Vagina Evropy. 12

 - 12 -
       Пот бежит по спине. Подъём кажется бесконечным. Ударами крови в виски бьёт и вопит единственная выжившая мысль: «Долго ещё идти? Я сейчас сдохну!» Кэйя словно услышала стенания мужа и остановилась. «Потерпи. Уже скоро. Пройду вперёд протоплю в хижине. Сам дойдёшь?»- спросила жена. Мороз и дыхание опушили ресницы молодой женщины, словно две бабочки с ледяными крыльями сели на веки.
      Кэйя стеснялась или не умела говорить ласковые слова, но в глазах было столько нежности, что только человек со слепым сердцем мог её не заметить. Эльфус слепым не был. «Конечно, - ответил он как можно более беспечным тоном, - я же мужчина!» «Да, мой муж, ты — мужчина!» - сказала Кейя. Как Эльфус ни старался, иронии в голосе жены не уловил.
 Кэйя шагнула за деревья. Эльфус без сил повалился на снег. Лежать было почти приятно. Солнечный свет медленно умирал в вечернем небе. Скоро станет совсем темно. Жена оставила его одного. Томительное чувство неясной тревоги непрошеным гостем проскользнуло в душу юного поэта. Такое чувство он испытывал в детстве, когда покойный папашка запьёт и потеряется на несколько дней. Эльфус торопливо выбрался из сугроба и отправился следом за Кэей.
 Когда Эльфус добрался до места, в очаге весело трещали дрова. Изморозь вокруг дымохода растаяла и повисла на закопчённых плахах потолка прозрачными каплями. «Вот мы и дома!» - улыбнулась мужу Кейя. У молодого франка от усталости или избытка чувств защипало в носу. Дома! Наконец у него появилось место на земле, которое он может назвать своим домом.
 «Устраивайся. Я за водой!» - сказала жена. Эльфус часто злился, когда Кэйя относилась к нему как к ребёнку и взваливала на себя всю заботу, но сейчас смолчал и с благодарностью посмотрел на жену.
 Горел огонь в очаге. От штанов и куртки валил пар, кисло воняло шкурами и потом. В мокрой одежде франк не мог согреться. Вошла раскрасневшаяся, простоволосая Кейя, сбросила суконную куртку с капюшоном. Непослушный локон выбился из косы и падал на глаза. Улыбнулась мужу, сдувая от глаз надоедливую прядь, налила воду в котёл, поставила на огонь, заметила, что Эльфус весь трясётся. Проворковала: «Скинь скорее мокрое! Так ты никогда не согреешься». Стянула с Эльфуса меховую куртку, рубаху. Блаженное тепло от очага коснулось голой кожи мужчины. Тугая струна внутри, в любую минуту грозящая лопнуть от холода и усталости, отпустила. На лицо молодого мужа выплыла блаженная улыбка. Он действительно был дома.


 «А их Бог говорит, что кто тебя ударит по правой щеке, обрати к нему и другую, и кто захочет взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду. Я сам слышал это от монаха. Разве можно на этом бреде построить будущее? Что будет стоить наша победа сталью, если франкский бог победит в головах наших детей?» - человек замолчал, напряжённо всматриваясь в глаза собеседника. «Ты прав. Слова распятого бога грозят разрушить наш мир, но мой отец видно совсем с ума выжил, что покровительствует франкам. Я бессилен тебе помочь», - сказал в нос худощавый человек с тонкими волосами, жидкими прядями, выбивающимися из под меховой шапки. «А если бы ярлом был ты?» - спросил прямо первый собеседник, не прибегая более к намёкам. Гундосый неопределённо пожал плечами, мол, пока ярл мой отец, а не я, о чём говорить? «Ну, всё же, - не отставал настойчивый собеседник, - все люди смертны, а твой отец слишком любит мою настойку из грибов». «Клянусь молотом Тора, первое, что я сделаю, когда стану ярлом — повешу христиан на дереве Одина. Пусть узнают славу Вещего!» «Я тебя услышал, - сказал первый, - не забудь своей клятвы! Жди». Настойчивый собеседник повернулся и хромая пошёл прочь.


 Когда Кэйя вывела его на снег, Эльфус счёл, что жена сошла с ума. Ступни жгло, зубы стучали. Обливаться студёной водой возле холодной лачуги - безумие. «Обними меня скорей» - попросила жена. Эльфус обхватил горячее от движения тело молодой женщины. Голова оказалась на уровни груди Кэйи. Знакомо запахло потом. Эльфусу нравится запах жены. Страх ушёл. Уткнулся лицом в грудь, стал целовать твердеющие под его губами сосцы. «Перестань, - счастливо рассмеялась женщина, - приготовься». Обжигающий поток хлынул на голые тела, потёк по груди, плечам, пояснице. Эльфус изо всех сил вжался в горячее женское тело. Вместе с жаром изнутри хлынуло желание…
 Он стеснялся стоять с Кэйей рядом. Так всем видно насколько больше жена, поэтому всегда торопился усадить её, лучше уложить. Её тело было для него целой страной с укромными долинами, прохладными холмами, знойными полянами. Эльфус без устали изучал новую восхитительную страну, вдыхал её запах, пробовал на вкус. Это не правда, что у больших женщин всё большое. У Кэйи было детское лицо, узкие бёдра и совсем девчоночий лобок, покрытый мягкими, светлыми волосками. Она кончала, едва он оказывался в ней и делал несколько движений. Эльфус преисполнился уверенностью и самодовольством. «О, муж мой, - говорила Кэйя восхищённо, - он у тебя без устали оплодотворяющий и неутомимый как у светлого бога любви Фрейра! Эльфус довольно смеялся. Оказывается, у его жены есть поэтический дар.
 Однажды, метель заперла их в хижине. Хорошо зимой голышом лежать рядом с любимой женщиной под одеялом из мягкой, духовитой овчины.  Дрова в очаге почти прогорели. Огонь спрятался внутри поленьев, временами выглядывая из чёрных угольев жёлтыми и синими огоньками. Кэйя поднялась на локте, заглянула в лицо мужу и попросила: «Спой песню. Я так люблю твой голос». Глаза у Кэйи изменчивы словно северное море. Сейчас они были серыми, а днём казались голубыми. Эльфус слишком серьёзно относился к своему пению, чтобы петь в постели поэтому ответил: «Нет, жена, я лучше расскажу тебе сказку!»
-Хорошо! - согласилась Кэйя.
- Далеко на юге, - начал Эльфус тихим, мечтательным голосом, - на большом острове среди реки есть прекрасный град. Живут там трудолюбивые люди, умелые мастера и торговцы. Дома там из камня, а церкви и дворцы большие, как самые высокие скалы на берегу Хельгефьёрда. Словно две руки два моста соединяют остров с берегами реки. Крепкие башни, подобные сжатым кулакам, запирают входы на мост. Нет на свете города лучше.
- Этот город лучше Хайтабю? - не поверила жена.
-Не перебивай! Конечно лучше. Твой Хайтабю просто унылая деревня на краю света, - сказал сердито муж и тут же пожалел о сказанном, увидев как по-детски обиделась Кэйя. - Прости, дорогая. Хайтабю тоже большой и красивый город, но город, о котором я рассказываю, много больше и краше, чем ты можешь представить,- сказал Эльфус примирительно.
-Пусть тебе будет стыдно, если ты меня обманываешь. Трудно представить город больше Хайтабю, - сказала Кэйя, - но продолжай, я не сержусь на тебя. Она по-кошачьи потёрлась о его плечо. Эльфус поймал жену за шею и потянул на себя.
-Нет, нет, ненасытный,- притворно запротестовала женщина и довольно рассмеялась, -вначале сказку!
-Хорошо,- сдался молодой муж, но, утверждая своё право, просунул руку между постелью и телом жены, так что её грудь соском легла на ладонь, и слегка сжал. Кэйя не возражала.
 - Правил тем городом могущественный синьор. Однажды в церкви увидел он прекрасную деву и полюбил её. Но у сеньора была жена, и сердце красавицы не было свободным. Любила она юношу, который нёс службу на башне, охраняющей вход на мост.
 Одним чёрным днём подошли к городу многочисленные, как лес, корабли жестокосердных врагов. Запылали дома мирных жителей, застонала земля от жестокого поругания, река окрасилась кровью невинно убиенных. Потребовали захватчики от синьора дать выкуп серебром и пропустить корабли под мостами, чтобы дальше жечь и грабить.
 Услышал стон и плачь своей земли могущественный господин, не пустил врагов. Ополчились злодеи, поклялись разрушить город. Больше года пытались взять его измором и хитростью, да только зубы обломали. Но по божескому недосмотру или злому колдовству поднялась своевольная река и разрушила мост. Захватили враги башню, охраняющую мост. Жестоко пытали и обезглавили  защитников. Так погиб возлюбленный девушки. Вскоре жестокосердные враги убили и её отца, а матери у неё давно не было.
- Бедненькая! Как одиноко расти без матери,- на глаза жены набежали непрошеные слезы, -я бы многое отдала, чтобы увидеть свою маму.
- Я бы тоже! - с чувством сказал Эльфус.
- И ты бедненький! - пожалела мужа Кейя, -но теперь у тебя есть я.
- А у тебя я, - рассмеялся Эльфус, -мы нашли друг друга и больше не будем одинокими. Молодые супруги обнялись…
- Продолжай, - попросила жена, когда разум вернулся в тело и дыхание восстановилось, -нет подожди. Подкину дров.
 Огонь занялся дружно. Живые блики заплясали на белой коже юной женщины, отразились в глазах. Эльфус залюбовался. Кэйя повела плечами. Тяжёлые груди упруго шевельнулись. Поймав восторженный взгляд мужа, молодая жена улыбнулась и юркнула под одеяло: «Рассказывай! Они наверное соединились?»
- Кто они? - не понял муж. Вид Кейи выбил из головы недосказанную сказку. Эльфусу хотелось бездумно лежать, слушать треск поленьев в очаге, завывания ветра за стеной и ласкать свою женщину.
- Как кто? - удивилась Кэйя бестолковости рассказчика, -могущественный синьор и девушка!
- А, ты об этом,- протянул Эльфус, - Нет. Девушка умерла.
- Как жалко, - сказала жена, -зачем ты мне рассказал такую грустную историю? Я хочу плакать. В сказках должен быть хороший конец!
- Их сказка ещё не закончилась! - улыбнулся муж, - Не смирился со смертью любимой сеньор, передал город своему другу и как простой рыцарь отправился на поиски эликсира жизни, о существовании которого ему поведал один Мудрец.
- Какая прекрасная любовь, -сказала Кэйя, - ты бы смог всё бросить ради меня?
 Эльфус смущённо пожал плечами.
- Вот бы хоть глазком взглянуть на человека, который так может любить,- мечтательно протянула молодая жена.
-Ты его видела! - рассмеялся муж.
- Не смейся надо мною! Я бы с одного взгляда узнала такого необыкновенного человека. Кто это может быть? - изумилась Кэйя.
- Это ваш раб Балдуин - могущественный синьор и граф парижский!


 Трудно держать пост в местности, где злаки дороже мяса. Выручала рыба. К ужасу Михаила, дни в его голове перепутались. Монах не знал времени постов и церковных праздников. Невольный грех — всё равно грех, но Михаил надеялся, что милосердный Христос простит ему эту вину.
 В важном деле восстановления календаря пришлось положиться на поганых.
 Со времени апостольской службы в датских землях знал франкский монах, что в дни зимнего солнцестояния язычники прощаются со старым солнцем и ждут рождение нового, жгут костры, отгоняя нечистую силу. Пугают детей великаншей Грилой.
 Старухи, понижая голос до жуткого шёпота, рассказывают внукам, что тёмными ночами бродит пятнадцатихвостная великанша вокруг жилищ людей и забирает непослушных детей. К каждому хвосту зловредной Грилы привязано сто мешков. В каждый мешок сажает она по двадцать капризных мальчиков и девочек, чтобы изжарить и съесть. Не слушаешь маму? Плохо кушаешь? Пожалуй к Гриле в мешок!
 Как без страха наставишь неслухов на путь истинный?
 Когда день начинает прибывать, взрослые празднуют Йоль — время перелома зимы. Этот день приходится на наше Рождество. Михаила смущало, что Иоанново Рождество и Рождество Иисуса, по странному стечению обстоятельств, приходятся на праздники поганых — летнее и зимнее солнцестояние. Что хотел сказать нам Бог этим совпадением? Наверное, что Христос наше новое солнце, а Иоанн Креститель луна?
 Успокоенный этими соображениями, Михаил отправился к Орму, чтобы точно выспросить о времени начала Йоля.


 -Торстейн, смотри, Грила идёт! Бежим отсюда! Видишь какой огромный мешок великанша тащит? А маленький рядом - один из её мерзких сынков. Должно быть Чёрный Страшила или Сальная Ноздря. Слышишь, как носом хлюпает! - сказала маленькая девочка брату, тараща круглые глазёнки из под меховой шапки, на идущих к селению фигуры необыкновенно высокой женщины и мужчины. Бежать кроха не пыталась. Девочка весь год хорошо себя вела. Чего ей бояться? Будет интересно посмотреть, как великанша станет сажать кого-нибудь в мешок!
 Горели костры, отгоняющие от жилищ людей нечистую силу, но великанша и её спутник не боялись охранительного огня. Знай, тащили свою поклажу.
- Дура ты, Анника, - ответил сестре старший брат, стараясь изо всех сил скрыть страх, - Какая это Грила? Где её пятнадцать хвостов? Пусть только попробует нас тронуть, я ей в бок всажу нож!
 Торстейну было за что бояться великаншу, которая кормила своих тринадцать мерзких детей и ленивого мужа озорниками. Мальчишка быстро прикидывал - успеет ли в случае чего смыться, пока великанша возится с Анникой. Сестру было жаль, но она девчонка, а от девчонок для семьи никакой пользы, не то что от него — будущего воина и героя.
 Женщина с мешком заметила у стены детей и шагнула в их сторону. С криками: «Грила! Грила!» мальчишка рванул прочь. Девочка запуталась в длинных полах шубы и попала в руки великанши.


 Йоль праздновали тринадцать дней. Языческий праздник в головах новообращённых христиан наполнился новым содержанием. Они праздновали рождение своего нового Бога! С радостным, торжественным видом Михаил ходил по Хельге и поздравлял людей. Только посвящённые могли понять, с каким событием их поздравляет чернявый франк.

 К досаде Торстейна, младшая сестрёнка вернулась домой довольная с пальцами и губами, перемазанными мёдом, и рассказала, что великанша никакая не Грила, а добрая дочь ярла. Он бы тоже не прочь отведать мёда вместо розги, что прописал ему отец, когда услышал, что его единственный сын и наследник сбежал от опасности, бросив сестру.


 Хард проснулся с головной болью. Был последний день Йоля. Тринадцать дней праздничной попойки сделали ярла печальным. Тревожили мысли о старости, предстоящей длинной зимовке с её холодами и голодом. Ещё больше боялся старый ярл весны и расплаты за решение отказать Скегги Тетереву. Придётся изрядно поистратиться, чтобы умилостивить несостоявшегося жениха.
 Хард надеялся на посредничество сестры и её мужа перед хозяином его бывших земель, но прав, тысячу раз прав лысый франк, когда говорит, что считаются только с сильными. Надо возобновить подготовку воинов.
 Старый норвежец больше доверяет пленным франками, чем своим людям. Эти не предадут. Их жизни крепко повязаны с жизнью хозяина. Смерть Харда — это их скорая гибель.
 Тофа уже встала. Горит огонь в очаге. Пахнет жаренным салом. Булькает ячменная похлёбка. Покойно лежать под одеялом, слушать как хлопочет твоя баба, собирая на стол, щурить глаза на пламя, иногда проваливаясь в поверхностный сон, и думать. Из полудрёмы сами собой стали приходить слова и складываться в грустную вису:
«У секиры старой Сталь щербатой стала.
Был клинок мой волком Сгнил трухлявой палкой.
Старостью стреножен Стал я старой клячей.
Ждёт Хель на пир последний Ярла из Хельгефьёрда».
 Жалость к самому себе выкатила на старческие глаза мутную слезу.
 Хард заметил, что теперь его может растрогать любой пустяк: метко сказанное слово, воспоминания о друзьях молодости, покойной жене и детях, улыбка дочери. Помирать от старости, рискуя попасть в зловещее царство синерожей богини смерти, не хотелось, но и очертя голову бросаться в битву, чтобы скорее войти в Вальхаллу ярл не торопился, справедливо полагая, что всегда успеет присоединиться к небесному воинству. Достаточно доброхотов найдётся, чтобы перерезать глотку старику, умудрившемуся за жизнь нажить врагов много больше чем друзей.
 Друзей приходится прикармливать серебром. Враги словно вши сами плодятся.
 От новой висы настроение Харда улучшилось. Даже боль из головы слилась. Ярл выпил пива из стоявшего в изголовье кубка и кряхтя принялся обуваться. Мешало пузо, странное на худом теле. «Как беременный корабельный гвоздь», - с иронией подумал о себе Хард.
 Рассеянный взгляд старика случайно упал на очаг. Сон как рукой сняло. Показалось, что из огня ему зловеще ухмыльнулся йольский кот. «Кость к кости, кровь к крови, сустав к суставу — приклейся», - забормотал старик охранительное слово скальдов и неожиданно для себя перекрестился. Увиденный в огне кот предвещал скорую смерть.


 «Как бы ты поступил на моём месте, - спросил своего нового телохранителя ярл Хард, - держал оборону в Хельге или ушёл в горы?» Балдуин подёргал себя за обрубок пальца на левой руке и сказал с чудовищным франкским акцентом, который так пугал норманнских детишек: «Тебе, вождь, что важнее - дома или люди? Если люди — надо уходить».
 Болли набросился с бранью на франка: «Ты, раб, эти дома строил, чтобы давать такие глупые советы? Мы покроем песок у моря кровью врагов! Не пристало героям прятаться в лесах подобно диким зверям! Отец, не слушай этого труса!»
 Побледнел от чёрного гнева франк, но сдержался. «Пока живы ваши люди, у вас есть будущее, - сказал ярлу Балдуин, кривя лицо гримасой, и стараясь не замечать беснующегося Болли,- но вождь ты, тебе принимать решение и нести за него ответ пред твоими людьми». «Замолчи! - приказал сыну ярл, - если бы мне было интересно твоё мнение - спросил у тебя! Ты тоже эти дома не строил, чтобы орать о них громче всех».
 Норвежец задумался: «Прав франк, но того не понимает иноземец, что потеряв Хельге, я потеряю людей. Мой воины уйдут к другому ярлу».
 Долго молчал Хард, цыкал дыркой меж зубов, хмурился, потом сказал о чём думал весь праздник йоль: «Ты прав в одном, франк. Вождь я, и я принял решение. Вот оно. Слушайте.
 Тебя, франк Балдуин, назначаю советником. Все должны исполнять твои приказы как мои. Если кто-нибудь из моих людей ослушается, можешь убить его. Ты обучишь моих людей и подготовишь Хельге к обороне». Балдуин молча поклонился.
 Болли в ярости выскочил из дома. Тофа с укором посмотрела на мужа, накинула на плечи плащ и вышла следом, чтобы успокоить бедного мальчика, которого перед рабом унизил собственный отец. Хард с Балдуином остались одни.


 Молчаливый франк старику пришёлся по нраву. Если спрашивали, всегда выказывал глубокое понимание вопроса. Сам с советами не лез, хоть знал о войне много больше чем старый норвежский ярл или любой другой человек, которого Хард встречал в своей жизни. Правда, иногда заговаривался. Начинал нести чушь про зверей с рогом на носу, но каждый имеет право на причуды.
 Постепенно норвежец стал всё больше полагаться на мнение своего телохранителя. Они много раз говорили о защите Хельге, потому Хард был удивлён советом Балдуина спасаться в горах, но хитрый старик был скорее доволен ссорой сына с франком. Опасаясь перемен, раб крепче будет служить. А сын? Что сын! Перебесится и сделает всё по воле отца!


 Хард не зря выбрал Хельге для поселения. Скалистые берега бухты круто обрываются в море. Корабли могут подойти только к береговой террасе, намытой широким и быстрым ручьём, текущим с гор. У воды стоят причалы, лодочные навесы, сараи и склады. За ними изгороди, ряд домов из камней и брёвен, колья для просушки сетей. Вдоль ручья длинный подъём ведёт в узкий вход в долину, частично перекрытый стенами домов и каменными изгородями. Выше - горы расступаются, образуя естественную цитадель, в которой ярл и его люди построили посёлок.
 Если враг подойдёт со стороны моря, жителям можно уйти в горы. А по суше? Кто станет ноги бить ради нищей деревушки на краю света!


 Когда Гарди, как безусого юнца, вооружили палкой и поставили в строй, бедолага от стыда чуть сквозь землю не провалился. Была надежда, что хозяин избавит его как опытного воина от постыдной обязанности. Но прежний приятель, с которым столько выпито, только скользнул равнодушным взглядом по лицу друга и прошёл мимо. «У нашего ярла теперь в приятелях франки!» - зло подумал Гарди и длинно сплюнул.
 Раб, похожий на облысевшую ворону, хрипло прокаркал: «Вперёд!» Пришлось подчиниться. Гарди поднял непривычно большой щит, и сохраняя строй, мелкими шагами направился на точно такой же строй противников. Две группы норвежцев сошлись посредине площади Хельге и принялись толкаться, яростно лупя друг друга палками.
 Гарди оттоптали левую ногу, несколько раз влепили по шлему, но его команда прижала противников к каменной стене ярлова дома и славно отделала. Вместо отдыха франк заставил бежать норвежцев к морю и назад, а потом вновь сойтись стенка на стенку. На этот раз команда Гарди проиграла, но кажется лысый франк остался доволен.

 Огонь в горне не гас. Кузнецы ворчали. Всё железо ярл заставил перевести на наконечники к стрелам. Старик совсем из ума выжил. С кем собрался воевать?


 Как ни старался Эльфус Викториан, стать хорошим рубакой не получилось. Когда зятю в очередной раз разбили пальцы, Хард вручил ему лук и сказал: «Это будет твоё оружие!» Старик как в воду глядел. Скоро Эльфус превзошёл в умении посылать стрелы в цель многих хороших лучников. Кэйя могла гордиться мужем, а ярл наслаждаться игрой зятя на арфе. Хороших скальдов в мире меньше чем умелых мечников.


 На нетвёрдых ногах, пошатываясь от печали и выпитой браги, Болли Красавчик пришёл к младшей сестре излить душу.
 «Лысый франк, похожий на облезлую ворону, хуже чирья в заднице. Загонял придирками. Посмотри, у меня кожа на ладонях не успевает заживать! Синяки и шишки не сходят с тела. Где это видано, чтобы сын ярла дрался словно простой воин и подчинялся рабу, - сказал бедолага, размазывая по лицу пьяные слёзы, - если бы не отцовская воля, взял меч и сделал франка короче на голову».
 Пожалела Кейя брата. Мягко, словно маленькому мальчику, сказала:
 -Я смажу твои мозоли барсучьим жиром, дорогой брат. Франк выполняет волю отца. Тебе, Болли, не стоит на него обижаться и сетовать на трудности. Шишки и мозоли заживут, а умение владеть оружием останется.
-Сидючи у очага, легко рассуждать о мозолях и ранах. Не тебя прилюдно унижает раб. Мне с грязным франком зазорно рядом стоять, не то что ему подчиняться! - продолжал разжигать пьяную злость Болли.
- Этот грязный франк спас наши жизни от врагов, которых в дом привёл ты, - с укором сказала сестра, - тебе напомнить, что мой муж тоже франк?
- Я бы рад забыть о твоём позоре, - закричал Болли, - но люди не дают! Ты не головой думала, когда отказала Тетереву. По твоей милости наши жизни и жизни наших людей теперь не стоят прошлогоднего снега!
 Виновато потупила глаза младшая сестра, попыталась успокоить разбушевавшегося брата:
- Болли, прости. Сам знаешь — сердцу не прикажешь. Но тебе не зазорно подчиняться франку. Муж сказал, что Балдуин высокородный господин и владетель Парижа.
Хмель разом вылетел из головы норвежца.
- Владетель чего? -переспросил Болли сестру внезапно севшим голосом.
- Владетель Парижа,- подтвердила Кейя, словно поведала брату о ничего не значащем пустяке, - это большой город на острове.
 Болли слишком хорошо помнил проклятый франкский город и его владетеля графа Балдуина, которого зовут как раба, купленного отцом по случаю в Хайтабю.