то, чтобы отдать вообще всё одному человеку. Но это ведь слишком неверно получится - возможно ты выберешь этого кого-то одного, а он уж и так имеет средства достаточные для жизни, и излишек, может быть, ещё больший чем твой. Ему и вся сумма, которую ты скопил на свои добрые дела - быть может покажется смешной, а ты только зря потратишь силы и средства. Андрей Петрович долго колебался между разными вариантами решения вопроса, и наконец так решил что: во-первых оставит свои письма там, где ему подскажет его вдохновение - попросит мудрости заранее, и попытается отправиться к нужному дому или домам, что ему покажутся, по внутреннему ощущению, самыми подходящими. Потом - он оставит не слишком уж много писем, но и не мало. Оставит, наверное, с крупными довольно суммами, но не огромными. Допустим - пусть уж это будут три тысячи в каждом (такая золотая середина между тысячей и пятью) - всё же хорошая сумма, на которую можно купить что-нибудь существенное на память или даже покрыть довольно большую часть какого-нибудь своего финансового недостатка. На этом он остановился, и вот - теперь, когда время уже близко, сперва отправился в магазин за необходимыми материалами, затем принялся дома клеить конверты, писать текст и раскладывать его по конвертикам, а уж потом - наконец-то, радостный донельзя, зашагал по зимней улице прямиком к банкомату. Сегодня тридцать первое число. Сегодня, именно перед самым праздником, он и хочет разослать свои письма, чтобы после встретить Новый год в самом лучшем расположении духа и с л;гкой душой, на которой уже не будет больше лежать груз излишнего, вредного для души богатства... Послезавтра, правда, ему должна будет прийти новая зарплата, и может быть из не; он впоследствии тоже немножечко выделит сразу же на новогодние добрые дела. Но пока - разбер;тся хотя бы с накопленным и так уже к этому моменту. Он снимет вс; с карточки, кроме совсем маленького остатка. Себе он решил выделить на праздник тысячу. Может быть - полторы. Дома, пока что, ещё шаром покати, но когда он закончит с рассылкой своих писем - надеется заглянуть в магазин и купить что-нибудь чтобы накрыть на стол. Наверное даже и тысячи для него будет на это чрезмерно много. Но все же, на всякий случай, оставит столько, заглушив на чуть-чуть в себе голос весов, что кричат о том что и это уж чрезмерно к себе щедро. Он бы не смог заглушить его, если бы только не голос от них же о том, что когда ты всю сумму что есть у тебя поделишь на кусочки по три тысячи - то оста;тся, в любом случае, тысяча с маленьким хвостиком. Он бы мог и из не; сделать, конечно, ещё одно маленькое письмо - но ему это кажется снова несправедливым по отношению к тому, кто его получит. Ведь чем этот кто-то хуже всех остальных что получили по три тысячи?.. Уж лучше будет сверх меры одарить этим маленьким хвостиком себя, чем им же обидеть и обделить другого. Да и, в конце концов - Андрей Петрович ведь и так экономил весь год на себе: однажды загоревшись идеей своих новогодних чудес - он так е;, тотчас же, полюбил, что хотел воплотить максимально обширно, для чего с большой радостью и вдохновением весь год урезал и размер необходимого для себя пропитания, каждый раз ощущая всем сердцем - как это здорово: то что он сможет на эти средства не только обычные сделать  дела и покрыть повседневные свои потребности, но и воплотить в жизнь что-то сказочное, экстраординарное, чудесное. Поэтому-то, раз уж он много раз в этом году ограничил себя - с большой радостью ограничил и с чувством такой необычайной внутренней наполненности, будто напротив - себя одарил - так пожалуй уж к Новому году оставит он и себе чуточку больше. Решив так, Андрей Петрович с невероятным внутренним удовольствием проделал несколько операций у банкомата, снял нужную сумму и в нужном размене, и зашагал, пока что, домой - чтобы упаковать свои подарки теперь окончательно. Это было, пожалуй, самой или одной из самых приятных частей процесса. Он получал невозможное удовольствие, в общем-то, от каждой, но эти последние штрихи - были чем-то, похожим на самые лучшие возможные в жизни удовольствия. Андрей Петрович сделал поистине невероятно сказочные конверты - красивые, праздничные и не вычурные при этом, и какое же это было удовольствие теперь наконец их запечатывать! Запечатав же - он выпил чаю с прекраснейшим ягодным ароматизатором и запечатав в себе мысленно то тепло, которое от него разливалось по телу так тихо и приятно, отправился отыскивать то место, где суждено ему будет оставить свои дары незнакомым прекрасным людям. Сперва - он сел на автобус у дома, чтобы отъехать куда-нибудь чуточку подальше, ведь каким-то уж очень ленивым его внутренним весам, казался вариант оставить письма рядышком. Хотелось ещё чуть-чуть больше для этого чуда постараться. Так - чтобы оно от старания этого стало ещё более ценным. Потом, в нужный, как показалось, момент - вышел на одной из остановок и пересел на другой, незнакомый, номер. Потом ещё на один, и ещё (благо что проездной у Андрея Петровича с неограниченным количеством поездок), и наконец так почувствовал он что пора выходить. Прош;лся пешком по совсем незнакомым дворам, пересекая детские площадки, покрытые снежной сметаной, парковки забитые машинами, а иногда даже и палисады, носящие на себе шрамы протоптанных человеком тропинок. Прекрасный был это путь, хотя и совершенно новый. Андрею Петровичу даже показалось за то время, которое он на него потратил, что Новый год он встречает теперь совсем не один. Как будто бы он - здесь, среди десятков незнакомых ему окон с десятками незнакомых ему гирлянд - дома, среди родных и любящих людей. Очень радостно стало внутри, и как-то спокойно - так, как давно уже не было. Ведь с людьми отмечать праздники ему не приходилось уже достаточно долгое время. Уже много лет Андрей Петрович жив;т один. Родители давно умерли, а друзей у него, опять же во многом из-за того что на внутренних его весах все возможные претенденты оказываются обязательно слишком достойными чтобы он смел с ними говорить, тоже нет. С коллегами корпоратив может быть в этом году ещё будет - но ведь он не в самый Новый год, а потом... Да и то - разве можно корпоратив на работе назвать семейным праздником?.. Конечно - шествование по незнакомым предновогодним дворам среди сотен чужих окон, жизней, историй - семейным праздником тоже никак не назов;шь. Но хоть ощущение в этом вс; же есть подходящее. Конечно - никто из этих сотен, тысяч людей вокруг ещё не стал для Андрея Петровича семь;й, но ведь он для кого-то из них почти уже является сегодня. Он скоро, совсем скоро придет в несколько жизней из этих сотен тысяч и подарит им маленький кусочек своей. А разве те люди, которым ты даришь от всей души хоть немножко себя и своей жизни - не называются в мире семь;й? Однажды, может быть, если эти, ему незнакомые, люди послушают его тихие, мягкие, добрые ч;рно-белые слова, сказанные им со всем сердцем на бумаге, и тоже пригласят Бога в свою жизнь, и проживут с Ним вместе до самой своей новой жизни - то может быть и он и люди эти в новой своей жизни попадут в Рай - а там уже будут, конечно же, по-настоящему Божьей большой и любимой семь;й - миллионы счастливых детей, радующихся в свете любви своего большого Отца. Андрей Петрович улыбается тихо от этой мысли, пока пересекает очередную безлюдную детскую площадку, и наконец останавливается перед домом, который - так чувствуется - и является для него подходящим. Здесь нет ничего особенного - в этом дворике и домике - здесь вс; абсолютно обычное: машины, стены, детские качели, гирлянды на окнах, горка, лампы над подъездами, свет за незнакомыми ст;клами... Но особенное здесь чувствуется. Здесь как-то Андрею Петровичу по-особенному стало тепло. Может быть что не от домика и его людей вообще, а от  собственных мыслей. Но вс; же... Дождавшись входящего в ближайший и наиболее понравившийся ему подъезд человека, Андрей Петрович остановился возле почтовых ящиков и открыл сумку со своими письмами. Замечательный, чудный момент! Андрея Петровича одновременно захлестнули десятки и чувств и мыслей, и даже тревог, опасений - а вдруг вс; окажется на самом деле совсем не так, как он представлял себе?.. А вдруг последствия будут не чудесными а... Чего только ему не представилось за короткие пару секунд колебаний. Ведь, хоть предприятие это и сулит тысячи возможных прекрасных вариантов развития событий - но ведь точно так же возможны и тысячи неприятных последствий, которые за собой может такая затея повлечь. Что ж, Андрей Петрович решительно отмахнулся от надоедливых лишних тревог и полностью наконец-то отдался приятному предвкушению. С невероятным трепетом и радостью он начал опускать в почтовые ящики свои чудесные письма, одно за другим, ощущая сразу же после того как каждое новое исчезнет в своей ячейке - как стало оно теперь уже частью какой-то другой, новой истории - что случится после, когда оно снова появится на свет из тьмы поглотившего его з;ва. Чудесные это, наверное, будут истории! Ведь даже и для богатого человека, и даже для очень богатого - вс; же три тысячи это уже кое-что, а значит они точно окажутся неожиданным и приятным сюрпризом, а значит чудо и его ощущение, наверняка окажется, как он и хотел,  хоть на минутку внутри у каждого получателя. Да и дом, вроде бы, не слишком уж чтобы шикарный. Он старенький и невзрачный. Наверняка здесь живут не очень богатые люди. Для них эта сумма окажется, может быть, и действительно чудесной. Но главное - главное это, конечно, не деньги. Деньгами ведь чудо не может являться - иначе это было бы уже и не чудо совсем. Подарок - да, сюрприз - да, но не чудо. Как было бы хорошо, если бы люди, что письма получат, отыскали в них для себя настоящую ценность - ту, что Андрей Петрович пытался им также подарить, но конечно не может быть настолько же тв;рдо уверен в том что этот его дар точно дойд;т до адресатов. Вот, уже почти все его письма разложены по ячейкам, почти все уже почтовые ящики награждены причитающимися им подарками, почти закончил Андрей Петрович свои дело на этот раз. Подумать только - так много труда он вложил в эти письма, а их и хватило-то всего только на один подъезд! И то... Андрей Петрович обеспокоенно поискал в сумке. Нет... Точно - закончились. Закончились теперь, когда он уже разложил письма во все-все почтовые ящики, кроме только одного. Один серенький металлический сиротка остался, так получилось, сегодня без подарка от Андрея Петровича. Как же так?.. Он и не думал что так может получиться... Нехорошо как-то. Весы внутри заныли-заскрипели от жгучей несправедливости, которая из-за всего этого появилась в груди. Чем хуже этот один бедный крошка почтовый ящичек, что молчаливо глядел на него, раскладывающего свои новогодние дары, так терпеливо, безмолвно, так скромно оставаясь в сторонке и никак не напоминая ему о сво;м присутствии, надеясь наверное, что хоть в последний момент, но очередь вс; же дойд;т до него?.. Но разве же и Андрей Петрович виноват?.. В конце концов - ведь никто никогда наверняка не узнает: кому ещё пришло такое же письмо как ему, и уж тем более - не пойм;т того что стал исключением житель квартиры, на которую подарка не хватило. Пойм;т это только Андрей Петрович. И, вроде бы, можно махнуть рукой на сложившуюся ситуацию и спокойно идти домой праздновать. Так Андрей Петрович сперва и попытался сделать - пош;л по заснеженным зимним дворам в самых смешанных чувствах, и едва разбирая путь попытался забыть о пренеприятнейшем инциденте. Бежать от укоряющего взгляда тихих серых глаз обиженного ящичка  - поначалу вроде бы и помогло. Но ненадолго. Когда Андрей Петрович замер наконец на остановке автобуса, ожидая свой транспорт - мысли в н;м принялись тут же бегать-носиться вместо его н;сшихся до этого ног, а вместе с ними, и в основном даже - как говорится по встречке - ещё и смят;нные чувства. Он не мог не думать о ящике, не чувствовать о ящике, не сожалеть о н;м. Все мысли теперь у Андрея Петровича - только о той вопиющей несправедливости, что невольно он допустил. Как же так?.. Весь год столько стараться, копить, собирать, потом делать, планировать, продумывать, мечтать - и не предусмотреть вот такой малой вещи?!. Конечно - понятно что он бы не смог подарить хоть чего-нибудь всем жителям города или даже одного только района. Если бы он и хотел - то и всем жителям дома даже его писем никак бы не хватило сегодня... Но хоть один маленький подъезд!.. Просто... Внутри это чувствовалось, ну совершенно нехорошо... Нельзя ведь взять и вот так просто в сво;м сознании отнести одного незнакомого человека к числу тысяч, миллионов других незнакомых тебе людей, которые не получат сегодня от тебя ничего - тогда как жизнь уже отнесла его же, так уж получилось, ко множеству весьма малому и избранному - тому что уже, как-никак, связано с тобой крепкими узами, тому, которому ты уже решился непременно сделать добро. Вс; это нельзя оставлять просто так. Решительно Андрей Петрович шагнул в подъехавший только что, почерневший от гари и снега автобус, и мысли его вместе с ним понеслись,  кажется, ещё только быстрее. Теперь нужно думать решительно, быстро, находчиво и безотлагательно - слишком мало осталось времени до Нового года - всего только около пяти коротких зимних часов. Для Андрея Петровича начался настоящий скоростной внутренний блиц. Весы закачались из стороны в сторону, на безумной скорости взвешивая по крупичке его новую, сложившуюся вокруг, реальность, и находя такие нужные сейчас для него ответы.
 Можешь ли ты так просто оставить этот одинокий почтовый ящик и позабыть о н;м насовсем?.. Нет. Не можешь. Тогда ты, наверное, должен, вс; же, сделать подарок и ему?.. Да, безусловно должен. Дожд;шься ли ты своей новой зарплаты, что будет всего через пару дней?.. Нет. Не сможешь ждать. Сможешь ли ты спокойно праздновать, ощущая что где-то есть незнакомый, обиженный тобой человек?.. Ни за что. Но где же тогда тебе взять деньги?.. Не знаешь. У тебя есть на карточке сколько?.. Тысяча и сто пятьдесят три рубля. Этого хватит?.. Нет конечно. Но ты бы мог подарить этому кому-то одному подарок чуточку меньший и никто бы совсем ничего не заметил?.. Нет. Ты бы заметил - и это главное. Разве это было бы не вс; равно что не подарить ему и совсем ничего?.. Конечно же точно то же. Разве не было бы и то несправедливостью?.. Было бы. Безусловно. Но кто же знает о ней кроме тебя?.. Бог. Но разве Он будет судить тебя за такую-то мелочь, когда ты и так сделал вон сколько чудных добрых дел?.. Нет конечно... Но так и что же тогда?.. Не знаешь... Ты виноват перед сутью самой, перед смыслом?.. Ты просто не сможешь прожить в дисбалансе, в той дисгармонии, что сложилась теперь на весах?.. Ты просто не сможешь вынести этого неравновесия?.. Да, тысячи раз да. Это ведь не будет грехом против кого-то - если ты так просто оставишь этот ящик позади и махн;шь рукой?.. Да. Но это будет грехом против тебя самого, правда?.. Наверное так. Ты не сможешь так жить - и это единственная весомая причина не оставлять ящик один - так значит что это вредит лишь тебе и поэтому-то ты мучаешься, не смотря на то что совсем никому другому не навредил?.. Да, наверное так. Так значит - если сейчас ты попробуешь как-то решить этот сложный вопрос - то стараться ты, в первую очередь, станешь именно для себя?.. Да, конечно. Тогда постарайся на славу?.. Попробуешь. Где же ты можешь взять деньги?.. Не имеешь понятия. Но где бы ты взял их, если бы тебе самому очень срочно понадобились?.. Не зна... Да-да-да, а где ты их брал когда раньше было надо и негде было взять?.. Подрабатывал. Кем? Кем только ни... Где?.. Где только ни... Где искал вакансии?.. Опять же - где только ни... Но где из всех этих мест сможешь поискать и сейчас?.. Пожалуй... Пожалуй что в группе. И как ты раньше не подумал?.. Да, точно... Так вот зачем ты из не; не удалялся уже столько лет, хотя она просто бессмысленно висит у тебя в мессенджере и растит на себе число непрочитанных сообщений?.. Да, видимо... Так посмотри?.. Сейчас же... Но разве ты что-то сумеешь найти в последние, буквально, часы уходящего года?.. Очень вряд ли... Разве кто-нибудь ищет сейчас работников?.. Нет... Наверное. Что-то наш;л про сегодня?.. Наш;л. Ищут промоутера в ростовую куклу с восьми до десяти. А адрес?.. Ты успеешь доехать?.. Да - это как раз... Как раз у ближайшего метро. Надо же! Здорово?.. Безусловно. Но разве тебя возьмут?.. Очень вряд ли. Ты подходящего для такой работы возраста?.. Не совсем. Ты давно работал в промо?.. Очень. А значит - запишут в первую очередь тех, кто работал недавно, кого агентство уже хорошо знает и в ком уверено?.. Да, наверное... Но кем ты будешь если хотя бы не попробуешь написать?.. Не спрашивай... Ну так пиши?.. Конечно. Безусловно. Что написать в анкете?.. Ну... Наверное как и всегда - рост возраст, телефон, опыт работы... А ты ещё помнишь вс; как вчера, правда?.. Действительно!.. Опечатался?.. Да - не сто семьдесят восемь рост, а сто семьдесят шесть - пальцем промазал. Вс; остальное верно?.. Верно. Напишешь ещё как весомый аргумент что жив;шь рядом и можешь быстренько подъехать?.. Конечно. Написал?.. Написал. Отправил?.. Отправил. Чего боишься теперь?.. Не ясно... Того что не возьмут?.. Ну... Или того что возьмут?.. Да, в ч;м-то... Помнишь как тяжко было в таких штуках ходить?.. Да...А теперь - ещё и мороз?.. Правда... Хотя ведь в мороз - как раз самое то - ходить в той духоте, что всегда внутри кукол?.. Ну да, наверное. Лишь бы ноги не м;рзли?.. Пожалуй что да. Ну и кому нужны эти твои ноги, когда зато хоть человеком останешься?.. Да, никому, правда. Значит нечего бояться?.. Нече... Да не бойся же ты?!. Да, точно, хватит. Посчитай лучше?.. Да, это и правда будет лучше. Сколько ты заработаешь если возьмут?.. Целых две тысячи. А ведь это большая удача, не правда ли?.. Обычно ведь столько на таких подработках и за такое время не платят?.. Конечно. Чудесно! Вот и радуйся?.. Да. Ра... Радуйся?!. Да уж, точно... Но только чему, если тебя ещё и не взяли?.. Возможности. Правильно-правильно, и тому что так в жизни бывает - что нужно тебе что-то, и вот, как раз-таки есть шанс эту нужду удовлетворить, да?.. Да. Уже посмотрели?.. Ага... Печатают ответ?.. Ой, да...точно...Переживаешь теперь сильнее чем прежде?.. Ну... Конечно. Примешь стойко любой ответ, каким бы он ни был?.. Надо. А ведь ты, Андрей Петрович, оказывается, трусоват?.. Правда... И чуточку очень ленив?.. Может быть. И слишком уж много себя береж;шь?.. Да. За себя переживаешь?.. Правда. Зачем?.. Не знаю... Кому ты нужен ещё в этом мире, кроме Бога?.. Понятия не имею... Так для кого же ты так себя хранишь?.. Я... Берут?!. Да-ааа!!! Взяли?!. Ура-ааа!.. Подтвердишься быстрее в общей группе с заказчиком, куда тебя только что добавили, что едешь?.. Конечно. А ты, правда уже едешь?.. Ну... Поедешь прямиком на работу, не заглядывая домой выпить чайку и перекусить?.. Хотелось бы конечно, но... А вдруг кто-то напишет что может быстрее приехать и его возьмут, а не тебя?.. Ну... Над писать?.. Надо. Когда напишешь - откроешь карту посмотреть как отсюда доехать до нужного места?.. Да, и побыстрее... Давай, но считать опять будешь?.. Буду. Если ты сейчас заработаешь эти две тысячи, то сколько тебе останется до справедливости?.. Тыяча. У тебя она есть?.. Есть. Ты е; снимешь ведь и отдашь, правда?.. Правда, конечно. Но тогда ты останешься почти совсем без еды на праздник?.. Ну... Ну и ладно. А может быть чуточку хоть оставить для себя, да?.. Нет... Потому что с едой праздник будет не праздник если ты будешь опять ощущать несправедливость?.. Ну конечно, конечно... Тогда может быть купишь шпроты и хлеба на сто пятьдесят три рубля, да и уже будет терпимо?.. Ну да, может быть. А будет ли хлеб хоть в одном магазине ближе к двенадцати?.. Ну... Очень вряд ли... А будут ли магазины, и вообще, открыты ещё после десяти, когда ты закончишь?.. Ну... Может быть - где-то. Но ведь тебе ещё нужно будет и к банкомату, и домой - взять конверт чтобы сделать письмо - и туда, к почтовому ящику?.. Да... И ладно. Но ведь, может быть, ещё много дней владелец последней квартиры, что пока без подарка, и не подойд;т к своему почтовому ящику, и вс; равно не возьм;т почту, ведь он твоего письма и не ждал?.. Может быть... Так зачем же тебе непременно нужно оставить его именно до двенадцати - для себя?.. Да. Так решено?.. Окончательно.

 Андрей Петрович экстренно изучил карту, выскочил из автобуса, подобравшего его ещё там, у незнакомых дворов, постоял на нужной, как он теперь знал, остановке, минутку-две подождал следующего транспорта, перенервничал страшно за эти минутки, потому что автобус прийти должен был сразу, по версии карты, но не ш;л и не ш;л много долгих секунд, из-за чего Андрея Петровича уж было объял ужас как в старые добрые годы - от того что, вот, сейчас автобус совсем не прид;т, а он, понадеявшись на него, опоздает и вовсе лишится своей подработки так нелепо и так некстати. Затем наконец сел в заветный салон и та-ааак выдохнул с облегчением, что на стекле рядышком с ним собралась тут же огромная туча белого. Он улыбнулся ей и тихонечко, пока никто этого не видит, нарисовал на окне пальцем ;лочку - как в детстве всегда любил это делать, специально предварительно грунтуя холст автобусного окна своим т;плым дыханием. Остаток пути был совсем небольшой и вот - не успел он и глазом моргнуть, как говорится обычно на этом свете - и уже Андрей Петрович здоровается со своим сегодняшним начальством, уже натягивает на ноги вельветовые лосины костюма, уже погружает и ноги в огромные плюшевые ботинки-лапки, вот уже и ид;т вместе с помощником прямиком на улицу, а там уже, с его же помощью, надевает на верхнюю часть себя большую поролоновую куклу панды, осваивается внутри кое-как и высовывает наружу руки, бер;т листовки в большие мягкие перчатки, которые сделаны так, словно это лапки панды, снимается для фотоотч;та и, проводив взглядом своего помощника, который возвращается на сво; рабочее место, откуда отлучился ради него, оста;тся стоять, переминаясь с ноги на ногу, в людской толпе возле метро. Вот уже и первая минута пошла... И вторая... Пока Андрей Петрович осваивается, подстраивает сво;, уже падающее с годами зрение, под мелкую сеточку что для глаз предусмотрена в панде, подстраивает плечи под ж;сткий громоздкий поролон, который теперь всюду вокруг, подстраивает ноги к безразмерно большим башмакам-лапам, в которых недолго споткнуться, подстраивает уже коченеющие пальцы к стопочке листовок, которую из куклы не видит, и из которой ему нужно отделять единичные флаеры, вручая их прохожим, подстраивает дыхание к жуткой духоте, которая внутри, смешанной с морозным кристальным воздухом... Подстроившись же более или менее - начинает сначала растворяться в толпе незнакомцев, разглядывая их и выискивая среди них потенциальных жертв своей рекламной акции (у него здесь конкретная ЦА - не всем подряд раздавать нужно листовки, а только лишь подходящим по определ;нным критериям). Но вскоре он растворяется в толпе и иначе - не как промоутер: как человек. И как много людей вокруг!.. И как это странно - что вовсе ни с кем он из них не знаком... И как это чудно что он никогда и ни с кем не решался общаться по-настоящему или дружить. Весы внутри снова качаются, и снова и снова задают ему вопросы. Они вопрошают его обо вс;м - о том, справедливо ли это - то, как он жив;т и как думает сам о себе?.. Справедливо ли то что он, отчего-то, считает себя недостойным того же, что и все остальные?.. Не относился бы ли он к себе точно так же, как и к тому, уж хотя бы, ему совершенно незнакомому обитателю обдел;нной, пока что, им квартиры, будь он кем-то из этой огромной толпы?.. Он относился бы точно к себе лучше. Он относился бы точно к себе бережнее и... наверное, да - справедливее. А пока - он всегда словно в кукле: жив;т, а его совсем никто не видит и не знает. Он только лишь смотрит на всех через маленькое окошко с сеточкой натянутой на н;м, а люди идут, идут мимо - текут нескончаемой шумной рекой. Он предлагает кому-то листовки, а с кем-то фотографируется, если вдруг появляются желающие, но все они - далеко-далеко. Он к ним очень близок душой, ведь всем им желает добра всем сердцем, и до ушей улыбается им внутри своей поролоновой панды. Но люди, как ни крути, далеко. Всегда почему-то у Андрея Петровича внутри включался новый какой-то режим работы его любимых весов, тогда именно, когда ему случалось попадать на тяжелые подработки. Возможно что потому он их и недолюбливал. Не столько тяж;лого в них, на самом-то деле, сколько этого, откуда ни возьмись приходящего, странного и чуждого для Андрея Петровича, чувства сострадания к себе и даже, может быть, внезапного сознания собственной ценности. Ему эти вещи совсем непривычны, и от того действуют на его душу как рвотное - слишком от них вдруг противно становится и себе за них хочется ещё меньше любить. Он не любит себя помещать так на чашу весов, чтобы там измерять свою ценность. Других ценность рядом с собой измерять - это да. И всегда находить е; очень большой. Куда большей, чем свою собственную. Но он, отчего-то, ужасно не любит осознавать своей собственной стоимости в валюте самой тв;рдой - в валюте Божьей любви. Он знает что Бог его любит и ценит - как многих людей на земле, а может быть даже и больше чем многих других. Но ему самому признавать за собой эту ценность - становится невыносимо. Ему это кажется вопиющей гордостью и... Сейчас он вдруг вспомнил как раньше, в былые времена, к нему на подобных работах порой подходили люди - совсем незнакомые и, конечно, чужие ему. Они говорили ему доброе слово и как-то подбадривали, понимая, очевидно, как нелегко работать в кукле на улице долгие часы. Он очень высоко тогда, конечно же, ценил этих людей. Так высоко, как себя никогда бы не смог. И то что они оценили его настолько достойным их внимания и сострадания - для него всегда было, конечно, сверх меры. Огромным и важным было, но слишком уж в это не верилось и плакать хотелось от несправедливости - вот, так его оценили неверно, не видя его за большой ростовой куклой, не слыша его голоса, не зная его души. Он не достоин того чтобы так к нему относились - но вс; же, вот, почему-то относятся... Он не достоин, но вс; же от этого так хорошо и так больно, что просто... и выразить это нельзя. Сейчас Андрей Петрович с улыбкой и страхом опять вспоминал о тех людях, раздумывая, пока ноги в коленях вс; больше и больше м;рзнут, о том, как это странно и невозможно прекрасно - иметь возможность общаться с людьми. Видеть глаза их и слышать их голос. Как это чудесно и сладко - иметь их оценку, хорошую, добрую, иметь их внимание, иметь их любовь, может быть... Но только вот был бы хоть капельку он ещё лучше - чтоб точно иметь уж на вс; это право!.. Когда же он, только, достигнет такого чувства, наконец, что стоит людей, что не вреден им и не чужд?.. Возможно - когда-нибудь... Пока же - он может хоть ограничиваться общением с ними таким: незаметным. Писать им и слать потихонечку письма, давать им листовки из куклы большой милой панды, которая ото всех его облик скрывает, молиться о них в тишине, не сказав никому из них слова, но вс; же учавствуя как-то в их жизни... Пока - он ведь может общаться с ними хотя бы и так... И тут, где-то как раз на этих именно мыслях, случилось опять то, что он так любил, чего так боялся и от чего так невозможно всегда мучился внутри, переплавляя себя сотни раз после этого в себя нового, чуточку лучшего. К нему подош;л с добрым словом своим человек. Ему протянули, в ответ на простую листовку, искупанную в свежих типографских чернилах, свою мягкую руку поддержки. Е; протянула ему незнакомая женщина - примерно его возраста, мягкая, с белой ч;лкой и накинутым на голову капюшоном - вот вс;, пожалуй, что он о ней понял сперва. Красивая - вот ещё что. Даже слишком красивая чтоб говорить ему такие вещи.

- Держитесь! - сказала женщина полу весело, полу с жалостью, и потрясла его лапу ободряюще своей мягкой незнакомой рукой. - Холодно так, наверное?.. - участливо поморщила она сво; мягкое незнакомое лицо.

- Да... Ничего. - растерянно ответил Андрей Петрович и стал топтаться на месте ещё чуть сильнее от стресса, а сам не уверен остался даже: услышали его, вообще, через панду, или нет. Тем более что громко с НЕЙ он говорить точно бы не решился.
- На улице минус ужасный, а Вас заставляют в одних колготках ходить. Жуть!.. - засмеялась участливо мягкая незнакомая женщина и погладила панду по плечику. - У меня сын в этой панде работал на днях пару раз, ну говорит, конечно, что терпимо, нормально - но я, лично, не представляю - как бы я тут! Вы мальчик хоть или девочка?..- улыбнулась женщина своей мягкой незнакомой улыбкой.

- Я... Первое. - сказал погромче Андрей Петрович чтобы его услышали, не решившись, однако, назвать себя "мальчиком" - ведь, вс;-таки, возраст не тот.

- Ну, терпения Вам, молодой человек, сил и здоровья на таком-то холоде! Так держать! И с наступающим - пусть вс;-вс; у Вас обязательно получится! Всего доброго!..

 Мягкая женщина, улыбаясь, ушла в сторону от метро, а Андрей Петрович, пробормотав что-то смущенное, полное радости и смятения, вроде: "Спасибо... спасибо большое... И Вас... И Вам... И..." - остался стоять среди сотен людей сам не свой, не до конца ещё веря своему счастью. И как это чудесно - то, что всего за какие-то секунды одна человеческая душа для души другой может сделать. Как много чудес в новогоднем мире могло бы происходить просто так вот - легко, невесомо, светло и по-доброму, мягко и красиво... если бы только и всего - каждый мог открыть сердце другому, впустить его и обогреть. На это у каждого ушла бы всего только какая-то минутка. Но как долго длилась бы каждая такая минутка в чужой согретой душе! Долгие-долгие годы... Как много таких чудес ещё мог бы и он совершить - он, тот неловкий Андрей Петрович, что так мало ценит себя и не считает достойным общения с кем бы то ни было - если бы только однажды позволил себе говорить с человеком. Позволив - он так же дарил бы другим людям свои мысли, улыбку, поддержку, тепло, смех, как сегодня ему подарила чуть-чуть эта женщина. Как много ещё он мог бы сделать, если бы только позволил себе быть открытым с людьми!..
 Остаток тяж;лой, но не очень долгой, по счастью, смены, прош;л для него очень светло, хорошо, радостно как-то и даже, как будто бы, чуточку теплее. А уж когда смена закончилась - так и совсем его настроение подскочило, чуть ли не до небес. Он поскорее наш;л банкомат у метро в одном, почти уже полностью потухшем закрытом ТЦ, снял три так необходимых ему тысячи и быстро-быстро, быстрее даже мелкой юркой снежной пурги, что как раз закружилась вокруг него на улице, помчался сперва домой - а это недалеко от метро - за конвертом и листиком, на котором напишет письмо, а когда взял материалы - опять вылетел на улицу, вскочил на автобус, безмерно радостный от того что приш;л тот так быстро и ждать ему почти совсем не пришлось, промчался по улицам несколько остановок, потом пересел на трамвай, а потом зашагал очень быстро пешком. По картам построив маршрут Андрей Петрович наш;л этот путь куда более кратким чем тот, которым он добрался до дома где оставил письма в первый раз. Вот наконец и его окна уже видны за ч;рными голыми деревьями, присыпанными сахарной пудрой, которая всюду сейчас в воздухе - оседает, кружась, превращает машины, подъезды и детские карусели в маленькие праздничные штоллены. Вот наконец и ещё ближе дом. И подъезд его прямо уже перед ним. И уже жд;т Андрей Петрович какого-нибудь проходящего внутрь или изнутри жителя дома, чтобы попасть в подъезд и вложить письмо в нужный ящик. Пока н;сся в автобусе - Андрей Петрович кое-как написал сво; письмо, хотя делать это на коленке, да ещё в трясущемся салоне, было крайне сложно. Но с надеждой на то что его почерк вс;-таки разберут и поймут, он теперь, ожидая какого-нибудь случайного жильца, пытается аккуратно сложить его в конвертик, что не успел сделать по пути, а когда эта цель будет достигнута - он планирует поместить в него же свой маленький финансовый подарок и наконец выдохнуть с облегчением. Как много всего произошло за один только вечер!.. С одной стороны - он такой беготни в этот день абсолютно не ожидал, а с другой - ведь как раз это и здорово! Такой получился насыщенный день! А без того - был бы обычный. И что ему толку сидеть в одинокой квартире с бокалом морковного сока, смотреть в телевизор и ворошить ложкой покупное оливье?.. Разве в этом праздник?.. Теперь же - так много людей, и чудес, и событий... Ещё бы листок наконец-то в конверт удалось заложить и в подъезд кто-нибудь бы заш;л наконец. Вот это была бы, и вообще, красота! Но людей что-то нет, а ветер с пургой очень сильный. Листок вырывается, не попадает в конверт, да ещё и под снегом мокнет. Не промокло бы только сильно... А то ведь потом текст совсем неразборчивым будет - никто не пойм;т что он написа... Андрей Петрович на мгновение замер. Очередной резкий порыв ветра вырвал из рук и конверт и листочек с текстом, они сделали один только тяжеловесный виток в воздухе и наконец присосались-прилипли к лужице жидкой слякоти у его ног. После секундной оторопи он с максимальной осторожностью вытащил бумажных беглецов из плена грязевого мазута, стараясь только не замазать сильнее, и вс; же... Вс; же... Уже ничего не поделаешь - грязь пропитала конверт полностью с одной стороны (пусть и с задней, но вс; же - такой не отправишь никогда ни одному человеку)  а бумажка с текстом вся покрылась мелкими грязными волнами. Вс; насмарку. И как он ещё не подумал с собой взять запасной конверт?.. И даже бумаги не взял для второго письма... Из-за таких пустяков вс; его предприятие сорв;тся теперь, хотя вот-вот уже было должно увенчаться успехом. А на часах?.. На часах уже одиннадцать десять... Конечно он не успеет теперь до двенадцати съездить домой и вернуться опять, да ещё и дождаться кого-нибудь, кто заш;л бы в подъезд в последние минуты старого года, если и сейчас уже здесь никого. Столько трудов ради того чтобы в конце концов провалить вс; так до ужаса нелепо!.. Невозможная глупость и непредусмотрительность, неаккуратность и косорукость, рассеяность и разгильдяйство, позорная халатность и... Пока Андрей Петрович внутренне укорял себя и подыскивал подходящие эпитеты для своей ужасной ошибки, к подъезду наконец подош;л человек - очевидно женщина, судя по фигуре. Она принялась набирать код домофона, а Андрей Петрович, собрав все свои моральные силы в кулак, занял место в очереди, так сказать, у не; за спиной, чтобы вс;-таки как-то попасть в подъезд. Это почти что бессмысленно теперь-то... Но может быть... Есть шанс что ещё Андрей Петрович в подъезде найд;т, может быть, каким-то чудесным образом, чистый листочек бумаги и сможет хотя бы в него завернуть свой подарок, и написать на н;м же сво; послание. Пожалуй что это - последняя, хоть и почти что пустая надежда. Дверь открылась, Андрей Петрович прошел в подъезд и глазами тотчас же принялся искать свой заветный листочек. Искал на почтовых ящиках, под почтовыми ящиками, на подоконнике и даже на полу. Здесь много глазам его попадается разных бумажек - рекламок, флаеров, даже газет что разносят для жителей по столичным подъездам. Но только пустых среди них... Тем временем женщина что впустила его в дом, тоже вс; ещё здесь - остановилась возле почтовых ящиков и ищет в сумочке ключ. Андрей Петрович ищет и женщина ищет. Обоим не до  общения или хотя бы лишь взгляда друг на друга. А посмотри Андрей Петрович сразу на женщину, ведь в подъезде ему уже предоставлялась такая возможность не раз - так очень бы он удивился. Но вот, наконец он бросает взгляд на лицо женщины, наверное потому что последнее это место в подъезде, в котором ещё не произведены были поиски, и замирает, расплывшись в смущ;нной улыбке невольно. Она - та самая женщина, что у метро говорила сегодня с ним - с ним-пандой, когда он вс; ещё ответственно м;рз внутри поролоновой махины. Конечно - она не узнает его, ведь не видела никогда, но как чудно само то, что они теперь встретились! Пока Андрей Петрович улыбается и думает - как бы сказать что-нибудь этой женщине хорошее, если и вообще сказать... а может быть и не стоит... она наконец-то нашла ключ и теперь открывает им почтовый ящик. Улыбка пропала с лица Андрея Петровича, а глаза стали шире чем были на этом лице в жизни когда-либо. ОНА ОТКРЫВАЕТ ТОТ САМЫЙ ПОЧТОВЫЙ ЯЩИК!!! Мгновенно взметнулись в Андрее Петровиче все угасавшие надежды на завершение его маленького новогоднего чуда, мгновенно подняли его мощной волной, сорвали с места и заставили в коем-то веке открыто и смело заговорить - заговорить с незнакомым ему человеком, о совершенно абсурдных, на первый взгляд, вещах, заговорить быстро и не сомневаясь. Конечно же это его "открыто и смело" - звучало со стороны ещё как застенчиво и робко, но всё же - для Андрея Петровича - такого, каким он себя знал - это был почти настоящим праздничным чудом. Подумать только: он говорит!.. Пусть запинаясь, краснея, переминаясь с ноги на ногу и заштриховывая взглядом пол - но вс; же Андрей Петрович сам рассказал этой женщине обо вс;м что случилось сегодня, о том как хотел он отправить все письма теперь, до двенадцати, о том что хотел он сказать в том письма, что теперь размокло, о том как работал в панде и видел е;, и о том как важно для него теперь, чтобы его маленький подарок всё же приняли - теперь, до двенадцати. Незнакомая мягкая женщина, выслушивая сбивчивый рассказ, улыбалась ему по-хорошему очень и, кажется, очень его понимала во вс;м. Впервые такое Андрей Петрович ощущал в чужом взгляде - что понимают его абсолютно и полностью. Приятное это чувство. Новое. Светлое и счастливое. Выслушав речь своего неожиданно появившегося нового знакомого женщина поблагодарила его за такую заботу о незнакомом совсем человеке, и прежде чем принять его дар, рассказала о том, чего Андрей Петрович точно не мог знать, но что его маленькое новогоднее чудо сделало для него ещё светлее и сказочнее. Оказывается - сейчас этой женщине, незнакомой красивой женщине, как раз не хватало почти ровно столько и даже чуть-чуть меньше - всего только где-то две тысячи на то чтобы заплатить коммунальный плат;ж. А срок у не; - как раз буквально до завтра. Вот даже она и не забирала ещё плат;жки до сих пор из почтового ящика, потому что и смысла в этом без нужного количества средств никакого не было - она ведь знает стандартный примерный размер платы, которую начисляют каждый месяц. Но только теперь уж, когда делать нечего - решила всё-таки взять свои квитанции и возможно, хотя это и очень-очень маловероятно - в них сумма окажется чудесным, сказочным образом чуточку меньше. И, может быть, им с сыном завтра, за последний день, удастся ещё найти недостающие деньги как-нибудь. А вот - приш;л он, незнакомый добрый человек - так неожиданно и чудесно, и подарил ей недостающие деньги без всяких условий и от души. А в Бога она тоже верит, и тоже Ему всегда молится, а теперь и о н;м тоже будет - о добром светлом человеке. Потом женщина спохватилась о том что уже ведь очень много времени и узнала - где Андрей Петрович жив;т. Узнала о том, что ведь наверное он не успеет уже даже вернуться домой до двенадцати?.. Да, не успеет. Но это ничего... он... И ещё раз переспросила о том, что поняла из его рассказа - он не оставил себе ничего кроме маленькой суммы?.. Да, не оставил. Но это ничего... он... И что дома у него совсем нет ничего, тоже, к празднику?.. Да, нет совсем ничего, но... Решительно женщина пригласила его тогда к ним с сыном домой - чтобы, раз уж так всё сложилось, отпраздновать наступление этого года вместе. Как раз у них и салаты нарезаны - всё дома сво; - не богатое и не роскошное, но всё же сделано, как говорится, с душой, и всё ж лучше чем праздновать Новый год и совсем без стола?.. Андрей Петрович, смущаясь, отказываясь и краснея как вар;ная креветка, наконец согласился. На лифте они вместе отправились к самому верхнему этажу, в самую последнюю по номеру квартиру и поговорили в пути ещё чуть-чуть. У них там отличный, как говорит женщина, вид на салюты - с их верхнего этажа. Салюты видны все что кто-то пускает в округе, тем более что есть окна с обеих сторон дома. Живут они с сыном здесь давно. Живут одни. Муж женщины четырнадцать лет назад умер, а сыну шестнадцать теперь. Он парень хороший, ответственный, уже маме во вс;м помогает и даже работает иногда на простых подработках - вот даже и в той же большой панде уже побывал пару раз, в которой и Андрей Петрович сегодня работал. Его мама очень, конечно, жалеет и не да;т много ходить на работу - ведь маленький, вс;-таки, ещё - надорв;тся. Но сын говорит что нормально и рв;тся всегда подработать и маме помочь. Его Женей зовут. Молодец парень. Вот уж они и на верхнем её этаже, вот уж и заходят в дверь. Уже поздоровались с мальчиком - бледным худеньким парнишкой со светлыми, цвета блестящей соломы, волосами, уже кое-как объяснила ему мама - что это за дядя, и как он сегодня им чудно помог, и как они тоже теперь постараются хоть в ответ сделать праздник для него немножечко более на праздник похожим, и Андрей Петрович успел уже улыбнуться не раз мальчишке, заметив как сильно похож он характером на него самого в детстве  и юношестве... Да и теперь, в общем-то... И вот уже мама и сын отправились на кухню, пока Андрей Петрович пош;л вымыть руки, и разговор, что он дальше услышал - заставил его улыбнуться ему, удивиться и, может быть даже обрадоваться чуть-чуть одновременно. Мама сына спросила - чего он такой красный?.. Что, плакал, что ли?.. И сын объяснил не без горечи в голосе - что он мог заработать и сам прямо сейчас эти две тысячи, только чуть-чуть не успел - сам виноват, прозевал. Он увидел вакансию в группе по подработкам - искали как раз человека в его панду, всего лишь на два часа, но за две тысячи, а не по триста пятьдесят рублей в час - видимо из-за того что под Новый год сложно найти человека - а он прозевал. Увидел всего через десять минут после того как вакансию выложили, а пишет туда - им, оказывается, уже кто-то другой написал, уже взяли. Так мальчик хотел как-нибудь суметь к Новому году подзаработать и подарить маме какой-нибудь, хоть небольшой, но подарок и наконец-то покрыть их нехватку чтоб уплатить за коммуналку... А вот... Прощения Женя просит у мамы за то что по глупости прозевал, а мама сме;тся по-доброму, мягко и объясняет, во первых про то - кто сегодня вместо него поработал, а во-вторых - то что рада она очень тому, какой сын у не; вырос: взрослый и самостоятельный, заботливый и работящий - и это для не; самый-самый лучший подарок на свете!
 А дальше - вс; просто. Встречают они Новый год и из окон на мир, уже новый, свежий, обновившийся с боем часов, смотрят, говорят и смеются, едят оливье и всё больше и больше становятся из незнакомых - друг другу родными. А про себя Андрей Петрович в эту Новогоднюю ночь много раз обращается к Богу и благодарит Его за то, что вот так сказочно вс; получилось, и за то что помог Он ему и мальчику и женщине, и за то что Андрей Петрович, наконец-то теперь учится с людьми говорить, и за то что внутри - на двух чашах его самых любимых весов - наконец-то царит равновесие.