Игра в жизнь. Гл. 2

2.

Я шел к тебе... Я полз, я крался!
Срывался, падал, разбивался.
Я сердце рвал свое в куски
В плену печали и тоски...
Я долго шел и... заблудился -
В лесу дремучем очутился,
Где нет любви и счастья нет!
Но почему?!
Лишь эхо мне в ответ...
   
     У каждого из нас на пороге возмужания была любовь. Если кто-то скажет, что не было, не верьте. Врет! У кого-то это была соседка, у кого-то одноклассница, кто-то был безнадежно влюблен в учительницу истории. Кстати, в девятом классе у нас треть пацанов-одноклассников была влюблена в преподавателя истории Светлану Ивановну – эффектную блондинку с невероятными формами.
     Мне было четырнадцать лет, когда я впервые влюбился, так сказать, «не по-детски».  Да! Я был безнадежно влюблен в женщину, которая была вдвое старше, умнее и даже выше меня ростом. Она была… моим репетитором по классу фортепиано, и занималась со мной у нас дома. Благо, жила она в частном секторе по соседству. Иногда, когда не с кем было оставить ее маленького сына Артура, я приходил к ней, и мы занимались у нее дома. Безоглядное преклонение перед нею и угнетало меня и восхищало одновременно. Ее звали Ирина Петровна, и она, наверно, была бы мне верным другом, если бы я сам все не испортил. Она любила после занятий поговорить со мной «за жизнь», возможно, она чувствовала во мне что-то близкое ей самой, ее одиночеству (она была, как говорила мама, «разведенкой»), и ее утратам.
     Со временем я начал задумываться. В глубине души я понимал, что со своей юношеской влюбленностью зашел в тупик, и у меня нет никакой надежды на то, что Ирина когда-нибудь перестанет видеть во мне мальчишку, который на пятнадцать лет ее моложе. Но остановиться я не мог: меня все больше и больше волновало ее присутствие. В конце концов, настал момент, когда, стоило ей присесть рядом со мной у пианино,  и я начинал ощущать чуть ли не физическую боль.
     Ирина Петровна была умной женщиной и, конечно, видела мое состояние. Но все ее попытки поговорить и поставить меня на место не приносили никакого результата.
     Честно говоря, где-то далеко в закоулках моего неокрепшего еще мозга я осознавал, что призрачный мир, который я сам себе создал, поместив в его центр учительницу музыки, может вот-вот рухнуть. Но мне и в голову не приходило, что я просто беглец, жаждущий затеряться в вымышленных мной мирах и взятых напрокат грезах, спасающийся от реалий жизни в своем выдуманном мирке.
      Очень скоро я заметил, что Ирина Петровна стала приходить на занятия именно тогда, когда дома был кто-то из домашних. А закончив занятие, сразу же уходила домой, под любыми предлогами стараясь не оставаться со мною наедине. Всякий раз, когда она приходила, тут же появлялась мама, усаживаясь в кресло с книгой в руках, или суетливая бабушка Хима, бросавшая на меня странные взгляды, которая принималась что-то убирать, переставлять, напевая себе под нос какую-то старинную песенку.
     Однажды я засмотрелся на нежные, слегка припухлые руки учительницы, когда она показывала мне постановку пальцев на клавишах пианино, до такой степени, что уже не слышал, что она мне говорила. И тогда она резко встала с табурета.
     - Ну, вот что, Надежда Александровна! – сказала она моей матери, сидящей в кресле. – Мне с вами нужно серьезно поговорить! А ты, Андрей, иди в свою комнату!
     И я понял, что мой мир сейчас будет разрушен…
     Что ж, я не ошибся. Вечером, когда с работы пришел отец, и мы сели ужинать, мама, как бы между делом, сказала отцу, что Ирина выходит замуж и больше не будет со мной заниматься.
     Это был страшный удар для меня. Я замкнулся в себе, погрузившись в юношеские переживания с головой.
     В день своего пятнадцатилетия я решился… Я купил вина, самого дешевого, на которое хватило моих накоплений. Называлось оно «Плодово-ягодное» и стоило один рубль и семь копеек. В хлебном я приобрел заварное пирожное за двадцать две копейки и, усевшись на лавку около музыкальной школы, устроил себе пир. Вино было сладким и пилось легко…
     Через полчаса я понял, что уже готов к решительным действиям, но оказалось, что встать с лавки для меня стало проблемой, почти неразрешимой. Но я преодолел ее и отправился к Ирине домой. Уже у палисадника ее дома я непроизвольно выпростал из себя весь свой праздничный ужин, и, странное дело, мне стало легче физически! Но зато я завелся психически…
      Вне себя от клокочущей во мне ярости, я вошел в дом. А надо сказать, что в те времена люди жили не так, как сейчас, и двери практически никогда не запирались. В конце коридора виднелась дверь в комнату Ирины Петровны, и я представил ее раскинувшейся в неге на постели во власти сна. Я вдруг живо вообразил, как мои пальцы скользят по женскому телу, о котором не имел ни малейшего представления, и кровь ударила мне в голову. Мне стало душно и стыдно, и я, рванув тесный ворот сорочки, повернулся, готовый уйти, готовый распрощаться с потоком напрасных иллюзий, но вдруг… услышал голоса за дверью. Мужской и женский…
    Во мне медленно нарастал кроваво-алый сгусток страсти, сокрушающий духовный настрой: мое нутро полыхнуло жаром необоримого волнения. Оно отяжелело, стало громадным и горячим. Это  потом я узнал, что именно так кровь поет свои пьяные песни...
     Дрожащими пальцами я взялся за ручку двери и слегка приоткрыл ее.
     В комнате, освещенной лишь двумя свечками, царил полумрак, но я увидел все! Нагое тело Ирины покоилось на белоснежных простынях, придавленное смуглым телом мужика. Руки этого монстра мяли ее груди. Пальцы Ирины впились в блестящие от пота ягодицы мужика, направляя его движения внутрь себя с дикой, животной страстью.
     Я отчаянно хватал ртом воздух, не в силах оторваться от гнусного зрелища совокупления своей возлюбленной с каким-то боровом. А он вдруг повернул голову и… увидел меня.  Взгляд его, обведенный несмываемой траурной каймой угольной пыли, вспыхнул злобой. Он вскочил с кровати…
      - Ты куда, Сережа? — простонала Ирина, все еще не открывая глаз.
      Не ответив ей, мужик схватил меня за горло и поволок по длинному коридору. Как  ни старался я вырваться, мне это не удалось – сила мужика, закаленного шахтерским трудом, умноженная яростью, значительно превосходила мои собственные юношеские силенки.
      Рывком распахнув входную дверь, мужик вытащил меня на крыльцо, словно тюк с тряпьем, и сильно ударил в лицо кулаком. От удара я упал. Когда я поднялся, рот мой был наполнен кровью и осколками разбитых зубов.
       - Ты кто такой, мерзавец?! – прохрипел мужик.
       - Не твое дело! – ответил я и сплюнул кровь на его голые ноги.
       Я даже не увидел последовавший за этим удар. Почувствовал только, будто кузнечный молот обрушился на мою грудь. Я сложился пополам и упал на колени, больно ткнувшись лбом в доски крыльца…
      С этого момента начался длинный путь к моему возмужанию, наполненный жизненными ударами, и сопротивлением судьбе…