Начало

на речке, ну, и конечно, в свободное «от природы» время ловила меня «для воспитания». Правда, это не всегда удавалось, но энтузиазм никогда ей не изменял.
 
   - Эва, - спрашивала накануне отъезда  бабушка номер один, - ты приготовила список необходимых тебе вещей для дачи?

   - Юлюшка, - тут же вступала в разговор бабушка номер два, - ты только не бери все подряд. Когда вернешься в город, вдвое соскучишься  по игрушкам. Радоваться им будешь, как новым!
 
Обе бабушки обменивались испепеляющими взглядами, но «при ребенке отношения не выясняли». Папа запретил им это делать категорически.
 
   Я же  больше всего радовалась тому, что на дачу не брали пианино. Целых три месяца без гамм и пьес – это же праздник сердца!
 
    Дедушка, который у нас остался один на всех, потому что второй  -  ушел на Небеса, никаких списков не составлял. Он брал с собой рыболовные снасти и корзинку с котом Пафнутием, его другом и главным реаниматологом после общения с бабушками. Про кота я расскажу потом особо, потому что он был таким необычным, ну, совсем, как человек!
 
    - Юлька, - говорил дедушка, бери красные резиновые сапожки, панамку и «Алису в стране чудес». Все остальное на даче есть.
 
    По приезде «на природу» с меня снимали розовое платье с воланами, банты-пропеллеры, лаковые белые туфельки и белые носочки. Эта одежда на даче не полагалась. Надевали яркий цыганский сарафан, рыжие сандалии, волосы до осени в косы не заплетали. Их свободно трепал ветер, свивая в колтун,  и бабушка номер один, глядя на этот «колхозный волюнтаризм» начинала утро с валокордина.
 
    - Какой ужас, - говорила она, - ты похожа на маленькую разбойницу. -  В этом приюте для городских родственников слово «леди» и не ночевало.
 
    Может,  от строгости характера, а, может, от того, чтобы насолить бабушке номер два,  бабушка номер один каждый день заставляла мои руки играть гаммы на краешке столешницы в столовой.
 
    - Кисть и пальцы должны сохранять гибкость, - говорила она голосом классной дамы.

    - Это в семьдесят лет, конечно, актуально, - поддерживал ее дедушка, - но у девочки и косточки-то еще мягче мягкого. Гибкость… Вы, пани Леокадия, еще бы ее за учебники засадили.

Пани поднимала безукоризненно причесанную голову  так, что ее нос задирался вверх вместе с подбородком и с интонацией королевы отвечала:

    - Благодарю за блестящую мысль. Обязательно воспользуюсь советом.

Дедушка растерянно моргал, его шея и нос  становились краснее креветок.  Но в эту минуту всегда на помощь приходил Пафнутий.
 
   - Скорую помощь вызывали? –  Красноречиво спрашивал взгляд его зеленющих глаз.

Дедушка брал кота на руки, тот урчал громче  закипающего  чайника, и со временем цвет шеи и носа его хозяина бледнел,  выравнивался, приобретая естественный оттенок.

    Дедушка…  Когда я шкодила (а это случалось не редко), бабушка номер один делала строгое лицо, а я бежала к нему и кричала: «Дедка Леонидка, спаси!». Меня подхватывали сильные руки, подбрасывали вверх, потом обнимали. Бабушка укоризненно качала головой и повторяла: «И что из нее получится при таком воспитании?».

    Я никак не могла понять, зачем мои самые любимые люди воевали друг с другом. Лишь позже, по мере взросления, истина открылась в самом банальном свете. Вспоминать об этом и грустно и смешно одновременно. Маленькую девочку распиливали пополам из-за любви? Нет! Исключительно по идейно-классовым соображениям. Уму не постижимо...
 
    Одно из первых своих стихотворений в седьмом классе я так и назвала: «Разорванная пополам».






   - Нет! Это совершенно невозможно!
 
Бабушка номер один обмахивала себя газетой, словно веером.

   - Ты только посмотри на себя, наполеоновский солдат на смоленской дороге!

Солдат стоял в испачканных шортах, порванной футболке, растрепанный, с ссадинами на руках и коленках.  Сжатыми кулачками он размазывал сердитые слезы по чумазым щекам. Солдату было обидно до невозможности! Его ругали за правду. И он героически  молчал.

   - Боже, деточка, что случилось? – Ахнула бабушка номер два, спускаясь с крыльца и на ходу обувая шлепанцы. – Кто тебя так?

   - Вот, Дарья Михайловна, полюбуйтесь на последствия вашего воспитания! Вседозволенность ребенку вредна и даже опасна. Усвойте это, наконец, пока наша внучка в один прекрасный день не отправилась устраивать революцию в соседнем государстве.
 
Бабушка номер два в этот раз растеряно молчала. Возразить было нечем.  Потом, спохватившись, она сняла со стены сарая корыто, налила в него из желтых ведер согретой солнцем воды, и стала меня раздевать.

   - Ничего-ничего, - утешала бабушка, - сейчас мы вымоемся, причешемся, наденем платьице и все забудется.

   - Что тут происходит, - спросил дедушка, вернувшийся из сада, где он копал червей для рыбалки.

   - Полюбуйтесь.

Бабушка номер один победоносно показала на кучку испорченной одежды и на меня уже практически отмытую бабушкой номер два.

   - Подралась, что ли? – Спросил дедушка. – Ты не молчи, а докладывай по всей форме.

   - Подралась. – Огрызнулась я все еще сердито.

   - С кем?

   - С Юркой Романовым.

   - Это что еще за Юрка? Надо говорить с Юрой, - снова вмешалась пани.

   - Никакой он не Юра, а самый настоящий Юрка, -  сердилась я, отчетливо понимая, что леди мне не быть во веки веков.

Бабушка номер два уже вытирала меня пушистым полотенцем, будто пыталась побыстрее спрятать все улики дворового бесчинства.

   - Из-за чего сыр-бор? – Продолжал спрашивать дедушка.

   - Из-за Вовки. Мы с девочками играли, Вовка пришел к нам, и мы его приняли, а потом пришел Юрка и начал всех дразнить. Меня обозвал Юлькой-капризулькой и Юлькой-свистулькой, сказал, что я задавала. А потом начал дразнить Вовку. А Вовка еще маленький, он испугался и заплакал. А Юрка стал еще сильнее его дразнить…

   - А вот если бы тебя по-прежнему звали Евой, он бы не смог придумать такой противной дразнилки, - вставила пани.

   - Мне все понятно, - сказал дедушка. – Медаль я тебе выдавать не буду. Случай ординарный. Поступила правильно. Будем считать инцидент исчерпанным.

Я тогда половину слов не поняла, которые сказал мой загадочный дедушка-танкист. Кто такой инцидент и за что его исчерпали? Но зато стоически терпела, пока бабушка номер два  мазала зеленкой все  ссадины. Дедушка говорил, что настоящий герой должен уметь терпеть. А я очень хотела быть настоящим героем.
 
   В  то время, как мы устраняли последствия уличной  драки и бабушка номер два стирала, снятые с меня улики,  калитка тихо отворилась и к нам зашла бабушка Юрки – Анна Романовна.

   - Вы, уж, извините Юру, - попросила она, - он у нас безотцовщина, ремня дать некому, вот и не справляемся. Озорует с утра до вечера. А вашу девочку он любит. Просто его с собой играть не принимают другие дети, вот он и злится. Я его крапивой настигала до красной попы. Пусть подумает, как с девочками драться.
 
   - Анна Романовна, - сказала бабушка номер один, - они оба хороши. Наша сорви-голова, с прорехами в воспитании,  двух мальчиков стоит. Они с дедушкой в войну играют, понимаете ли… Это вместо того, чтобы девочку учить декламации, манерам и прочему. Вы, наверное, погорячились. Крапива... Она же так щиплет...

И добрая  пани снова подняла глаза к небу.

   Сейчас я думаю, что переполох после первой драки в моей жизни, нужен был исключительно для того, чтобы я запомнила: защищать слабых нужно. Нужно и все! Без всяких декламаций,  деклараций и индульгенций!  Вот бы знать тогда эти мудреные слова и рассказать их дедушке. Мы бы втроем посмеялись: он, я и Пафнутий.
 
    На самом деле кот был свидетелем всех жарких  событий. Он уютно устроился на широких  перилах крыльца, подогнув под себя передние лапки так, что стал похож на рыжий безногий кабачок. Пафнутий  наблюдал сверху нашу человеческую возню. О чем он думал? Может быть, о том, что люди – странные существа? Он дрался с самого детства. И его никто не наказывал за порванное ухо. Только водили к ветеринару и подлечивали боевые раны.

    Когда шум-гам немного утих, кот встал, выгнув спину колесом, сладко потянулся и отправился со двора на улицу. Просто  гулять. Завтра они собирались с дедушкой на рыбалку, поэтому ему надлежало быть в форме.


   


 Каждое лето бабушка номер два варила вишневое варение для всей семьи. Подготовка «сырья» (вот еще одно очень смешное слово, которое я выучила в шесть лет)  превращалась в веселый ритуал: вся семья садилась вокруг огромного круглого стола на веранде и шпильками из кос бабушки номер один вынимала зернышки из ягод.

   Кот Пафнутий лежал  в  кресле-качалке и лениво наблюдал за мельканием рук. Он недовольно  подергивал ухом при очередном взрыве хохота, по-видимому, сожалея, что его трудную судьбу доверили такому большому и в целом легкомысленному семейству. А в это время семейство, не обращая внимания на душевные терзания кота, делилось друг с другом  веселыми историями, которые почему-то называло анекдотами.

   У меня, шестилетней, никогда (да и до сих пор) не получалось вынимать косточки, не помяв ягод. Поэтому я слонялась по периметру веранды в поисках маленьких летних паучков. Они плели кружева, а я смотрела.
 
   - Эва, - говорила бабушка номер один, - ты учишься вязать у господина паука?

   - Да, - отвечала я ей на полном серьезе. – Вот научусь и свяжу тебе шаль.
 
А ведь так и не связала…

   Для  внучки  бабушки отдельно готовили «лечебное» варение – вишневое с косточками.  Его укладывали в круглую баночку с бордовой крышкой. Наклеивали на бочок лейкопластырь и подписывали:  «Для Евы», - делала пометку бабушка номер один. «Для Юлии», - старательно выводила химическим карандашом строчкой ниже бабушка номер два.  И вот когда мое настроение по осени или по зиме  уходило со второго  этажа на первый, бабушка номер один доставала летнее лакомство, заваривала чай из клевера и звала к столу:

   - Эва, детка, давай лечить сплин!

   Я и тогда не понимала, что именно случалось во время чаепития,  да и до сих пор не очень-то понимаю. Но грусть-тоска каждый раз исчезала. Думаю, что она не улетала в форточку и не выбегала в дверь, потому что через какое-то время возвращалась хитрым лазутчиком. Когда? Например, когда я приносила домой двойку,  когда меня не выпускали гулять, заматывали горло колючим шарфом и заставляли пить горячее молоко, в котором плавал желтый кусочек сливочного масла. Вся эта акварель быстро затягивалась пенкой. Брррр… Еще, когда парили ноги с сухой горчицей, а потом надевали шерстяные носки. Я их терпеть не могла, потому что бегала практически всю зиму по полу в одних колготках. И еще, когда, к приходу важных гостей, все мои камешки, засушенные листики, цветные резиночки и всякую разную бесценную мелочь убирали с глаз долой. А потом я находила ее поломанной, раскрошенной, смятой. Одним словом, в моей личной жизни  причин для печали хватало.   А вот куда она сбегала  во время чаепития? Вопрос вопросов.

   Бабушка номер два озабочено ходила по комнате, заглядывала во все углы и приговаривала:

    - Уходите беды-огорчения от нашей девочки, приходи радость вечерять с нами.

Я смеялась, глядя, как она ищет мою скуку в буфете, в платяном шкафу, в коляске для куклы и даже под скатертью на столе. Устав, она садилась на стул, а бабушка номер один важно сообщала:

    - Скука ушла. Настроение вернулось!

Милые спектакли детства! Сколько их было!

    То ли косточки  тщательно обсасывать  интересно до невозможности, то ли горько-сладкий вкус вишни имел на меня волшебное воздействие, не знаю. Но лечение срабатывало. И буквально через час обе бабушки уже сожалели о слишком быстром выздоровлении внучки, потому что неугомонная девочка находила задания и занятия  обеим сразу.
 
    Не менее хлопотным и долгоиграющим делом был сбор и заготовка маринованных маслят, да засолка подорешников.  Собрать, очистить, приготовить, разложить по банкам эти лесные милости – целая история. И тут меня бабушки использовали на полную катушку. Вы же знаете, что маслята растут исключительно под елками?  Для малышки-коротышки куда легче ползать  по земле, чем упитанным бабушкам. Вот я и ползала.  Руки после сопливых маслят быстро становились мокрыми, клейкими  и почерневшими, к ним прилипали засохшие иголки. Ну, такое мучение…

   - Терпи. – Говорила бабушка номер один. – Для семьи стараешься. Когда вырастешь, детей своих научишь тому же.
 
Я думала о том, что никаких детей у меня  не будет,  хотя бы потому, что  мне никогда и никого  не хотелось мучить.

А бабушка номер два, вздыхая, повторяла:

  - Ищи, деточка, ищи. Бог терпел и нам велел.
 
А я все никак не могла понять, зачем Богу нужны были маслята, если Он – Дух? Чем он есть-то будет? Но спрашивать у бабушки номер два в присутствии бабушки номер один не решалась. Вдруг опять поссорятся? А потом забывалось…  Когда подросла,  ответ нашелся сам собой.

   Что же касается подорешников,то в той местности, где мы жили на даче, ими  называли грибы белого цвета, без молочка при срезе, хрустящие, подземные и чрезвычайно вкусные.  Искал их вместе с нами Пафнутий. Вообще-то, как я теперь понимаю, он был котопёс по характеру и способностям. Дедушка приучил его по запаху находить грибы, присыпанные землей и слоем сосновой хвои.  Кот справлялся. Мы с Пафнутием при сборе грибов становились героями дня! Я получала в награду пышные, румяные, душистые оладушки с изюмом, а ему доставалось блюдечко со сметаной.
 
   Сарафанное лето, любимые люди, теплые закаты, луговые цветы, веселые подружки, речка, рыбки,  игры… Сегодня я знаю, что именно детство  формировало сегодняшнюю Юлию Владимировну. Ничего  не прошло мимо, все сохранилось не только и в душе, и в памяти.   Сердце   заполняет  солнечное  чувство благодарности.  Уже в школе я прочла слова Максима Горького о том, что если человек вспоминает о своем детстве с радостью, значит, это высшая аттестация его семье. Воистину.
   




 Замоскворечье  когда-то было одним из самых уютных мест в Москве: в далеком прошлом - купеческое, как пирог на четыре угла, начиненное маленькими дореволюционными  особнячками.  Мое детство прошло в одном из таких домиков: то ли купца Карасева, то ли его брата.  Даже бабушка не могла сказать точно.  К 90-м годам по плану реконструкции  столицы от них ничего не осталось. А жаль.  В старых домах жил гостеприимный и доброжелательный  дух провинциальной Москвы, наполненный   традициями особенной  простоты. У каждого строения имелся свой двор, свой дворник, который следил за порядком,   и, конечно, полный набор своих котов, которые в марте так громко выясняли отношения, что папе приходилось каждую ночь гонять их с большой березы под окном. Иначе не уснуть.  Огромные, просторные и светлые комнаты, потемневший от времени  дубовый паркет, метровая  толщина стен,  высоченные потолки с лепниной,  изразцовые печи. На  широченных подоконниках стояли в огромных ведерных горшках всевозможные гигантские цветы, которые современные дизайнеры помещают  на пол.   Как жаль, что сегодня место этих домов заняла безликая бело-серая одинаковость.

   Наше большое и веселое семейство занимало весь второй этаж особняка, а на первом - дружно жили Мироновы и Сытины, у которых было по дочке. Три подружки. Три юлы. Три перпетуум-мобиле.  И, конечно, хождение по кругу в гости друг к другу.  Как же весело дружить!

   Рождество две бабушки отмечали в разное время. Поэтому с самого детства у меня было два Рождества! Бабушка номер один пекла рождественские кексы. За всю свою жизнь я  ничего вкуснее  не ела. Они состояли из теста с изюмом, цукатами, орехами, тертой цедрой лимона и апельсина… Когда пеклись в «чуде» эти огромные праздничные «бублики», дух разливался даже по соседним дворам. День рождения бабушки номер один приходился на 22 декабря, но его отмечали вместе с  Рождеством. Она говорила, что праздники тоже нужно экономить, иначе они могут  потерять свою ценность. 24 декабря бабушка шла  угощать кексами всех соседей по дому, потом  надевала нарядное темно-синее платье с белым кружевным воротничком, прикалывала брошь «камею» и с торжественным, строгим, но очень добрым и светлым лицом шла в Костел. Меня с собой не брала. Говорила:

   - Чуть позже.
 
 На католическое Рождество собирались гости: мои бесчисленные тетушки и дядюшки. Они привозили с собой пряники, конфеты, фрукты и, конечно, игрушки  на елку, которую всегда наряжали 22 декабря. Так скромно отмечали  День рождения бабушки номер один.
 
   Бабушка номер два к 7 января, к нашему православному Рождеству пекла пироги. Они тоже были особенными! Наивкуснейшими! Ее кулебяки, непостижимые, непревзойденные, обнимали теплом вторую половину семьи. В этот день к нам  приезжали  гости из Серпухова, с родины моего папы.
 
   Пафнутий терпеть не мог суеты. Бедный кот был готов сбежать на все Рождественские каникулы куда глаза глядят.  Но ароматы рыбы, мяса и колбасы держали его на привязи, словно приговоренного к страсти чревоугодника.  Он наедался в праздники, как самый отъявленный эпикуреец и валялся у теплой печи в полубессознательном состоянии, переваривая несовместимое и наслаждаясь жизнью… Бабушка номер один смотрела на это «кошачье безобразие» и поучительным тоном, воспитывая меня,   говорила:

   - Вот, Эва, смотри на этого ленивца и любителя сладко поесть.  Запомни: сытое брюхо к учению глухо.

   - Да будет вам, Леокадия Иосифовна, - вступалась за кота бабушка номер два.  -  Ему, кроме ловли мышей, в городских домах делать нечего. А мышей у нас нет. Вот он и разбаловался.

   - А вы, Дарья Михайловна, напрасно этого трутня защищаете, - не соглашалась с ней бабушка номер один, подсовывая под нос «эпикурейцу» кусочек докторской колбасы и гладя его по спинке, -  я думаю Пафнутий  из рода котов какого-нибудь  императора. Уж очень он любит вкусно поесть. Смотрите, он уже скоро весь коридор собой займет: не пройти, не проехать. И брюшко у него, не как у кота, а как у песца. И только подумайте - от докторской колбасы нос воротит! Язык ему телячий подавай!
 
   И она сдвигала брови.  Но я-то знала, что  все разговоры про кота велись не всерьез, а так, понарошку.
 
   В шесть лет мне объяснили, кто такие – эпикурейцы. И я поняла, что это были самые веселые и  неунывающие люди!
 
   Когда меня ставили в угол, чтобы я подумала над своим поведением, то, воспоминания об эпикурейцах помогало легче переносить наказание.  Подумаешь, постоять полчаса без дела?
 
   А ставить в угол было за что. Однажды мы с Пафнутием  (который решил вспомнить молодость)  так распрыгались, что раздавили коробку с набором елочных игрушек. Папа с неумолимой твердостью отправил меня в угол, а Пафнутия - на половину дедушки с приказом даже носа своего хулиганского не высовывать. Арестованный кот уже утром,  как ни в чем не бывало,  терся об ноги бабушек на кухне, которые в четыре руки стряпали на больших плитах праздничную еду.
 
   Вообще-то взрослые и дети становятся ровесниками, когда речь заходит о праздновании Нового года. Мои папа и мама, как маленькие, выхватывали игрушки друг у друга, чтобы первыми повесить их на елку. Они чуть не ссорились из-за того, кто будет прикреплять  флажки и гирлянды, а когда дело доходило до украшения окон, светильников и мебели, то…  Я предпочитала делать вид, что ничего не слышу. Ну, как дети, честное слово!

   Меня усаживали за стол, давали мамины маникюрные ножницы и поручали вырезать снежинки из белой бумаги. Восхитительное занятие! Все они получались разными и абсолютно  кружевными. Потом я склеивала разноцветные фонарики, украшала их бантиками и бусинками,  рисовала  поздравительные открытки. Это рукоделие складывалось в плоскую корзинку для подарков. Тетушки и дядюшки увозили с собой всю мою рождественскую макулатуру, а я была преисполнена счастьем, как выдающаяся творческая личность!  Бабушки в один голос говорили:

   - Если ты приносишь пользу, значит, живешь не зря.

В Рождественские праздники быть полезной так легко!
 
   Завтра, 22 декабря,  в честь Дня рождения бабушки номер один, мы будем наряжать елку. Надеюсь, что не поссоримся.






   Дня за три до прихода Нового года обеденный стол в гостиной был завален листьями ватмана, фотографиями, кусочками цветной бумаги, надписанными прошлогодними открытками, вырезками из журналов и детских книжек, которые хранили именно для таких случаев.

   Под большим желтым абажуром, почти касаясь друг друга лбами, дедушка, две бабушки и я мастерили домашнюю стенгазету. Пафнутий шатался по столешнице без дела и его периодически снимали на пол, чтобы не мешал. Но кот хотел быть в курсе. И когда мы отвлекались на активный творческий процесс, мягко вскакивал на краешек стола, замирал, выжидая,  а потом упрямо вновь прокрадывался в самый центр  до момента очередной эвакуации на пол.
 
   Статьи писал дедушка, аппликации к ним делали бабушки, я обводила цветными карандашами фотографии и заметки. Одним словом, работа издательского дома в Духовском переулке кипела с короткими перерывами на еду и прогулки. Стенгазету заполняли статьями о каждом члене семьи. Описывали веселые истории, случившиеся в уходящем году.  Дедушка настаивал и на поучительных, но бабушки единогласно постановили:  нечего портить людям праздничное настроение. Пусть себе воспитывает детей после  каникул. Дедушка объяснял, что потом все снова сбегут на работу, в детский садик, на базар и в библиотеку и ему останется только кота воспитывать. А это бесполезно, потому что он уже взрослый и полноценному воспитанию не подлежит. Бабушки принимались с ним спорить.  Я и Пафнутий в голосовании не участвовали по несовершеннолетию и отсутствию документов, подтверждающих личность. Какая несправедливость!  Мне очень хотелось поместить воспитательную статью для взрослых  об отмене наказаний «углом». Но дедушка оказался в меньшинстве. Воспитательные статьи полетели в корзинку с мусором.
 
   С тех самых пор, с тех самых стенгазет началась моя дружба с гуашью. Густая, сочная краска ровно ложилась внутри нарисованных карандашом букв.  А они, блеклые и невзрачные, вдруг оживали, смеялись, строились в праздничные ряды, в теплые слова и пожелания!  Это  казалось настоящим волшебством!

   Снег на больших алых заголовках делали из ваты, присыпали мелким перламутровым  бисером. Он сверкал, как настоящий, который так красиво  переливается в зимних  солнечных лучах  на улице!
 
   Готовые листы ватмана развешивали в гостиной. Для этой цели снимали со стены ковер, сворачивали его в рулон  и уносили в кладовку до Старого нового года. Именно 14 января,  по утверждению семьи, можно  начинать опускать  занавес  легкомысленной радости  и разбирать праздничные декорации.
 
   К ежегодной стенгазете было очень легко подойти. Все, кто хотел, могли читать смешные и веселые истории.  Мои подружки рассказали своим родителям про наши выдумки и мода на стенгазету пошла бродить по дому, затем  по дворам.  Ребята с удовольствием обменивались «смешинками». Все участвовали в подготовке к празднику, всем было весело!
 
   Закончив со стенгазетой, мы принимались склеивать   нарядные бумажные пакеты для подарков. Украшали их шнурками, аппликациями, мишурой.  Но самое интересное начиналось потом: подарки прятали. И, чтобы их найти, нужно было по вложенным в разные места записочкам перевернуть вверх тормашками весь дом! Это же так весело – переворачивать дом с ног на голову, когда тебя никто за это не поставит в угол!  И тут главным становилось не перепутать записки и подарки. А то может случиться огорчение. Напишешь: «Ищи подарок  на антресолях в прихожей».  Спутаешься и он, чудом, окажется в буфете.
 
    Бабушки упаковывали и писали записки для мамы, папы, меня и дедушки. А мы с дедушкой то же самое делали для них. А папа с мамой – для всех нас!
 
    Вы только представьте: вечер праздника, 31 декабря, мы нарядные и веселые  бегаем по дому, отыскивая свой подарок. Бывало, заглянешь под елку, а там записка: «Еве искать в мамином сапоге!». Прибежишь к сапогу, а там: «Еве искать под покрывалом на диване». И снова достаешь бумажный навигатор: «Еве искать в пустой кастрюле в кухонном столе»… А, уж, когда прочтешь: « Юльке искать под крышкой пианино», - то сразу догадываешься, что это сюрприз от папы. И вот все бегают, ищут свои подарки, смеются, а Пафнутий носится следом и никак не может понять – съезжаем куда или что похуже случилось  в хозяйстве накануне праздника.
 
   Потом каждый из нас находил удобное место: в кресле, на диване, у письменного стола в кабинете для того, чтобы спокойно рассмотреть новогодние драгоценности. И в этот самый момент терпение кота окончательно взрывалось. Ему же было очень интересно: что же такое вытаскивают из больших пакетов? Но поскольку люди рассыпались по дому горошинками, разве за всеми уследишь? Кот изнывал от любопытства, но поспеть везде у него ни разу  не получилось. В итоге, рассердившись оптом на всех, он крался к наряженной елке и…   Бабушка номер два подхватывала  «страдальца» на руки и уносила в детскую с мисочкой, где кусочки уточки примиряли обиженного котофея  с реальной действительностью.
 
   В мое время дети уже не очень-то верили в Деда Мороза. Но я до сих пор не знаю ребят, которые бы не радовались подаркам.  Подарки любят все! В сущности, забота и любовь часто проявляются и таким вот способом.  Праздники должны быть! Это очень хороший способ объясниться в любви тем, кто тебе нужен и дорог.